И детей не прогоняли. Они заходили вместе с взрослыми, также присаживались к столу. Разве что в беседе участия не принимали. Больше слушали. С ними обращались, как с равными. Дети это понимали и старались показать своим поведением, насколько ценят такое отношение.
Деревня располагалась в тени сосен. На берегу находился причал, несколько лодок. Лодки эти представляли собой продукт современной науки. Небольшие мощные судна на магнитном ходу. На них передвигались по морю, если возникала такая потребность. С них ловили рыбу. Рыбу потом отправляли в здание переработки, располагавшееся дальше вдоль берега, через сотню метров после крайнего дома деревни.
За деревней начинался лес. Тот самый лес, по которому я шел от базы к Лазареву. Здесь была его окраина. Дальше на восток, за рыбной переработкой, виднелись заросшие травой пустоши. До следующего поселения было достаточно далеко. Пустоши предстояло со временем освоить. Насадить какой-нибудь культурой. Или продлить лес. Поселенцы еще не решили. «Что скажет планета», сообщил мне на этот счет Альберт во время импровизированной экскурсии, на которую мы отправились с его помощником Владом, жившим по соседству. Пашка от экскурсии, по понятным причинам, уклонился.
На севере, за лесом, на расстоянии с полкилометра. находились сельхозугодья и строения ферм, ангары с техникой, мастерские, а также производственные помещения. Здесь сортировалось и упаковывалось все для города. Дальше виднелась дорога, по которой увозились в город местные продукты и привозили нужные механизмы.
Посреди леса возвышалось массивное здание из желтого кирпича. Туда мы собирались наведаться в последнюю очередь. Дворец Единения, как пояснил Старейшина. Посещение Дворца было главной частью сегодняшней дневной программы.
К концу дня во Дворец собрались все жители. Происходящее здесь оставило у меня двоякое впечатление. Не сказать, что действо представляло собой некую религиозную форму. Но и обычным это мероприятие назвать нельзя.
Свой Дворец присутствовал в каждом поселении на Хоросе. А в городах в каждом жилом квартале. Здесь отмечали любые мало-мальски значимые события в жизни общины и каждой семьи. В главном зале был установлен круглый стол, где все рассаживались. Старейшина зачитывал отрывки из истории планеты. Рассказывали о прожитой неделе. А потом, взявшись за руки, благодарили природу за единение, за прожитое время. И просили содействия на будущее. Примерно так это выглядело.
Как по мне, все это напоминало собрания анонимных алкоголиков. Такие собрания, кстати, практиковались у нас до сих пор. Причем, пользовались определенной распространенностью.
Я за столом поделился со всеми своей историей появления здесь. А потом вместе со всеми поблагодарил планету и попросил содействия на будущее. На всякий случай.
Ну расскажи, пожалуйста, про вчерашнее, обратился я на следующий день к Лазареву, после того, как мы вернулись в его дом. Неужели во Дворце все серьезно?
Сам думал поначалу, что нет. Пока планета не ответила мне.
Как ответила?
Поймешь потом. Когда ответит тебе.
Было видно, что на эту тему говорить он больше не хочет. А раз так, пытать бесполезно. Если все это похоже на веру, то оскорблять его чувства в мои планы совершенно не входило. Поэтому дальнейшие расспросы я свернул. Может и правда, ответит Хорос. Только я пока ничего у него не спрашивал.
Следующие пару недель я наслаждался жизнью в месте, которое можно было бы и вправду назвать раем. Плавал в море, сидел за компьютером Павла, гулял, проводил кое-какие исследования. В общем, отдыхал, работал, размышлял. Лазарев при этом каждый вечер уезжал известно куда на лошади, и возвращался уже ближе к полуночи, когда я крепко спал.
Через две недели я окончательно убедился, что этот мир моим стать не сможет. Я попросту не видел никакого смысла здесь оставаться. Домом я считал Землю. Пусть потерявшую первозданность. Пусть лишенную многих здешних красот. Но то было место, где я родился и вырос, многое познал и кое-чего достиг. Место, где жили родные люди. И я, пожалуй, впервые понял, что такое настоящая тоска по родине. И с того самого момента начал обдумывать, как вернуться. Несмотря на то, что на базе меня поджидала верная гибель. Мозги даны нам природой и для того, чтобы выходить с честью из сложных ситуаций. Впрочем, моя ситуация не просто сложная. Безвыходная.
