Не нам с вами критиковать искусство. Это по их части, наше дело сконструировать и пронаблюдать, когда подрядчик будет строить,чтобы никаких отклонений. Надо так надо...
Не убежденный его словами, Неустроев хотел снова возразить, но подумал, что все это напрасно, и пожал плечами. Промолчал и Згуриди. Оба хорошо знали директора: тот был человек твердый, но осторожный, властный, но уклончивый, демократ, но одновременно сторонник единоначалия, и уж, во всяком случае, особо чуткий ко всему, что приходило в «Новоканал» в виде приказания или просьбы сверху.
Тут, кстати, по полю забегали люди в голубой летной форме, послышалось комариное жужжание, из-под зеленоватой тучи, поблескивая крыльями, вынырнуло металлическое насекомое, оно приблизилось, стало самолетом, резко снизилось, коснулось земли, выбросив из-под колес две коричневые струи пыли, пробежало по ней и замерло посреди посадочной полосы. Летчики уже с громом раскрывали дверь в салон, выбрасывали какие-то мешки, надо было срочно садиться, директор сделал прощальный жест и скрылся в брюхе металлической птицы.
Придерживая шляпы и отворачиваясь от пыльного смерча, новоканальцы проводили взглядами воздушный экипаж.
Лучше ему на поезде ездить, и нам провожать его проще, и ему спокойнее,сказал, идя к служебному автобусу и наклоняясь от ветра к самому уху Бронислава Адольфовича, Неустроев.
Да, на вокзал было бы проще,осторожно согласился тот.Я за прямые дороги.
Железные дороги... Густой сетью покрыли они равнины страны, стальными иглами проткнули горы, легкими ажурными мостами перемахнули реки. Давно ли, каких-то сто лет назад, чудом выглядело шипящее паром, изрыгающее дым чудовищепаровоз. Под медные звуки военного оркестра отправлялся очередной поезд, рядами выстраивались вдоль полотна жители сел, с недоумением смотрели на свистящее и ухающее животное четвероногие и рогатые его братья. Паровоз и железная дорога были символом прогресса, свидетельством высокого развития страны. Но пролетели всего каких-то сто лети гуще железной покрыла землю асфальтовая сеть, помчались сломя голову густым потоком по ней автомобили, а в небе белыми птицами, непрерывной чередой, как улетающие гуси, потянулись самолеты. Отошла, уступила им «железка», и уже какая-то самонадеянная страна в Африке, только начав строить первые фабрики и университеты, объявляет, что, кроме автомобильных и небесных дорог, никаких иных ей не нужно.
Но Посошанск верность своей дороге сохранил. Прямая, как стрела, возникает она на краю степи, несется к городу, задерживается на пять минут у старого, с высоченными окнами и белыми колоннами, вокзала и уносится дальше.
Когда автобус с руководящими новоканальцами проезжал мимо здания городского вокзала, на железнодорожную станцию «Посошанск» как раз пришел в это время поезд245 «МоскваМинеральные Воды». Отпускники в синих тренировочных костюмах побежали за журналами. Когда они, вернувшись в свои купе, развернули журналы, с глянцевой обложки «Советского экрана» на них уставились карие глаза молодого певца Эдуарда Гогуа. Писали, что певец впервые и с успехом снялся в картине, в которой ему пришлось тушить пожар на танкере, жениться на женщине с двумя детьми, петь в джазе, а в финале узнать, что эти детидети его родного брата-журналиста, погибшего несколько лет назад во время аварии самолета в Бельгии.
Поезд отошел, город сначала медленно, потом все быстрее замелькал за окнами и наконец исчез, пропал, не оставив у пассажиров никаких воспоминаний.
Не обратили внимание на поезд и новоканальцы, сидевшие в автобусе, и другие жители города, оказавшиеся по случаю тут, а напрасно, потому что именно в этот час из купейного вагона поезда на перрон сошел пассажир на вид лет двадцати восьми, роста среднего, который волосы имел русые, был одет в синий костюм в полоску и имел на шее синий же галстук. В руке он держал чемодан и по всем статьям попадал под ориентировку, полученную Пуховым.
Действительно, в кармане у человека лежал паспорт на имя Желудкова. Но это был не Желудков.
