Мы поднимались по широкой лестнице, где золотистые прутья прижимали к ступеням протертую дорожку, здоровались с детьми, моющими окна и полы на этажах.
Гигиена. Я понимаю.
Вон дверь нашей комнаты, Никки! воскликнул Таг. Мне даже показалось, что от волнения он готов схватить меня за руку. Катти глянула на дверь без особых эмоций, Ган флегматично кивнул.
Вначале ко мне, покачал головой Пер. Посмотрим, где вас можно поселить. Может быть Он не окончил.
Наставник жил на четвертом этаже. Мне показалось, что ему не очень-то легко подниматься по лестнице, но здесь лифтов вообще не было.
Входите, ребятишки, отпирая касанием ладони свою дверь, сказал Пер. Входите.
Комната была большая и светлая. Вот и все, пожалуй, что можно сказать о ней. Узенькая кровать, прибежище аскета, огромный экран терминала, два кресла у стола, полки с книгами и вещами Мое жилище казалось уменьшенной копией этой комнаты.
Впрочем, одно отличие нашлось. Свободная от мебели стена была пестрой от крошечных фотографий. Они были раскиданы без особого порядка, группами по четыре-пять. Детские лица.
Много подопечных вырастил Наставник Пер. Я замер у стены, скользя взглядом по улыбающимся детским лицам, надеясьи боясьузнать свое.
Но вначале я увидел маленького Тага. В детстве он был более светловолосый, но я его узнал. Гана тоже, без труда. В этой группе фотографий остались еще два мальчика. Одинярко-рыжий, веснушчатый, про таких говорят «Матушка их любит», улыбающийся во весь рот.
Инка? спросил я.
Инка, тихо подтвердил Наставник. Он погиб остался там прикрывая Уход.
Таг мне рассказывал, кивнул я.
Значит, вот этоя?
Кажется, единственный неулыбающийся ребенок на всей стене. Насупившийся, даже напряженный.
Вряд ли Наставник не мог улучить другой момент, чтобы снять мое изображение. Видно, это показалось ему более правильным, правдивым.
Я всегда был такой серьезный? спросил я.
Как правило, согласился Наставник. Даже когда проказничал.
Он еще мгновение смотрел на фотографию Инки, потом отошел к терминалу. С нарочитой бодростью воскликнул:
Значит, так, двенадцатая группа! Вы в гостях у интерната на трое суток!
Ура, серьезно сказал Ган.
Гостью из э
Седьмая группа, НаставницаСени Аруано, напомнила Катти.
Гостью из седьмой группы это тоже касается.
Ура, согласилась Катти.
Временную работу вам найдем. Пер вздохнул. Медобследование никогда лишним не будет, лекция ребятишкам о чужих формах жизнитоже. Ну а тебе, Ган, придется порыться в наших управляющих системах.
Все то же старье стоит? солидно поинтересовался Ган.
А нам сверхбыстрые системы ни к чему в общем-то, пожал плечами Пер. Так, где бы вас поселить
Он коснулся терминала. Экран засветился.
Ваша комната занята, с сожалением сказал Наставник. Ох, ну и бардак у этой группы
Я сделал несколько шагов к столу.
На экране была узкая, длинная комната. Вид сверху. Четыре кровати, на двухраскиданная одежда. Брючки, рубашки, белье. Продырявленный камешек на нитке. Изображение все время двигалось, наплывало, отступало, в него попадали стены, дверь, окна, словно камера жадно и пристально вглядывалась в чужой дом. Вот хищный быстрый наплывраскрытая тетрадка. Камера скользнула вдоль строчек, разворачиваясь, чтобы удобнее было читать. Кажется, стихи.
Их Наставник по-моему, Дон
Пер покосился на меня.
Что с тобой, Никки?
Я молчал.
Кстати, первый тест. Старик заулыбался. Как бы ты справился с этой ситуацией и приучил ребятишек к порядку?
Изображение опять сменилось. Камера заглянула в санитарный блок, неодобрительно задержалась на скомканных и брошенных в угол носках
В первую очередь я бы не подглядывал в чужие комнаты, прошептал я.
Наступила мертвая тишина.
Это не чужая комната, Никки! отчеканил Наставник. Это подопечные нашего интерната.
