Капитан Жемо Кара проверил, достаточно ли легко выходит из кобуры его штейер и насколько удобно доставать из подсумка обоймы с патронами, после чего поинтересовался у своего наблюдателя готов ли тот к вылету. По сравнению с Пфейльфлигером, с которыми 14-я рота начала войну, и которые все были потеряны в боях и авариях, его новый Альбатрос В1 являлся превосходной и весьма надежной машиной. Вот только он так же являлся разведчиком и не нес никакого вооружения в отличие от некоторых аэропланов русских, с которыми им пришлось столкнуться еще в августе. Потому для противодействия вражеским аэропланам наблюдателям выдавались карабины, а пилотам надлежало вести огонь из личного оружия.
Один раз он уже смог наблюдать строй русских бомбардировщиков и по достоинству оценил размеры этих машин. Сбить такую громадину из карабина или пистолета нечего было и мечтать, но иных способов противодействия, за исключением разве что тарана, никто придумать так и не смог. Потому их роль заключалась лишь в том, чтобы помешать русским отбомбиться по намеченной цели и заставить уйти восвояси.
Окинув взглядом всю свою роту, он махнул рукой и первым пошел на взлет. Русские аэропланы летали очень высоко и даже их новейшим Альбатросам требовалось более трети часа, чтобы забраться на нее, отчего следовало поторопиться, чтобы взлетающая следом 11-я рота тоже успела поучаствовать в будущем бое. Однако, не смотря на все усилия, как пилотов, так и техники, перехватить русские аэропланы до того, как они нанесут удар, не вышло. Сделав свое грязное дело, трехмоторные громадины, не меняя строя, начали медленный разворот на север и уже даже встали на курс к своему аэродрому, когда пять австрийских бипланов забрались на ту же высоту примерно в километре от их строя и начали сближение.
- Ракета! Красная ракета по правому борту! - закричал юркнувший в кабину стрелок.
- Иосиф, проверь. - тут же бросил второму пилоту напрягшийся Горшков. Красная ракета в их случае могла означать только появление воздушного противника, а таковых они не наблюдали с первого дня бомбежек. Отстегнув ремни, Башко подхватил бинокль и, оттеснив в сторону стрелка, юркнул в гнездо верхней пулеметной установки. - Австрийцы, Георгий Георгиевич! Десять бипланов! Подходят с юго-востока.
- Расстояние? - тут же уточнил не способный отвлечься от штурвала капитан.
- С полверсты будет.
- Сомкнуть строй! Выпускай сигнальные ракеты! - по причине отсутствия радиосвязи между машинами, подавать сигналы приходилось, либо жестами, либо с помощью ракетниц, для чего была изобретена простейшая азбука.
- Есть! - подхватив прикрепленную в держателе ракетницу и патронташ с ракетами, поручик вновь скрылся в пулеметном гнезде, и вскоре над командирской машиной взлетела серия из трех ракет. Удостоверившись, что все машины начали сближаться, формируя защитный строй, второй пилот уступил место стрелку и вернулся на свое место. - Все в порядке, Георгий Георгиевич. Все приняли сигнал.
- Попробовали бы они у меня не принять! - процедил сквозь стиснутые зубы командир корабля, понимавший, что от него теперь ничего не зависело. Теперь судьба их отряда находилась исключительно в руках воздушных стрелков и, естественно, госпожи удачи.
Имея совсем небольшое превосходство в скорости над бомбардировщиками, первая пятерка Альбатросов потратила почти пять минут, чтобы сократить дистанцию до противника с километра до сотни метров лишь для того, чтобы тут же быть обстрелянной из многочисленных пулеметов.
Сразу пять пулеметных очередей скрестились на ближайшей к русскому строю машине обер-лейтенанта Цулегера, отчего та мгновенно загорелась и, завалившись на правое крыло, свалилась в неуправляемый штопор. На долю экипажа капитана Кара у бортовых стрелков русских бомбардировщиков тоже нашлось немалое количество свинца. Весьма опасный для человеческого организма, особенно летящий со скоростью 750 метров в секунду, он тут же оборвал жизнь находившегося в передней кабине наблюдателя, попутно пробив масляный бак и радиатор системы охлаждения двигателя. С коптящим двигателем и парящим радиатором капитан тут же отвалил в сторону от оказавшегося невероятно зубастым противника и с постоянным снижением повел свою пострадавшую машину в сторону крепости. Увлекшись погоней, они сильно отдалились от внешнего пояса укреплений и давно находились над занятой противником территорией. Понадеявшись, что встречного потока морозного воздуха будет достаточно для частичного охлаждения двигателя, он лишь молился, чтобы в двигателе не закончилось масло, и тот не заглох, как это часто случалось на старых машинах его роты. Вслед за командиром ушли не солоно хлебавши и остальные аэропланы 14-й роты, отделавшиеся лишь несколькими пулевыми пробоинами в крыльях и фюзеляжах.