Поезд245 «МоскваМинеральные Воды» отошел от Казанского вокзала точно в назначенное время. В нем, в третьем купе седьмого вагона, ехало четверо: два старичка-кишечника, которые в Москве жили рядом и которым врачи прописали лечение на одних и тех же водах; женщина, которая вошла в купе раньше всех, переоделась и легла, натянув одеяло на голову; и Желудков, имевший билет, как уже знала проводница, до Минеральных Вод, но собиравшийся выйти, чего знать проводница, естественно, не могла,в Посошанске.
Ночь прошла спокойно, разноцветные огни проносились за оконным стеклом, временами с тихим ревом включалась вентиляция, она работала несколько минут и так же внезапно замолкала. Из соседнего купе, где ехали после успешной защиты диссертации четверо молодых уроженцев Кавказа (защитился, понятное дело, один, а трое ездили за компанию), доносились смех и осторожный звон стаканов. Желудков лежал на спине, прикасаясь ухом к перегородке, и слушал отдельные загадочные для простого человека фразы:
Второго оппонента надо было бить цитатой из Понтрягина.
Какой цитатой? Зачем цитатой? Марковские цепи надо было ему в нос...
А я думаю, что все-таки его надо было бить...
Пассажир скорого поезда Желудков простым человеком не был. Он был человеком без определенных занятий. Запись в его трудовой книжке «Коопгалантерея, артель8»ровно ничего не значила. С таким же успехом там могло стоять: «Академия наук». Ни к кооперации, ни к галантерее, ни тем более к артели8, которая изготавливала сувенирные авторучки из эпоксидной смолы, никакого отношения он не имел, занимался фарцовкой, имел в определенных кругах кличку Федька Шканец, и его поездка в Посошанск была вызвана встречей с одним иностранцем («Для вас я мистер Смит, иностранный турист, скажем, из Парагвая»). Этот иностранец уже не раз просил Желудкова оказать ему мелкую услугупродать, например, лишние почти новые рубашки, достать не очень дорогую икону, смотаться в Ленинград, встретиться со старушкой, внучкой генерала царской армии (у нее есть письма отцагероя Перемышля), и вдругпросьба еще об одной встрече.
Она состоялась утром на углу Мало-Черкасского переулка и Летнего бульвара, посреди которого стоит бронзовый бюст почвоведа Докучаева, точная копия того, что установлен на площади перед вокзалом в Посошанске. Возникновение двух совершенно похожих бюстов объясняется не какими-то особыми заслугами почвоведа перед Москвой и Посошанском, а всего лишь желанием завода «Монументскульптура» уменьшить расходы и увеличить валовый выход знаменитостей (скульптуру отливали в конце квартала). Кафе на бульваре только что открылось, они с иностранцем заняли столик у входа, так, чтобы видеть всех проходящих, заказали легкий завтрак. Официантка принесла два стакана с кипятком, два пакетика азербайджанского чая на ниточках и по пирожку. Из пирожков зелеными язычками свешивалось повидло, кипяток в стаканах медленно принимал цвет меди. Помешивая чай ложечкой, иностранец объяснил Желудкову, какого рода услугу он хотел бы от него получить.
Сложно. Опасно. Уголовщина,возразил Желудков, внимательно выслушав его, и слизнул зеленый язычок.
Но вы не спросили, сколько это вам даст,и тут мнимый мистер Смит назвал такую цифру, что у Желудкова, как у водолаза, стремительно поднятого на поверхность, зазвенело в ушах.
Ну, разве что так... А вы это серьезно?
Здесь мистер Смит щелкнул замками, открыл прямоугольный чемодан-«дипломат» и показал конверт, в котором виднелся уголок пухленькой зеленой пачки иностранных купюр.
Задаток.
Сколько?задыхаясь, спросил его собеседник.
Хватит на автомобиль и на два-три костюма. Вам следует быть элегантным, мистер Желудков... При вашей работе...
«В конце концов, что такое музей в каком-то Посошанске? Хорошо, если там есть один ночной сторож. А может быть, и того нет? Пятнадцать минут работы...» Федька Шканец победил осторожного кооператора, и тот, вздохнув, сказал:
Хорошо, я согласен.
Пачка перекочевала под столом в руки служащего «галантереи», оба собеседника встали, пожали друг другу руки и разошлись. Когда Желудков проходил мимо бюста великого почвоведа, ему показалось, что тот поощрительно подмигнул ему, как бы советуя срочно брать билет.