Самоподдерживающийся цикл, сказал парень.
Ну или так. И рвать его нужно в любом удобном месте. Если ты не можешь если я не могу пойти на работу, я считаю себя ничтожеством. Если я себя считаю ничтожеством, я чувствую себя ещё хуже, и у меня ещё меньше сил. Так по спирали и скатываюсь к тому, что не могу зубную щётку поднять. Но стоит только сказать себе, что я не ничтожествоспираль идёт в другую сторону. Лучше написать, конечно.
Не представляю, как я выйду на работу. Да и зачем? Я проработала несколько лет на этой должности, ничего больше не видела, кроме этих табличек, а потом просто уволилась, потому что не могла продолжать.
Я тоже думаю, вклинился я, зачем? Я работал программистом. А потом я сидел, водил мышью по коврику и чувствовал, что рука становится тяжелее и тяжелее.
Кто-то кивал, кто-то смотрел с сочувствием, кто-то не смотрел на меня вовсе. Я осмелел и добавил к рассказу кое-то из прочитанного:
Я стал просыпаться по ночам от чувства как бы его описать. Как будто опаздываю на поезд. На самый главный поезд в жизни. Весь в поту. И я не понимаю. Вроде бы беспокойство за будущееэто важное чувство. Оно заставляет меня что-то делать. Но оно такое сильное, что парализует.
Ведущая кивнула.
Самое плохое, что никто не понимает меня, когда я рассказываюдобавил я.
Но все считают себя знатоками, грустно добавил парень из группы и все закивали.
Спасибо, П***. Кто-то хочет что-нибудь сказать?
Любительница таблиц сказала:
Когда паника очень сильная, можешь взять блокнотик и отмечать силу эмоции по шкале от одного до десяти. Каждые три минуты: сначала было восемь, потом семь, шесть, четыре Эмоция пропадает просто потому что за ней наблюдают.
Парень добавил:
Я читал, у буддистов тоже практики построены на внимательном наблюдении за внутренним миром. Попробуйте сесть неподвижно и просидеть час. Рано или поздно у вас невыносимо засвербит где-нибудь за ухом. Можно почесаться. Но можно и понаблюдать за тем, как свербит, где свербит, что именно свербит. И как оно постепенно проходит. То же самое с печалью. С неотвязным желанием. И с гневом и жадностью.
Можно нарисовать свою тревогу, подсказала другая девушка.
Спасибо, сказал я.
«Нарисовать тревогу, подумал я. Что за бред!»
А что твой терапевт говорит по этому поводу? спросила ведущая.
У меня нет терапевта, я немного похолодел.
Ведущая, к счастью, не удивилась.
Я бы всё же рекомендовала такие вещи проработать на личной терапии. Что-то случилось? Почему ты перестал работать со своим врачом?
У меня никогда его не было.
Хорошо. Я не настаиваю, но могла бы порекомендовать хорошего специалиста.
Встреча закончилась, все попрощались и вышли из комнаты, я остался в коридоре, сел на скамейку и стал перешнуровывать ботинки. Левый, потом правый, потом снова левыйлюди всё не расходились. Потом решил, что если я просто буду сидеть, то это будет менее подозрительно. Здесь не задавали вопросов. И я просто оставался на скамейке, пока коридор не опустел. Тогда я встал и не спеша прошёл в одну сторону, потом в другую.
Одна из дверей была открытакто-то, видимо, проветривал свой маленький кабинет, потому что была открыта нараспашку и форточка. Я заглянул внутрьк одной стене жался старый дешёвый диван из Икеи, у другой был заваленный бумагами и книгами стол. Дальнюю стену занимали полки, забитые книгами и разными мелкими игрушками.
Вы что-то хотели?
Я подпрыгнул. Это был голос старика. Он направлялся в этот самый кабинет, но я перегородил ему дорогу.
Вы записаны? На какое время?
Нет, сказал я, не записан. Но хочу То есть мне нужна личная терапия.
Вы были на группе?
Я кивнул.
Хорошо, только вам нужно всё же к администратору сперва. Но раз уж вы здесь, то давайте быстренько согласуем время приёма. Администратор всё равно полезет в мой календарь.
Старик жестом пригласил меня в кабинет, и я прошёл. Врач прошёл следом, опустился в кресло и ткнулся в компьютер.
Следующий четверг? Первая половина? спросил он.
Хорошо, сказал я.
