Сильный порыв утихшего, казалось бы, ветра сорвал с креплений чуть ли не половину паруса, и спящих окатило потоками холодной дождевой воды. Маша вскочила, не понимая, где явь, а где сон. Руслан мгновенно был на ногах и, схватив край отброшенного полотна, вернул его в прежнее положение.
Держи! Я за новым крепежом, крикнул он Глебу и бросился с топором к ближайшему дереву.
Они сидели под восстановленным тентом, наблюдая за неистовством бури и щурясь от прилетающих снаружи мелких брызг. Руслан, мокрый и грязный, повернулся удостовериться, хорошо ли спрятаны мешки с продовольствием, и встретил взгляд Маши. Та пристально смотрела на него, и ему показалось, что капли на ее лице были не от дождя, а от слез. Он был в полном недоумении.
Потом ветер утих почти так же неожиданно, как и начался. Вскоре прекратился и дождь.
Без особых происшествий следующие несколько дней двигались вдоль безжизненного берега. В этой зоне полупустынь даже животные встречались не часто. Однако в устьях редких речушек попадались небольшие островки, обильно поросшие растительностью и с изобилием водоплавающей птицы, которая вносила разнообразие в рыбный рацион мореходов. Наконец, где-то на самом краю горизонта показались высокие холмы. С каждым часом они росли, постепенно превращаясь в настоящие горы. Молодые люди во все глаза смотрели на доселе невиданное чудо природы.
Вот это, Андреич показал на место, где горы перестали приближаться и пошли параллельно берегу, Дербентский проход. Можно сказать, ворота Кавказа.
Вид вздымающихся гор так очаровал молодых людей, которые провели всю жизнь в степной местности, что они перестали обращать внимание на коричневую, опаленную солнцем землю берега.
Йо-пэ-рэ-сэ-тэ! их огорошил возглас Андреича, сидевшего на носу. Струг огибал мыс, такой же коричневый, как и вся низменность между морем и горами. За поворотом на галечном пляже лежало пять пятнистых животных, метр с небольшим в длину, с передними конечностями в виде ласт и хвостом. Тюлени. Никогда раньше не видел их так близко.
Лодка прошла метрах в двадцати от безмятежно лежащих животных. Они едва удостоили ее своим вниманием.
Подул достаточно сильный попутный ветер, и скорость стала приличной. На подходе к устью Самура Андреич указал на далекий знак-треножник, одиноко возвышающийся на голом мысе:
Маша, Денис, это знак экспедиции вашего отца. Первый из двух.
Дальше потянулись ничем не примечательные дни вдоль выжженного пустынного берега, на котором виднелись лишь редкие кривые деревья, колючки и грязно-серая трава. Часто приходилось идти на веслах, а иногда и приставать к берегу, пережидая встречный южный ветер.
Через неделю изматывающей жары и тупой, бесконечной гребли Глеб заявил:
Если за нами кто-то и увязался, то вскоре пожалеют об этом. А если Радомир упрется и будет заставлять их плыть дальше, они взбунтуются.
Не исключено, молодой человек, не исключено, прокомментировал Андреич. К тому же уже вторая половина августа, а сентябрьские шторма никто не отменял. С ними здесь можно надолго застрять.
Наконец, достигли Апшерона. На самой восточной его оконечности все еще стоял, немного покосившись от ветров и времени, второй знак.
Сутки отдыхали на берегу возле небольшого ручейка, сбегающего с высоких холмов. Была слишком сильная волна, да и ветер не совсем попутный. Проверили продовольствие остался последний мешок. Все, кроме основных круп, было давно съедено.
Вова, ты говорил, что каких-то семян из дому взяли, Андреич подкинул дров в костер, и почему-то решил уточнить детали.
Редиску, морковку, свеклу, огурцы и помидоры.
Помидоры, задумчиво повторил за ним Андреич, помидоры. Хорошо.
Он что-то прикидывал в голове, видимо, рассчитывая примерный рацион на следующий год. Даже очень хорошо. Можно нормально питаться.
Жаль, картошки не будет, сонным голосом сказал Денис.
А я думал, ты спишь, повернулся к нему Андреич. И без картошки можно прожить. Я первые три года здесь вообще картошки не видел.
А где ты жил? Сразу в Кумшаке?
