Ну и что?! Тактик весь горел нетерпением. Скачем к крейсеру челноком!
И Тактик, натянув поводья скакуна левой рукой, правой высоко поднял арбалет и помчался к «Толстяку». Лекарь жался ближе к нему. Оружейник оказался крайним слева. Через две минуты из темноты выскочили на взмыленных скакунах Звездочет и Советник.
Что скажешь, Советник?! крикнул Тактик.
Стрелять по ногам! ответил тот, мчась вдоль цепи. Живые нужны! Живыми будем брать!
Есть, значит, у них ноги, с удивлением пробормотал Оружейник, пришпоривая и без того мчавшегося на предельной скорости скакуна.
Слышите, живыми брать! приказал Тактик.
Цепь начала заворачивать влево.
Сердце Оружейника билось в груди учащенно. Раза два скакун спотыкался и сбрасывал Оружейника на камни. Но тот снова вскакивал в седло и боли не чувствовал. Левее, ближе к центру, шибанул выстрел из арбалета. «Началось», подумал Оружейник. А оно и действительно началось! Еще и еще раз громыхнуло из арбалета. Цепь смялась.
вое! донеслось до Оружейника.
«Что за вое?»подумал он.
Выстрел грохнул совсем рядом.
Не стрелять! Не стрелять! орал кто-то, приближаясь со стороны крейсера.
Облава смещалась к обрыву изломанным кольцом.
Не стрелять!
Стрелять! это голос Тактика.
Не стрелять!
По ногам целься! А это голос Советника.
Не знаешь, кого и слушать, хрипло выдавил из себя Лекарь, внезапно появившись перед Оружейником. Ты, что ли? Своих перестреляем!
Вот они! кричал кто-то. Вот!
Крики. Топот копыт.
Чуть правее себя Оружейник увидел неясную фигуру. Она растаяла в темноте, растворилась. А в одно единственное мгновение случайно удержавшейся тишины Оружейник услышал тяжелое дыхание тех двоих. Двоих! Он поймал направление, бросил скакуна в их сторону. Мимо промчался Тактик, стрелявший из арбалета.
Упустили! заорал он.
Цепь приблизилась почти к самому обрыву. Садануло еще несколько выстрелов.
Прекратить! Не стрелять!
«Это же Умелец! удивился Оружейник. Он-то как сюда попал?»
«Толстяк» грохнул из всех своих бомбард. Но это больше для острастки. В пламени взорвавшихся где-то за десяток километров чугунных ядер Оружейник увидел мчавшегося во весь опор Умельца. О, Пустынный Космос! Что же он делает?! Умелец на всем скаку налетел на Тактика. И сделал он это не случайно, а намеренно. Но Тактик вовремя оглянулся, развернул своего скакуна и поднял его на дыбы. Скакуны столкнулись. Умелец вылетел из седла на камни, а Тактик бросил своего скакуна к самому обрыву.
Взрывы ядер освещали местность, но в перерывах между вспышками тьма становилась еще кромешнее, непрогляднее.
Оружейник соскочил с седла и нагнулся над Умельцем. Тот был жив.
Останови его, с трудом прошептал он.
Вниз! крикнул Тактик, спешившись. Заходи к ручью!
Да останови же его! Не стреляйте! Ведь такие же люди!
Оружейник начал что-то понимать, но еще не совсем, не до конца. А крики погони раздавались уже откуда-то снизу. Умелец застонал. Оружейник хотел было поднять его и усадить на своего скакуна.
Скорее! Останови их! Да брось ты меня! крикнул Умелец.
Оружейник кинулся к обрыву, заскользил вниз, как по мокрой глине, натыкаясь на острые камни и разрывая в клочья мундир. Последние метров десять он кувыркался через голову. Распластавшись на камнях, он услышал торопливый говорок горного ручья.
Люди это! крикнул Оружейник, поднимаясь.
Тишина, а потом страшное предупреждение Тактика:
Стой! Стреляю!
«Как будто они могут понять», удивился Оружейник и различил впереди себя человека, лежащего на животе, с раскинутыми в стороны ногами и твердо держащего арбалет на локте.
Тактик!
Смотрите, чтобы через ручей не ушли!
Тактик! Остановись!
Тень метнулась по камням через горный поток. За ней вторая. Обе они не были неожиданными. Но первая все же подготовила успешный выстрел по второй.
И выстрел грянул!
Крик!
Ушел!
И тут второй выстрел. Стрелял Тактик. Оружейник упал на него сверху, когда тот издал удовлетворенный, радостный вопль. Попал Тактик! Пронзил врага лучом из арбалета! И хотя не ожидал нападения сзади, не растерялся, потянулся за ножом, но тут же сообразил, кто на нем, и только попытался скинуть его с себя.
Зачем ты стрелял?! застонал от внутренней, душевной боли Оружейник.
