Во славу матушки-природы! орет. Это вам за озоновый слой!
Мир словно переходит в режим замедленной съемки.
Мои сограждане бегут прочь от взрыва, друзья девочки шепчут что-тонеужели молитву? я стою как вкопанная по коленки дура, не могу ни пошевелиться, ни даже на помощь позвать нормально. Огонь зажигалки приближается к водородной станции, я смотрю на его росчерки на фоне серого неба, и буквально за секунду до взрыва чувствую, как блондин-лесоруб бьет меня в плечо приёмом из регби. Я отлетаю в сторону, перемахиваю через низенькое ограждение и падаю внизк белым барашкам на волнах очень мокрого моря. Где-то наверху очень громко бахает, и трещит, и лопается, а мне тут внизу безопасно, но очень страшно.
Ну как безопасно? Спасатель приземляется мне на голову, едва не ломает шею, и я ухожу глубоко под воду. Там долгосекунд пятьвспоминаю обо всем, чего сумела добиться за семнадцать лет в Атомбурге. Результат меня не устраивает, поэтому я отчаянно бью ногами и руками, хватаю блондина за пучок волос и впиваюсь мертвой хваткой. Кто меня в воду бросилпусть тот и вытаскивает.
Но получилось все ещё веселее: вода под ногами вдруг закончилась, меня и лесоруба подтолкнула вверх чёрная палуба подводной лодки, а из рубки боевой машины высыпала толпа злых людей с автоматами наперевес. Я встаюмокрая рубашка неприлично облепляет тело, тушь расплыласьи машу людям рукой. Эй, говорю, все в порядке, а этот варварон хороший, не убивайте его. Эй, говорю, это все та дурная девчонказаморочила меня фантазиями, а пока я варежку раззявилаучинила теракт. Бывает, дескать.
Ладно, машет рукой капитан. но ты это, давай к генерал-губернатору, расскажи ему все это. Из первых, так сказать, рук.
Меня с лесорубом поднимают обратно на стену дамбы, я танцующей походкой иду по бетонному получтобы не наступить в красноено потом коленки все же подкашиваются, и я блюю на Дамбу и на Атомград, и на обломки лодки, и немного на моего спасителя. Рисовой каши хватает на всех.
Конечно, ни к какому генерал-губернатору я не иду. Спрашиваю у спутника, как его имя, а потом поворачиваюсь к нему, беру за вырез футболки и говорю:
Грег, нам срочно надо выпить.
Грег, в общем, не отказывается. Мы молча спускаемся на фуникулёре вниз, молча доходим до ближайшего бара и молча выжираем по триста грамм синтетического коньяка. Это помогает.
Грег, говорю я заплетающимся голосом. Если хочешь, можешь остаться в городе. Я знаю один отличный подвал.
Он удивляется. Не подвалу, в смысле, а предложению. Их, варваров, учат, что мы надменные повелители законов природы, прячем наш рай от простых смертных. Но это не так. Нам, в общем-то, ничего не стоит принять хоть десять беженцев, хоть десять тысяч. Инфраструктура выдержит. Придвигаюсь поближерука к руке, коленка к коленкеи объясняю весь расклад.
Об этом не принято говорить вслух, но Атомбург давно вырвался за пределы мальтузианской ловушки. Коммунизм, о чем почти догадался Ленин, это избыточная энергия плюс женщины, не особо желающие рожать. Наш город производит в десять раз больше еды, чем нужно его жителям. Опреснители морской воды работают так четко, что я могу хоть трижды на дню плескаться в ванной. А еще электролизом мы получаем из воды водороди распределяем это экологически чистое топливо между жителями островов, в которые превратились горные цепи. Если что-то ломаетсямы разбираем его на металлы, на кремний и углерод, на Перун знает что ещё, а потом печатаем заново. Энергетически затратно, но можем себе позволить.
Я шучу, что энергии Атомграда хватило бы, чтобы ловкими движениями мощного лазера написать на Луне слово «жопа». И иногда приходится это делать, чтобы сбросить, так сказать, энергетический жирок. Но вот что правдатак это то, что деньги в городе годятся только для растопки костров в ночь на Ивана Купала. Все, что нам нужно, мы получаем бесплатно.
Грег осторожно спрашивает про ядерные отходы, а ему в ответ объясняю про замкнутый ядерный цикл: отходы от водо-водяных реакторов идут в реактор-размножитель, а на выходе получается опять годное топливо. С учётом того, что нам перед потопом сгрузили все запасы делящихся материалов в стране, реакторам Атомбурга хватит работы лет на тыщу, а то и две. И никакой угрозы для планеты. Если, конечно, не ёбнет. Но не должно.