Они знают, что за ними наблюдают?
Разумеется! Разумеется, нет!
Камера брезгливо заглянула в унитаз и поплыла прочь из санитарного блока.
Это гнусно, сказал я. Оглянулся, ища в лицах друзей поддержки.
Нет, не дождусь.
Что гнусно, Никки?! возмущенно воскликнул Пер. Дряблое старческое лицо задрожало в немом возмущении. Гнусноне позволить малолетним сорванцам смыться из интерната на космодром? Гнуснопресекать недостатки в самом начале? Гнусноувидев, что дети болтают за полночь, включить инфралучи и дать им выспаться перед новым чудесным днем?
Меня чуть наизнанку не вывернуло. Руки задрожали.
Вот теперь я верю, что страдал импульсивностью
Гнусно следить, сказал я. Гнусно следить и повелевать. Строить знания на обмане. Добротуна доверии.
Ты не прав, Никки, мрачно сказал из-за спины Ган.
Нельзя так, Ник! примиряюще поддержал его Таг. Извинись
Мнеизвиняться?!
Лишь Катти молчала
Когда ты станешь Наставником, прошептал Пер, ты поймешь.
Я не буду шпионить!
Тогда ты не сможешь помочь детям.
Тогда я не буду Наставником!
Старик затряс головой:
Опомнись, мальчик! Я ручался за тебя перед Советом!
Зря!
Ты же знал, что вся территория интерната наблюдается! Все это узнают, становясь взрослыми! Все понимают, что это нужно!
Яне все!
Если бы Сени Аруано не проследила за девочками, одевающими кукол, и не помогла Катти осознать ее талант врача и художественную бездарность, Катти сейчас была бы никому не нужным, мучающимся собственным бессилием модельером! рявкнул Наставник. Перевел дыхание. Если бы я не читал твои юношеские стишки, ты вырос бы никчемным поэтом! Читал бы на площадях он наморщил лоб, «Тысячи птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают птицы, тысячи трупиков остаются».
Раз это так бездарно, очень спокойно спросил я, почему вы помните их до сих пор?
Это мой долгпомнить все неудачи подопечных!
Я тоже помню, неожиданно сказала Катти. Как сейчас, помню, как ты читал, Никки «И смотритель не может все это стерпеть, не может смотреть, как гибнут его любимцы. Да пропади оно пропадом! он говорит. И гасит маяк. И маяк не горит. А в море корабль налетает на рифкорабль, плывущий из тропических стран, корабль, везущий тысячи птиц, тысячи птиц из тропических стран. Тысячи тонущих птиц».
Ерунда, резко сказал Наставник. Катти помнит, потому что твои отношения с ней всегда были излишне эмоциональны. Но ведь никто этому не препятствовал! Вы были признаны гармоничной парой, и на все ваши детские шалости
Вы подлец, Наставник, сказал я. И ударил его по щеке.
Несильно.
Без желания причинить вред этому старому человеку.
Но в полной уверенности, что приходит момент, когда легкий удар по щеке заменяет долгие и сумбурные выражения неприязни.
Пер шатнулся, словно я бил в полную силу. Прижал ладони к лицу.
А мои руки заломили за спину.
Я оглянулсяТаг и Ган держали меня неумело, но старательно. Куда подевалась их неприязнь к прикосновениям!
Не стоит, сказал я. Больше я его бить не собираюсь.
Но они не отпускали.
Мне хватило бы пары секунд, чтобы вырваться. Раскидать их, причинить сильную боль и повреждения.
Но я не собирался драться с друзьями, даже если они не правы.
Тысячи тонущих птиц прошептала Катти, медленно отступая в угол комнаты. Тысячи тонущих птиц
Наставник отнял руки от лица. Щеки у него раскраснелись, но не от удара, а от волнения, равномерно. Румянец ему даже шел.
Ты моя самая большая неудача, Никки, сказал он.
Я единственный из твоих подопечных, кто остался человеком, ответил я. Подумал и поправился: Стал человеком. Вопреки.
Никки выдохнул под моим ухом Таг. Проси прощения, Никки!
Тебе обеспечен санаторный режим, Ник, сказал Наставник. Пожизненный санаторный режим.
Я обдумаю эту перспективу, пообещал я.