Я думал, твоя мать мне наврала, говорит он. Не верил, что ты пройдешь. С твоими-то вечными книжками.
Может, я поэтому и прошел, говорю я. Люди с мозгами им тоже нужны.
Будешь жать кнопки где-нибудь. Не пошлют тебя убивать других людей. Ты на это не способен.
«Потому что не давал сдачи, когда ты использовал меня вместо боксерской груши?»
Эти слова отличный повод, чтобы рявкнуть на отца, но я понимаю, что он провоцирует меня, и не хочу доставлять ему удовольствие.
Посмотрим, отвечаю я, и он шлет мне еле заметную улыбку. Я до ужаса похож на него. Если я засыплюсь, то вернусь сюда, в КК, и когда-нибудь кончу точно так же, одинокий и напуганный, запертый на паре десятков квадратных метров посреди коммунального города. Квартиры в КК недолго пустуют после смерти жильца. Твои вещи выбрасывают, проводят химчистку помещения, забивают в дверь новый код доступа и в тот же день передают помещение новому государственному иждивенцу.
Когда ты отправляешься?
Завтра вечером, отвечаю я. Должен явиться на призывной пункт к восьми.
Смотри не влипни. Если тебя арестуют, твое место займет следующий по списку.
Не беспокойся, говорю я. Если я в чем-то сомневаюсь, то думаю, как поступил бы ты, и делаю наоборот.
Отец отвечает хриплым смешком. Когда еще мы жили под одной крышей, за такую агрессию он бы меня отколошматил, но рак выпил весь его гнев.
Ты вырос маленьким засранцем, говорит он. Только о себе и думаешь. Веришь, я был таким же в твоем возрасте.
Я не такой, как ты, папа. Совсем не такой.
Потешаясь, он смотрит, как я иду к выходу из квартиры.
У двери оборачиваюсь.
Да иди уже, говорит он, не дав мне попрощаться. Увидимся, когда тебя признают негодным.
Я смотрю на него, человека, от которого мне досталась половина генетического кода. Говорю себе, что вижу его в последний раз и должен сказать что-то, почувствовать, что точка поставлена. Вместо этого я просто разворачиваюсь и ухожу.
Иду к лестнице по обшарпанному коридору. Уже на ступеньках я слышу, как тихо закрывается дверь в квартиру моего отца.
* * *
По пути домой я захожу на пищевую станцию, чтобы забрать свою еженедельную баланду. Она выдается в запечатанных одноразовых лотках, двадцать одна штука в коробке. Каждый государственный иждивенец получает по коробке в неделю, четырнадцать тысяч калорий Стандартного Пищевого Пайка.
СПП делают из переработанного белка, обогащенного питательными веществами, витаминами и искусственными ароматизаторами, чтобы сделать еду терпимой. Говорят, его специально готовят так, чтобы вкус был приемлемым и только чтобы не допустить избыточного потребления, но мне кажется, что никакой научный процесс не способен сделать из СПП кулинарный шедевр. Все равно вкус будет таким, словно на протеин пустили копыта и хвосты, что, скорее всего, недалеко от правды. Один мой школьный друг утверждал, что СПП частично готовят из разведенного человеческого дерьма, добытого из водоочистных установок, что, скорее всего, тоже близко к правде. Раз уж питьевая вода делается из очищенной мочи, то и остальное можно вообразить без особой натяжки.
Дождь все еще льет без устали. Под козырьком соседней с нашей многоквартирки толкутся какие-то парни. Когда я прохожу мимо, они замечают коробку у меня под мышкой, но, видимо, никому из них не хочется мокнуть ради нескольких лотков с малоаппетитной соей, так что они не трогаются с места.
Поднимаясь по ступенькам к двери нашего дома, я вспоминаю о пушке у себя за поясом.
Сегодня вечером придется сделать еще кое-что.
* * *
Явстречаюсь с Эдди в грязном переулке между двумя жилыми башнями. Эдди покупает и продает практически все что угодно оружие, лекарства, талоны в магазины за пределами КК, а также поддельные ИД-карты, которые иногда выдерживают проверку.
Сколько у тебя патронов для этой штуки?
Восемь фабричных и двадцать семь самодельных, говорю я.
Эдди открывает барабан и крутит его уже в третий раз за время нашего торга. Мне почти больно видеть свою пушку в чужих руках. Я знаю, что никогда больше не дотронусь до нее, если сделка состоится.
