«Вот именно! Все осталось по-прежнему с той лишь разницей, что теперь мы можем встать на защиту вашего дела более решительно».
«Почему со мной никто не посоветовался?»
Роби Мэйвил пожал плечами и отвернулся, глядя в солнечный воздушный простор: «Не могу сказать».
«Зато я могу! Допущено отклонение от первичной догмы, а первичная догма не просто словесная формулировка, но императив, определяющий наше существование ежедневно и ежеминутно!»
Роби Мэйвил отвлекся от созерцания пустого пространства: «Могу ли я поинтересоваться, кто вам предоставил эти сведения? Случайно, не Руфо Каткар?»
«Это не имеет значения».
«Не могу полностью с вами согласиться. Каткар, конечно, во многих отношениях превосходная личность, но его принципы, если их можно так назвать, меняются в зависимости от обстоятельств, и он нередко позволяет себе злонамеренные преувеличения».
«Как он может преувеличить то, что я вижу своими глазами?»
«Но вы не видите всей картины!»
«Как, вы еще что-нибудь натворили?»
Роби Мэйвил покраснел: «Я имею в виду, что, осознавая необходимость, исполнительный комитет проявил надлежащую гибкость».
«Ха! Вы только что обвинили Каткара в непостоянстве, а ведь именно он остался верен своим принципам и приподнял завесу, скрывавшую самое поразительное положение вещей!» Достопочтенный Аттабус заметил оловянный стаканчик с настойкой, поднял его и залпом отправил его содержимое в глотку: «Понятия честность и добросовестность неизвестны в кругу ваших приятелей-заговорщиков».
Некоторое время Роби Мэйвил сидел в мрачном молчании. Затем, осторожно глядя в сторону, он произнес: «Совершенно необходимо, чтобы это недоразумение было устранено. Я поговорю с теми, от кого это зависит, и нам, без сомнения, официально принесут глубочайшие извинения. После этого, когда взаимное доверие будет восстановлено, наша группа продолжит работу, и каждый, как прежде, будет вносить свой вклад согласно своим возможностям и способностям».
Достопочтенный Аттабус резко расхохотался: «Позвольте мне процитировать отрывок из Событий Наварта: Девственницу четырежды изнасиловали в кустах. Виновник, призванный к ответу, пытается возместить нанесенный ущерб. Он предлагает дорогостоящую мазь, чтобы способствовать скорейшему заживлению царапин на ягодицах потерпевшей, но все его извинения и оправдания не могут восстановить ее девственность».
Роби Мэйвил глубоко вздохнул и ответил тоном, взывающим к рассудку и доброжелательности: «Возможно, следует взглянуть на дело со стороны, чтобы перед нами открылась более широкая перспектива».
«Я не ослышался? голос Дензеля Аттабуса взволнованно задрожал. Вы предлагаете расширить кругозор кавалеру ордена Благородного пути девятой степени? Что вы себе позволяете?»
Роби Мэйвил упрямо продолжал: «Я представляю себе вещи таким образом: мы сражаемся на поле битвы абсолютов, добра и зла, и этим фактом непреложно определяются наши потребности. Враги отчаянно сопротивляются когда на нас нападают, наш долг заключается в том, чтобы отражать их удары. Короче говоря, мы вынуждены плыть по течению реальности в противном случае мы утонем, обремененные сияющими доспехами иллюзий».
«Не валяйте дурака! резко сказал достопочтенный Аттабус. Я не вчера родился. За долгие годы я успел понять, что порядочность и надежность неотъемлемы от добра, они улучшают и обогащают жизнь. Обман, принуждение, кровопролитие и страдания атрибуты зла; то же можно сказать о несоблюдении договоров».
«Мелочное раздражение и уязвленное самолюбие не должны останавливать вас на пути к великой цели!» отважно возразил Роби Мэйвил.
Дензель Аттабус усмехнулся: «Да-да, разумеется. Я тщеславен и мелочен, я хочу, чтобы мне почтительно кланялись и целовали мои ступни. Вы действительно так думаете? Не притворяйтесь. Ваши цели совершенно очевидны. Вы хотите, чтобы я снова выплатил большую сумму денег насколько я понимаю, речь идет о ста тысячах сольдо».
Роби Мэйвил выдавил натянутую усмешку: «Клайти Вержанс упомянула о том, что вы согласились предоставить сто пятьдесят тысяч».