Видя судьбу своих коллег, пилоты 11-й роты даже не рискнули приблизиться к русским аэропланам и вскоре повернули обратно на аэродром. Капитан Кара все же дотянул до фортов внешнего круга обороны, но разбил свой аэроплан при аварийной посадке и с переломом ноги был отправлен в госпиталь. Еще один аэроплан вместе с экипажем, но теперь уже 11-й роты, был потерян 12-го декабря при очередной попытке воспрепятствовать русским бомбить крепостные склады и сооружения, после чего оставшиеся пилоты наотрез отказались летать практически безоружными навстречу утыканным пулеметами русским машинам. Оставшиеся Альбатросы уже готовились к эвакуации немногочисленного персонала авиационных рот из крепости, но 14-го декабря строй русских бомбардировщиков появился уже над Журавицей, и от двух рот остались лишь три машины способные подняться в воздух. Остальные Альбатросы и часть пилотов с техническим персоналом погибли под бомбами, обрушившимися на ангары аэродрома. При этом налете также были уничтожены почти все запасы авиационного бензина, так что дальнейшего смысла оставаться в крепости у уцелевших пилотов не было. В течение трех последующих дней на уцелевших аэропланах удалось вывезти выживший персонал 11-й и 14-й рот, после чего на истории воздушного противостояния над крепостью Перемышль можно было ставить жирную точку.
Лишь в Рождество с уже привычно появившихся в небе трехмоторных аэропланов вместо взрывающихся гостинцев на землю полетели сотни тысяч листовок призывающих сложить оружие. К этому моменту настроения царившие среди оказавшихся в осаде войск еще не достигли того критического значения, чтобы сдаться на волю победителя, но ежедневные бомбежки день за днем подтачивали мораль и дух солдат и офицеров австрийской армии.
Сделав перерыв на рождественские празднования и Новый год, чтобы подлатать изрядно потрудившиеся машины и дождаться прибытия уже практически закончившихся боеприпасов, 1-й тяжелый бомбардировочный авиационный отряд с 10-го января вновь приступил к своим привычным занятиям. В течение двух дней они бомбили то, что еще оставалось целым и вполне доступным для обычных бомб, а вот на третий, когда в крепости закончились стоявшие открыто склады и казармы, бомбардировщики, наконец, переключились на форты внешнего контура обороны, тем более, что очередной эшелон как раз доставил первую партию тяжелых бронебойных бомб.
Впервые подвесив сделанные из 305-мм снарядов бомбы, отряд в полном составе ушел на очередной вылет. На сей раз целью атаки стал малый форт NXIVa. Подойдя к форту строем колонны, аэропланы, один за другим, с высоты не более полукилометра сбросили на форт 410-тикилограммовые бомбы. Из пятнадцати бомб непосредственно в форт угодило не более шести. Но и этого оказалось достаточно. Даже полтора метра армированного бетона не смогли сдержать разрушительный порыв новых русских боеприпасов, и по всему укреплению пошли трещины, а находившиеся на верхнем этаже или у бойниц солдаты, те, кому повезло уцелеть, получили сильнейшие контузии. Из четырех же бронированных башен одна оказалась уничтожена прямым попаданием, а две полностью вышли из строя из-за перекосившихся конструкций. Еще не менее полудюжины таких же бомб, которых вполне хватило бы для уничтожения любого легкого крейсера, поставили крест на этом форте. Пробив раскуроченную предыдущими попаданиями железобетонную крышу и перекрытия верхнего этажа, бомбы вывели из строя большую часть гарнизона форта, как огнем и осколками, так и ударной волной. Все же именно в форты командование загнало как можно большее количество лишившихся крыши над головой солдат, отчего скученность народа в них превышала все возможные нормы. От того и потери оказались весьма немалыми, не смотря на относительно небольшое количество взрывчатого вещества в подобных боеприпасах. Сотни солдат погибли, почти тысяча оказалась недееспособна в ближайшее время. От самого же форта уцелели лишь полутораметровой толщины кирпичные стены, начавшие мгновенно промерзать на январских морозах.