О, ты уже на «ты», наконец-то. Не, сначала, как и все, в Калитве, потом в Северске. Потом опять в Калитве. В Кумшак позже перебрался.
А что так носило?
В Северске с Радомиром не ужился.
Что он, и тогда борзел?
Ну а как ты думаешь? Они со своей реконструкторской кодлой сразу стали собственные порядки наводить. И донаводились до того, что от них стали толпами бежать.
В Калитву?
В основном в Калитву, но Бахмут тоже частью из таких беженцев вырос. Там всё же чуть пореже их видно было.
Мне мать, помню, рассказывала, что он на себя работать заставлял, Глеба разговор тоже заинтересовал.
Ну не на себя лично, а «на благо общины». Это так называлось.
А в чем «благо общины», решалось Радомиром, улыбнулся Руслан.
Именно так. Частокол вокруг поселка надо ставить? Надо. Будь добр, три дня в неделю иди и поработай. А то, что у тебя своих забот полно это дело десятое. Вот и получается, частокол поставили, но жили в полуземлянках. От зверей типа отгородились, но в первую зиму только от воспаления легких и прочих болячек умерло пять человек.
А в Калитве что было не так? спросил Глеб.
Там поменьше дурдома было, но об этом долбаном благе общины тоже не забывали. Эти стали любителями дальних разведок. Половина мужиков в разведке, а половина, значит, за двоих корячатся. Некоторые не только днем, но и ночью, с женами разведчиков. Хе-хе. Мне, как раз, не повезло, я был таким вот разведчиком. Хотя может быть, наоборот, повезло стал полностью свободным человеком.
Так ты в Кумшак от жены ушел?
Да, Машенька, от неверной жены. Хотя, строго говоря, женаты мы не были. Были, так сказать, постоянными партнерами.
А какая разница?
Здесь никакой.
А вообще?
У мужа и жены были штампики в паспортах.
И что это давало?
Статус. Особенно это было важно женщинам статус замужней.
Чушь какая-то.
Были и такие, кому на этот статус было плевать. Вот нам с Нинкой, например. Мы были представителями продвинутой молодежи.
Извини, а что с ней?
Она осталась в Калитве, и в одиннадцатом году умерла от аппендицита.
Детей у нее не было?
Нет. Может, поэтому и загуляла, думала, что во мне проблема. Оказалось, не во мне. Андреич ухмыльнулся.
Так вас же перед заброской проверяли врачи.
Проверяли. Но, получается, в этом деле на сто процентов точности быть не может.
Ветер, непрерывно дувший с берега, утих. Руслан лежал на своей постели из подсохшей травы и размышлял над тем, что сказал старший товарищ. Раньше ему не доводилось слышать от него таких откровений. Да и вообще, о таких вещах люди не часто говорят. Он вдруг вспомнил его нынешнюю жену.
Андреич, а как же Вера? Она ведь будет по тебе скучать.
Она привыкла. Она знает мою бродячую натуру. Я прихожу неожиданно и неожиданно ухожу. Ну не совсем неожиданно, обычно предупреждаю за пару дней.
А если тебя целый год не будет, или даже больше?
Тем приятнее будет встреча.
Ты ее не жалеешь.
Наверно ты хотел сказать: «Ты ее не любишь»? Если хочешь откровенно, Рус, у нас нет большой любви. Наши отношения как раз точнее всего можно описать этим самым техническим термином «партнеры». Мы именно партнеры. И мы хорошие, верные, надеюсь, друзья. Мы ничего друг другу не обещали. Наши отношения не опошлены формальными обрядами. Ты не подумай, я не хочу сказать, что это идеал для взаимоотношений. Просто у нас так. И нас это устраивает. Меня точно. Ее наверно меньше, но она учитывает мою натуру. Ну и нам не уже не по двадцать лет, и даже не по тридцать. Поэтому, когда через год я открою дверь нашего дома, она встретит меня с радостью и без упреков. А я буду рад видеть ее.
Пока плыли до устья Куры, несколько раз налетал резкий сильный ветер. Площадь паруса уменьшили вполовину. Скорость сократилась, но теперь было меньше беспокойства, что лодку опрокинет шквалом.
Начиная отсюда и до того мыса, мы тогда все облазили. А там стоял наш вигвам, делился воспоминаниями Андреич. Вот здесь ночью наш струг чуть штормом не унесло в море.