С этого времени я стал плохо спать по ночам. И так продолжалось несколько дней, пока, наконец, в голове не начали прорисовываться некоторые соображения. Обдумывая и развивая их, я пришел к выводу, что положение не такое уж безвыходное. Если Лазарев поможет мне, кое-что да может и получиться. Надо только хорошенько все обмозговать с ним.
А Павел, несмотря на занятость амурными делами, мое состояние, как оказалось, замечал. До поры он не спрашивал ничего. Ждал, пока я сам не поделюсь.
Я вспомнил, как выматывало нахождение на изоляции на базе, сравнил со своим нынешним состоянием. Сейчас меня угнетала не неопределенность положения, а вынужденное бездействие. Один к одному. Но начинать какие-то дела без тщательного планирования бессмысленно. Нужно набраться терпения.
Когда я поделился своими мыслями с Павлом, он долго сидел, ничего не говоря. Обдумывал. Высказал мне свои мысли. И решено было действовать.
Я так и знал, что ты здесь не захочешь оставаться, сказал мне Лазарев. Жаль, могли бы вместе таких дел наворотить на пользу планете.
На следующий день мы отправились к базе. Вернее, к ее проекции в этом измерении. Дом из желтого кирпича все так же стоял среди леса, а напротив, отделенный тропинкой, возвышался другой. Точно такой же.
Это проекция каюты Лазарева. Я не заметил ее, когда уходил. Поскольку материализатор Павла был далеко на тот момент.
Поднялся по винограду в окно, проник внутрь. В моем бывшем жилище ничего не изменилось. И датчики также находились на месте. Вслед за мной сюда поднялся и Пашка. Мы осмотрелись и приступили к первой части плана.
Браслет-коммуникатор работал как прежде. Связь с остальными участниками экспедиции существовала и в другом измерении. И несколько раз за время моего пребывания за пределами станции меня пытались вызвать Шестаков, Фомин и Глущенко, а также пара знакомых ребят из бригады инженеров. Разумеется, все звонки я игнорировал. Запеленговать же местоположение браслета в зоне действия материализатора было невозможно.
Через несколько дней попытки связаться со мной прекратились. Что ж, настало время самому позвонить.
Доктор не отвечал минуты полторы. Затем я услышал его настороженный голос:
Да, Крис. Слушаю тебя внимательно.
Никакой радости в таком ответе, конечно, и не следовало ожидать. Для него я был изгоем, как, впрочем, и для остальных участников экспедиции.
Привет, Иван. Как поживаешь?
А где ты? Фомин ответил вопросом на вопрос. И что хочешь?
Не соскучился за мной?
Слушай, давай без шуток. У тебя смертельное заболевание. С каждым днем оно усугубляется. Надо выходить, Сергей. Надо лечиться.
Ага. А лечить меня бластером будут? не удержался я от возможности съязвить.
Каким бластером?
Ну, как моих ребят?
Зачем ты так, Крис. Твои ребята тоже пропали. Так мне сказали. Я думал, они с тобой. А где ты находишься?
Недалеко.
Врет же. Все он знает, что с нами случилось. Только для чего это нужно, я пока не мог разобраться.
Для меня важно было потянуть время, а Лазарев пускай повозится здесь с кое-какими приборами. Поэтому дальнейший наш разговор пошел по заранее намеченному сценарию. Я во всех подробностях рассказал Фомину, насколько плохо себя чувствую. Перечислил все симптомы и признаки, какие только смог придумать. Разумеется, не забывая о правдоподобности. В деталях расспрашивал, что делать. Так прошло минут десять.
Наконец, утомленный разговором, Фомин посоветовал мне вернуться, потому что я, по его словам, был близок к смерти, и мне срочно требовалось лечение.
Я и сам собирался так поступить, сказал я как можно более неуверенным тоном. Только нужно ведь сначала с командиром переговорить. Передай ему, что завтра, в это же самое время, наберу его. И скажи, что опасаюсь за свою жизнь.