Они, конечно же, идут в комплекте, говорит он.
Естественно. Зачем мне пули без револьвера?
Тридцать восьмой калибр есть у многих, говорит Эдди. Ты можешь продать патроны кому-то еще.
Завтра я ухожу в армию. Мне некогда искать покупателей. Считай это пакетной сделкой.
Пакетной сделкой, повторяет Эдди. Хорошо.
Он снова осматривает пушку и кивает:
Два продуктовых талона и две унции сухой канадской. Хватит на неделю или больше, если не станешь делиться с кем попало.
Я качаю головой.
Без травки. Меня вышвырнут, если тест покажет наркоту. Четыре продуктовых талона.
Эдди медленно трет подбородок большим и указательным пальцами. Я знаю, что он понял, чем ответить на мое предложение, как только я его сделал, но позволяю ему закончить ритуал.
Три талона и десять таблеток обычных лекарств, каких захочешь.
Я притворяюсь, что задумался.
Три талона, пятнадцать таблеток, говорю я.
Заметано.
Эдди протягивает ладонь. Мы скрепляем сделку рукопожатием, и мой револьвер исчезает где-то под одеждой Эдди.
Какие у тебя есть таблетки?
Посмотрим, говорит он. Обезболивающие, антибиотики, от высокого давления, стимуляторы, немножко транков.
Обезболивающие хорошие?
Для головы и всякого такого. Если тебя подстрелят, не пригодятся.
Нормально, говорю я. Давай их.
Эдди копается в пальто, достает баночку с таблетками и отсчитывает пятнадцать штук мне в ладонь.
Ну смотри, если они будут ненастоящими говорю я, ссыпая их себе в карман.
Конечно, они настоящие, говорит Эдди с легкой обидой в голосе. У меня репутация, знаешь ли. Если кто получит подделку он же больше ничего у меня не купит.
Он снова копается в кармане и эффектно, как выигрышную карточную комбинацию, предъявляет мне три продуктовых талона.
Рад иметь с тобой дело, говорит он, пока я убираю талоны.
Еще увидимся, Эдди, говорю я, зная без всякого сомнения, что этого никогда не случится.
* * *
Когда я вхожу в квартиру, мама отрывается от сетевого шоу.
Как все прошло?
Бестолково, отвечаю я.
Подхожу к столу в общей комнате и высыпаю на него горсть таблеток. Мама осматривает их и поднимает бровь.
Ничего противозаконного, мам, говорю я. Просто немножко болеутоляющих. Тебе должны пригодиться, для зубов.
Она наклоняется и собирает таблетки.
Где ты достал их, Эндрю?
Обменял кое-что.
Достаю из кармана продуктовые талоны и кладу перед мамой. Она наклоняется, чтобы их осмотреть, и закрывает рот руками.
Эндрю! А это ты где взял?
Я кое-что обменял, мам, повторяю я.
Она поднимает талоны осторожно, словно боится повредить бумагу. За каждый из них можно получить продуктов на сто новых долларов в магазине за пределами КК. Правительство выпускает эти талоны ежемесячно, их раздают по принципу лотереи в укрепленных бетонных будках возле транспортных станций.
Используй их или обменяй на что-нибудь, говорю я. Только смотри, чтобы у тебя их не выманили.
Об этом не беспокойся, говорит мама, собирая талоны и пряча в карман. Полтора года нам не доставалось талона. Убить готова за кусочек хлеба с сыром.
Я готов уже наплести ей какой-нибудь чепухи о том, что я обменял на эти талоны, но она так обрадована, что не углубляется в подробности.
Спокойной ночи, говорю я, отправляясь в свою комнату. Мама улыбается мне, впервые за много дней.
Потом снова поворачивается к плазменной панели на стене, где тихо продолжается какое-то идиотское шоу.
Эндрю? говорит она, когда я касаюсь двери. Я оборачиваюсь, и она опять улыбается.
Завтра с утра я постараюсь дойти до магазина. Может быть, нам удастся прилично пообедать перед твоим отлетом.
Было бы хорошо, мам.
* * *
Япровожу свою последнюю ночь в КК Бостон-7, добивая заключительные пятьдесят страниц «Моби Дика». Завтра мне придется оставить электронную книжку здесь. Я читал «Моби Дика» уже раз десять или больше, но не хочу бросать сейчас, с вечной закладкой на том месте, где «Пекод» исчезает под водой.