Старик поднял голову и посмотрел на меня. Это был очень странный взгляд. Он не рассматривал меня с головы до ног, но глядел пристально. Я чувствовал, что его мысли не заняты ничем, кроме меня. И потому он свободно читает обо мне совершенно всё.
Я почувствовал себя неуютно и опустил глаза.
У вас ничего срочного, я надеюсь? услышал я голос старика. Хорошо себя чувствуете?
Нет, ответил я. Меня пугает это. Очень пугает.
На столе среди прочего лежал серый предмет, напоминающий формой то ли луковицу, то ли яйцо.
Что это? спросил я.
Вы видели это раньше? спросил старик, продолжая меня изучать.
Нет.
Хорошо. Я было подумал когда вы стояли в парке у клиники, не решаясь зайти, то как раз могли встретиться с ну ладно. Присядьте, пожалуйста. Это сделал один из пациентов. Как по-вашему, на что похоже?
На работы художника М***.
Старик поднял брови.
Вы его знаете?
Я не знал, что ответить, и сделал неопределённый жест ладонью.
А вы? спросил я.
Да, кстати, что он сейчас делает?
Он умер.
Ах вот как. Когда?
Два месяца назад.
Старик потёр лоб. Он о чём-то крепко задумался, мне даже показалось, что на полминуты забыл о моём существовании.
Как странно! Так вы его знали? Почему вас-то пугает эта штука?
Хотел бы я знать.
М*** вам не рассказывал о своих идеях?
Нет. Ну то есть, да. Что добро и зло существуют сами по себе как поля. Всё такое.
А с грустью ласково обращаться не учил?
Э-э-э. Что?
Вижу, что нет. Так вы его ученик?
Как сказать Помощник.
Простите, я быть может, глупость скажу вы точно здесь за консультацией?
А вы точно психотерапевт?
Старик расхохотался, а потом вместо ответа указал на диплом, висящий на стене в рамке.
Извините, я не над вами смеюсь. Раз уж вы упомянули имя М*** Давайте так: я расскажу вам о некоторых наших с ним делах. Быть может, вы что-то для себя проясните и расскажете мне о своём с ним знакомстве. Если пожелаете. Идёт?
Я кивнул.
М***.. Он приходил ко мне не так давно. Возмущался Тут вот какое дело. Лет сорок назад, когда я был ещё аспирантом, М*** был очень популярен у молодёжи. Вот кто сейчас ходит на художественные выставки? Так и тогда никто не ходил. А М*** вдруг сделал изобразительное искусство актуальным. Но только своё искусство. И ненадолго. Но был, конечно, большим молодцом, пока не тронулся окончательно.
Разве он был сумасшедшим? спросил я.
Я его не освидетельствовал, ответил старик с нажимом, но общался несколько раз вплотную. Мы с коллегами позаимствовали у него идею. Он делал картины, цепляя датчики к людям. К горлу в частности. Человек мог увидеть, визуализировать свой комок в горле. Мы решили, что в этом есть терапевтический потенциал. Буддисты веками учат наблюдать за внутренним миром и многие проблемы решают именно тем, что изучают свои эмоции очень долго и пристально.
Проблема в том, что мало кто готов наблюдать за своей психической механикой по часу в день. И мы стали изобретать различные техники. Ещё когда я учился, у нас в арсенале был приём: попросить человека нарисовать свою депрессию, свою печаль, свой страх, свой комок в горле. Теперь мы смогли показать этот комок на экране. Распечатать. Человек мог поговорить со своим комком. Выслушать свою печаль, а не глушить её. А мог сжечь распечатку. Мог сделать самолетик и запустить с балкона в парк. Отправить письмом за океан. Это неплохо помогает, когда работаешь с большим депрессивным расстройством, особенно тревожного спектра.
Потом мне пришла идея печатать модели комков на 3D-принтере. А потом и ну и
Он взял со стола серый комок и показал мне.
А-а-а, сказал я.
Именно. А вы что думали?
Я не знал, что и думать. Ломал голову.
Давно ломали?
Я понял, что нет смысла юлить.
Тут вот какое делосказал я.
И выложил всё с самого начала. Психотерапевт застыл, как будто я накладывал ему гипс на руку, а он не шевелился, чтобы не мешать.
Когда я дошёл до конца, он кивнул и с видимым удовольствием сменил позу.
Прогуляемся в ваш гараж?
Не дожидаясь ответа, он взял шляпу и направился к выходу.