Гриффин вытащил меч и по полоске погруженного в тень белого песка пробрался к самому краю зеленой чащи.
Где-то там ждут его и девушка, и дьявол мглы, и обещание вечной жизни здесь, в этом лучшем из всех возможных мировв его собственном Рае, который он создал из увиденных за всю жизнь снов
Но в то же время этот сон казался особенно кошмарным, так как джунгли отчаянно сопротивлялись, царапались зазывали и тут же давали отпор. Гриффин вдруг понял, что с нарастающей яростью кромсает густомясую и переплетенную стену листвы. Его ровные белые зубы сжались в твердую эмалевую полоску, а глаза сузились от гнева. Часы перетекали в бесформенный коллоиди Гриффин уже не мог сказать, по-прежнему ли он продирается сквозь густую зеленую массу или джунгли неощутимо крадутся навстречу, огибая его и смыкаясь за спиной. Удушливый мрак царил в этих джунглях.
Но вот он бросился в особенно дремучее сплетение ветвейи оно вдруг без всякого сопротивления разошлось по сторонам- Гриффин оказался на открытом месте. На вершине склона, что полого спускался к стремительному потоку нежно журчащей белой воды. Поток омывал камушки, все набирая скорость, трогательный влажный зверек, стремящийся унестись в дальние края.
Гриффин безотчетно пустился вприпрыжку вниз по склону к берегу ручья, все больше и больше ощущая это большое тело своим собственным. Холм вырастал у него за спиной, а ручей плавно приближался, и вот он уже там. Время здесь казалось совсем инымне вымученным, не назойливым. Мерный ход, никаких острых граней.
Он направился вдоль берегамимо деревьев и кустарников, верхние ветви которых казались обломаны ветром. Ручей мало-помалу сделался рекой, а река устремилась к перекатам. Потом вдруг открылся водопад. Но не огромный рокочущий водопад, куда может снести людей в хрупких каноэ, а шепчущие гребни и уступы, вниз по которым легко струилась белая вода, неся с собой цветовые оттенки с берегов, неся листья и стебельки травы нежно, вкрадчиво, умиротворяюще. Гриффин молча стоял, глядя на водопад, чувствуя больше, чем можно выразить словами, понимая больше, чем сообщали ему чувства. Вот это и вправду Рай его сновместо, где можно провести остаток вечности, место, которое уже множество раз появлялось в другом дурном сне, на другом уровне чувствования, и этот ветер, и эта вода, и этот мир. Это реальность единственная реальность для человека, чье существование было не столь уж сквернолишь недостаточно. Прочно и устойчиво, но вряд ли обогащающе. Для человека, который прожил жизнь ни шатко ни валко, здесь было все, что только могло оказаться исполнено блага, сияния и света. Гриффин двинулся к водопаду.
Тьма еще больше сгустилась.
И тут, в свечении безмерной шепчущей мглы, Гриффину предстала сцена, способная выйти только из его снов. Обнаженная девушкабелая-белая на фоне гребней и уступов водопада, вода легко скатывается по спине, огибает бедра, холодит живот, голова девушки запрокидывается, и белая вода с веселым бульканьем омывает волосы, касаясь каждой пряди, шелково поблескивающей от влаги, девушка стоит с закрытыми глазами, погружаясь в незамысловатое наслаждение, и ее лицо это лицо, прекрасное лицо, особенное лицото самое лицо той самой девушки, которую Гриффин всегда искал, не ища, за которой молча охотился, сам того не осознавая, которую страстно желал, не чувствуя всей остроты своего голода.
Вот та самая женщина, в которой его лучшие побуждения нуждались как в своей основе; женщина, которая не только отдавала бы ему, но которой и он мог бы отдавать; женщина воспоминаний, желания, юности, неугомонности, совершенства. Сон. А здесь, в тихонько булькающей водереальность. Магически поблескивая в ночи, девушка томно и с радостьюпростой несказанной радостью подняла рукуи Гриффин спустился к нейкак вдруг возник дьявол мглы. Откуда-то из пенных струй, из ночи, из вдруг поднявшегося промозглого тумана, испарений, мутных клубов, из звездного света и злой безымянной пелены появился дьявол, что охранял женщину мечты. Огромный, гигантский, исполинский, вздымающийся выше и выше, неимоверный, еще отчетливее выступающий на фоне ночной тьмы, дьявол распростерся в небечудовищная, немыслимая реальность.