«Эта цифра была упомянута, согласился Дензель Аттабус. От нее осталось одно упоминание, не более того. Настало время вернуть деньги, полученные обманным путем все до последнего гроша! Я принял бесповоротное решение: вам не удастся финансировать за мой счет свои чудовищные приобретения!»
Роби Мэйвил зажмурился и отвел глаза. Тамп и Фаргангер безмятежно прихлебывали пиво. Достопочтенный Аттабус, казалось, только сейчас заметил их присутствие: «Простите, я не запомнил, как вас зовут?»
«Торк Тамп».
«А вас?»
«Фаргангер».
«Фаргангер? К вам обращаются только по фамилии?»
«Фамилии достаточно».
Дензель Аттабус задумчиво изучил обоих, после чего обратился к Тампу: «Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вас это не слишком затруднит».
«Спрашивайте, безразлично отозвался Тамп. Хотя Мэйвил, похоже, предпочитает сам отвечать на вопросы зачем еще он здесь нужен?»
«Возможно. Но я намерен установить факты тем или иным способом».
Роби Мэйвил выпрямился на стуле и нахмурился, обеспокоенный новой помехой приближался Руфо Каткар, высокий, худощавый и бледный субъект со впалыми щеками и окруженными лиловыми тенями горящими черными глазами под черными бровями. Пряди черных волос прилипли к его узкому белому лбу, костлявую челюсть окаймляла не слишком аккуратная бородка. Его длинные узловатые ноги и руки отличались такими большими ладонями и ступнями, что он казался нелепым. Каткар приветствовал Мэйвила сухим кивком, с подозрением покосился на Тампа и Фаргангера и обратился к достопочтенному Аттабусу: «У вас безутешный вид». Каткар пододвинул стул и уселся.
«Безутешный? Мягко сказано! откликнулся Дензель Аттабус. Тебе известны обстоятельства».
Роби Мэйвил открыл было рот, но Аттабус остановил его жестом: «Меня обвели вокруг пальца история, старая, как мир. Как это могло случиться со мной? Не знаю, смеяться или плакать?»
Глаза Мэйвила нервно бегали из стороны в сторону: «Зачем же так выражаться, господин Аттабус? Ваши восклицания развлекают всю террасу!»
«Пусть слушают! Может быть, они чему-нибудь научатся на моем примере. Факты таковы: ко мне обратились с неискренней любезностью, всем и каждому не терпелось выслушать мое мнение сама по себе новизна такой ситуации меня настораживала. Тем не менее, я выразил свои убеждения ясно и подробно, не оставив никаких оснований для их неправильного истолкования».
Достопочтенный Аттабус иронически покачал головой: «Реакция слушателей меня удивила. Они попросили назвать источник моих философских воззрений. Я скромно ответил, что отважился сделать лишь несколько первых робких шагов по «Благородному пути», и все присутствующие были глубоко впечатлены. «Наконец удалось сформулировать первичную догму, определяющую политику партии ЖМО!» говорили мне. Лихорадочно возбужденные, мои собеседники готовы были броситься в священный бой! Меня безвозвратно вовлекли в общее дело, меня настойчиво просили реализовать мои взгляды на практике, применяя все средства, находящиеся в моем распоряжении, в том числе финансовые в конце концов, разве можно найти лучшее применение богатствам, бесцельно накапливающимся на банковских счетах? Я согласился перевести существенную сумму на счет в «Банке Соумджианы». К этом счету могли получать доступ только три члена исполнительного комитета, назначенных в тот же день: Роби Мэйвил, Джулиан Бохост и, по моему настоянию, Руфо Каткар. Я поставил условие: деньги, переведенные на этот счет, нельзя тратить в целях, сколько-нибудь противоречащих заповедям «Благородного пути». Все без исключения хорошо знали об этом условии, все без исключения обязались его соблюдать! Мои пожелания получили всеобщую поддержку, и громче всех об этом заявлял отважный борец за справедливость, Роби Мэйвил!
Так было достигнуто наше соглашение в обстановке взволнованного единодушия.
Сегодня утром наступила развязка. Я узнал, что моим доверительным фондом злоупотребили, что первичную догму отбросили пинком, как кусок гнилого мяса, что мои деньги используются в самых неблаговидных целях. Происходящее можно назвать только предательством! Теперь мы стоим лицом к лицу с новой реальностью и она заключается прежде всего в том, что все мои деньги подлежат немедленному возвращению».