А ещё Грег спрашивает меня про подвал, я даже называю ему адрес, а потом чуть трезвеюмне ведь ещё нет восемнадцати, и вообще я воздерживаюсь пока. Из принципа.
К счастью, мою девственность спасает полицейский робот. Он по-хозяйски заезжает в бар, вытягивает манипуляторы, бережно хватает мои пьяные руки и ноги и так же бережно везёт в высотку генерал-губернатора. Я только и успеваю, что напоследок царапнуть Грега серпом Мары по руке, пометить еготак, на будущее. Я даже засыпаю по дороге и начинаю посапывать, а просыпаюсь и резко трезвею только когда генерал-губернатор начинает пшикать мне в лицо нашатырным спиртом. Родителиони такие родители.
Генерал-губернатор злится. Он шмыгает носом. Он нахохливается как обиженный попугай. Он повторяет в сотый раз, что экологические террористы, уничтожившие технологическую цивилизацию Европы, никуда не делись. Он напоминает, что ещё год назад три десятка каноэ неслышно подкрались к ядерному авианосцу «Форд» и потопили его примитивными шестовыми минами. И что только боевые пловцы и целых шесть атомных субмарин отделяют Атомбург и меня лично от катастрофы. Короче, дело идет к виктимблеймингу.
Я развожу руками:
Так почему же твои боевые пловцы пропустили в город девочку с зажигалкой в жопе?
Ему нечем парировать. Поэтому генерал-губернатор наливает стопку водки, хлопает ее и смотрит на меня.
Может быть, ты перестанешь работать в порту нудит.
Я перебиваю:
Нет, говорюМожет быть, лучше ты поймёшь, что нам незачем сидеть тут сычем. Такую же замкнутую экосистему мы можем построить хоть на Луне, хоть на Марсегде угодно, где есть вода. А если уж душа прикипела к Землетак займись ей. Кто осушит океан, кто поднимет цивилизацию с колен, если не ты?
Но отец и слышать не хочет о космосе. Ему словно нравится должность генерал-губернатора последнего города планеты. Здесь он важен. Он сберегает наследие человечества.
Ладно, говорюТы как хочешь, а я поеду в больницу. А потом в подвал.
В ночи я смотрю, как храпят перевязанные атомбуржцывсе живы, всех через неделю-другую поднимет на ноги автодоктор. Гости города стояли ближе к взрыву, и им повезло меньше. Хотя, думаю я, как знать. Ведь они зналикроме Грегао том, что будет. Они пожертвовали собой ради того, во что верили. Даже если ерунда это все, но верили же. Эти ребята и даже та мерзкая телочка стремились изменить мир, а не сохранить его в неизменности. Они не понимали, что Атомбург вечен. С ним ничего не может случиться. Ничего по-настоящему дурного.
Успокоившись, я закрываю дверь больницы и бреду к подвалу, перепрыгивая через трещинки на асфальте, чтобы не спугнуть счастье. Я считаю эти трещинки, словно это лепестки на ромашке, и нагадываю себе любовь до гроба. В моем подвале уже сопит Грег, прикрывшись синтетическим одеялом, я подтыкаюсь к нему под бочок, а наутро показываю спасителю рай.
Рай начинается с еды. Мы сидим в псевдокупеческом ресторанчике ковыряем вилкой яйца бенедикт, обмакиваем в желток нежный круссан, запиваем кофейком. Через окно с резными наличниками открывается отличный вид на кладбище российской космической программы.
Я объясняювот, смотри, ракета «Иртыш» с водородными ступенями, а к ней пристегнут российский космический корабль. Привезли сюда буквально вместе со стартовым столом. Говорят, один министр сошел с ума и хотел сбежать от потопа в космос, но в последний момент отменил пуск и застрелился. Говорят, там в кабине до сих пор пятно.
Грег немного ежится, словно вспоминает о вчерашнем. Я наскоро объясняю ему про больницу. Хорошие все живы, плохие мертвысерп Мары, как говорят шаманы, бьет метко. Хорохорюсь, будто все в порядке. Грег притворяется, что верит.
Мы все равно уходим, не доев, и я гуляю с гостем по улочкам Атомбурга почти под руку. Я показываю ему цеха, где роботы собирают роботов из обломков мертвых роботов. Провожу мимо громад человейников из стекла и стали: в каждой капсулепо мужчине или женщине, на головешлем виртуальной реальности, на столике рядомнетронутый обед. В Атомбурге можно жить и такбесцельно, бесконечно. Привожу к капищу Перуна: круг примятой травы, в центрестолб из потемневшего дерева, под грубо вырезанным ртомпотеки красного.