А Оружейник Раздавишь Катись
Один есть! крикнул Советник.
Тактик скинул с себя Оружейника, встал, отряхнулся. Советник и Звездочет с арбалетами на изготовку стояли возле валунов, цепочкой протянувшихся через ручей, не решаясь приблизиться к тому, что лежало там.
6
Один есть! передал Тактик по радио Стратегу. Канониру остудить стволы бомбард А ну-ка! Я сам! Тактик прошел мимо расступившихся Советника и Звездочета.
Га-а-а-а-а-ды! вдруг раздалось уже с той стороны ручья. За что вы его убили!
Тактик остановился, вздрогнул, чуть не свалился со скользкого камня в воду.
Похолодели спины стоявших у ручья. Голос-то ведь был свой, только сумасшедший, дикий, гортанный.
Тактик нервно рассмеялся, крикнул:
Эй ты! Выходи!
Тихий шорох шагов, и все смолкло.
Эй, посветите фонариком, попросил Тактик.
У Советника нашелся и фонарик. Четко очерченное световое пятно скользнуло по камням и воде и замерло на мгновение, потом задрожало, забилось в забавной и страшной пляске. Звездочет вскрикнул, застонал тоскливо и жутко.
Похож, очень похож, сказал Тактик и носком сапога перевернул тело.
Голова Бунтаря нелепо качнулась и стукнулась о камень. Грудь его была прожжена лучом арбалета.
Да что же это?! крикнул Оружейник.
Выходит, на своих охотились, констатировал факт Советник.
А кто же второй? всхлипнул Звездочет.
Дурашка, наверное, предположил Советник.
Оружейник надвинулся на Тактика, весь гнев и боль.
Зачем ты стрелял?! Стрелял зачем?!
Тактик отступил на шаг:
Ведь планетяне же..
Зачем ты стрелял?!
Сильный и злой удар кулаком бросил Тактика в воду.
Сверху с обрыва засигналил Лекарь:
Что там у вас? Поймали?
Нет, ответил Звездочет. Убили.
Убили? И кто же он такой?
Бунтарь! Бунтаря убили!
Бунтаря Да как же так? Ведь за планетянами охотились
Что будем делать? спросил Звездочет.
Понесли на крейсер. Оружейник, держи голову.
Взяли.
Осторожнее!
Чего уж теперь осторожнее
Цепляясь за камни, трое медленно поднимали в гору четвертого. Чуть поотстав, но уже догоняя их, отплевываясь и что-то невнятно бормоча, полз Тактик.
Наверху нервно били подковами разгоряченные скакуны.
7
Дурашка был Офицером для Наказаний, Случалось иногда так, что провинившегося нельзя было помещать в карцер. К примеру, Шкипера, который проводил в это время сложный маневр «Толстяка» в пространстве, или Стряпуха, готовившего обед. Так вот, наказание в таких случаях за всех отбывал Дурашка. Плата за работу шла порядочная, наказание розгами применялось редко, карцер был давно обжит, казался родным и уютным. Находясь здесь частенько, Дурашка, как мог вычистил его, дал имена и своему, и запасному топчану, привинченному к полу столу и стульям, графину с водой и чашке, в которой ему приносили остатки обеда. Он научился разговаривать с неодушевленными предметами, знал их повадки и привычки, относился к ним с нежностью и уважением, любил и понимал. Ему и сам крейсер представлялся живым существом. В те дни, когда никто из команды не совершал проступков, он любил лазить по всяким закоулкам корабля, поглаживать трубы и кабели, спрашивать о самочувствии планетарные и космические двигатели, вытирать пыль или смазывать трущиеся части, выслушивать стуки и вздохи «Толстяка». Словом, корабль он знал хорошо, хотя никто об этом и не догадывался. Но знал он его не с технической стороны, а подсознательно, чувствами, душой.
Команда относилась к Дурашке с юмором, не травила его, не смеялась над ним. Разве что Звездочет, Советник да сам Тактик иногда говорили: «Что-то ты, Дурашка, давно не работал»и совершали какое-нибудь нарушение правил внутренней дисциплины, за что Дурашку немедленно отправляли в карцер. Но он не обижался. Ведь это действительно было его работой! Случалось, что в карцере поселялся еще кто-нибудь из команды. Звездочет молчал, не опускаясь до разговоров с Офицером для Наказаний, Советник всячески старался вывести его из терпения, Оружейник тоже молчал, но не так, как Звездочет. Молчание его было легким, приятным. Бунтарь беседовал с Дурашкой как равный с равным, сообщал ему много любопытных фактов, которые откладывались в сознании Дурашки не в виде знаний, а в виде настроений и чувств. Дурашка искренне сочувствовал попавшему в карцер. В таких случаях ему казалось, что он плохо выполняет свою работу.