Огромные печальные глазасловно оплавленные белым крысиные дыры, где таились смерчи. Брови тяжелые освинцованные полосычуть опускаются от жадного удовольствия при виде девушки; тварь, ужасающая тварь, неужто у этого исполинского отродья близость с белой плотью? Мысль заскользила, будто отравленная крыса, по полу гриффиновского разумасловно маленький зверек с оторванной лапкойболезненный и кровавый ганглий понимания, а потом потерялась в сладостно-горьком склепе по ту сторону мыслейслишком невыносимая, слишком чудовищная, чтобы и дальше ее обдумывать. А дьявол мглы все рос, рос и ширилсяа грудь его будто кузнечными мехами раздувалась до неимоверных пропорций. Не желая быть замеченным, Гриффин отскочил в тень.
Выше, больше, еще массивнеедьявол подымался, заслоняя ночное небо, пока не затмил луну, пока ночные птицы не поселились у него на лице, пока жидкие дрожащие пятнышкисами звездыне стали казаться лишь испарениями от его выдохов. Ротбудто один общий рот миллионов безумцев. Страх, ужас, вопли, страдания впечатаны в черты его лицалица невообразимо древнего, разложившегося от времени столь великого, что человек его и временем бы не назвал. И такая тварь совокуплялась с той женщиной. Сопровождала ее в отвратительной близости, в запредельных навязчивых плиоценовых гонад альных желаниях. Дьявол и женщина воплощение силы и нежные лабиальные токи. Вот: жуткий голод миллиардов эонов вынужденного воздержания.
Бессмертный любовник, сожитель вечности, пожираемый вожделением, что рос, рос, рос и закрывал весь мир своей тушей. Вот он, дьявол мглы, которого должен убить Уоррен Глейзер Гриффин, прежде чем сможет жить вечно в своих снах.
Дрожа всем своим золотистым телом, Гриффин отступил глубже в тень. Теперь он вдруг снова раздвоился. Стал божеством с мечом на поясе и смертным со страхом в душе. И Гриффин мысленно клялся себе, что не может этого сделать, не можетдаже рыдал под той несчастной и величественной золотой оболочкойне может, не можети трясся от жуткого страха. Но потом, прямо у него на глазах, дьявол мглы стал, казалось, сжиматься, втягиваться в себя, сокращаться, съеживаться во все меньшую, меньшую, более плотную, компактную, совсем крошечную копию самого себябудто воздушный шарик, вдруг вырвавшийся из детской ручонки, с воем, хлопками кружащий в воздухе, теряющий свою упругую плотностьи становящийся все меньше, меньше
Наконец, дьявол мглы сделался размером с человека.
И подошел к женщине.
И они совокупились.
С ненавистью и отвращением Гриффин наблюдал, как существо, что было самой вечностью, самой ночью, самим страхомвсем, всем, кроме слова «человек», как оно положило руки на белые груди, прижалось губами к податливому алому рту, коснулось бедрами животаа женщина подняла руки и заключила в объятия жуткое порождение времениони сцепились в тесном соитиипрямо там, в журчащей белой водеа звезды визжали у них над головамии вспухшая луна была будто само безумие, плывущее по выгребной яме космоса, пока Уоррен Глейзер Гриффин смотрел, как женщина всех его помыслов принимает в себя мужское достоинство нечеловеческого чудовища. И неслышно, на цыпочках, Гриффин подкрался к дьяволу мглы, погруженному в пламя страсти, подкрался сзади. Расставив ноги, будто палач, и сцепив липкие пальцы на рукояти оружия, он занес меч над головойа потом бешено опустилпод углом внизвниз низ- низметалл с хрустом и чавканьем продирался сквозь мясои вышел из шеи по другую сторону.
Чудовище втянуло в себя огромный мучительный вдох, глотая воздух, всасывая в разорванную плоть хрипящую и раздутую, колючую и болезненную массу. Вдох оборвался со звуком столь высоким и трогательным, что мурашки забегали у Гриффина по щекам, по шее, по спине, а жуткая тварь потянулась в никуда, отчаянно желая вырвать то безумное железо, что ее уничтожило, но не смоглаи лезвие со всхлипом вытащил сам Гриффин, когда дьявол оторвался от женщины, истекая кровью, истекая спермой и каждое мгновение истекая жизнью. Клонясь вниз и сползая в водопад, мигом окрасившийся плывущими, будто дохлые рыбы, пятнами разноцветной крови, дьявол все же сумел повернуться и осуждающе глянуть прямо в лицо Гриффину: