Лем планировал закончить всё небольшим спаррингом с кем-нибудь из коллег, а потом расслабиться в настоящей русской бане, в которой даже веники были, на любой вкус: жёсткие, как жесть, обжигающие дубовые, такие же жёсткие, хлёсткие, словно плети, и ароматные эвкалиптовые, и самые лучшие, клейко-нежные шелковистые берёзовые. Хорошая баня не меньшее удовольствие, чем ночь с девушкой, а учитывая подслушанный разговор, даже большее, потому что пар, в отличие от человека, никого не продаёт и не покупает.
Но в зале для борьбы Лема поджидал очень неприятный сюрприз: у стены в ряд стояло несколько новеньких спарринг-манекенов, точно таких же «болванов», какие он знал по центру.
О, привет! окликнул его один из коллег, чернявый, поджарый и как пёс преданный комплексу Денис. Давно не появлялся. Смотри, какие нам штуки поставили. Во!
Он с гордостью продемонстрировал серию ударов по манекену, таких, какие в тренировке с людьми полностью исключены: в запретные зоны, да и сила такая, что человека убить можно.
Во! Видал? С этими болванами делай что хочешь, они точно не ответят. Даже если настроишь на максимальный ответ не покалечат. Крутяк! Выбирай.
Нет! Лем смотрел на фигуры-обрубовки (откуда он знает это слово?) и видел не их, а самого себя. Нет, не хочется. Привык с человеком тренироваться.
Ну и дурак! Человеку-то так не врежешь. Денис с разворота въехал ногой в живот манекену, на табло за куклой высветилась надпись перечисление смертельных травм, которые получил бы человек при таком ударе.
Лем смотрел равнодушно выработавшаяся за жизнь привычка контролировать мимику и голос. «Его можно бить как хочешь».
Ладно, я в баню. Пока.
Он ушёл из зала, зная, что больше никогда не вернётся сюда. И постарается не стоять на дежурстве в паре с тем, кто сейчас неистово крушил манекен. Робот выдержит Лем знал это. Выдержит, потому что его обкатывали такие же пьяные от возможности бить во всю силу экспериментаторы центра.
Ласковый жар парилки и шелковистость веников немного помогли: Лем успокоился, даже получил от бани удовольствие. Но потом пришлось возвращаться в обычный мир, сутолоку и кажущийся хаос торгового комплекса хаос, имеющий свой смысл, законы и свою логику. Две почти бессонные ночи давали о себе знать, и Лем, протолкавшись к лифту, поехал не в клуб, а к себе, отсыпаться. И впервые за эти месяцы заказал не «настоящий мужской ужин», а сладкую булку и бутылку молока, так ненавидимые им в детстве.
>*<
Утром новые, разбуженные вопросом Жаклин мысли вернулись и на свежую голову стали ещё более чёткими и болезненными. Все нестыковки, непонятные, но подмечавшиеся им мелочи, намёки, поведение любовниц, усмешки коллег начали складываться в цельную картину, и она пугала Лема.
Кэт на самом деле не ревновала своих бывших любовников. Она на них зарабатывала, так, как любящая хозяйка зарабатывает на породистых псах-производителях. Ведь любовь к собаке сравнима с материнской, и человек может пожертвовать собой ради питомца, но в то же время ему и в голову не придёт спрашивать у собаки, чего она хочет. «Хозяева устраивали по своей прихоти жизнь слуг и рабов, даже детей, считая себя их благодетелями», вспомнились Лему рассказы Лены.
Кэт всех своих сотрудников и бывших любовников (многие охранники и консультанты хотя бы раз побывали в её спальне) считала семьёй и искренне переживала за каждого, что не мешало ей зарабатывать на них, и больше всего на Леме. Именно поэтому ему всегда давали большие премии, по сути крохи от приносимого хозяйке «пирога».
Всё было просто и понятно для обычного человека, но не для не имевшего никакого опыта мальчишки. Она сама сводила его с женщинами, иногда лично знакомя, иногда словно вскользь замечая: «Какая симпатичная девушка тебе улыбается». Он, привыкнув к тому, что им всегда явно управляют, не замечал, что и здесь было такое же руководство, неявный, но чёткий приказ. Вряд ли Кэт с самого начала планировала это, просто у неё был талант извлекать выгоду из любой ситуации. И вряд ли она получала от женщин деньги напрямую. Зачем? Это её здание, её магазины, рестораны, клубы. Все его любовницы покупали ему подарки именно здесь, Кэт же не тратила на него ни копейки. Он всегда был одет, обут, великолепно причёсан, отлично накормлен, и это не просто ничего не стоило хозяйке, а приносило большой доход и почти материнскую радость за такого успешного сотрудника.
За год он снял со своего счёта хорошо если двадцатую часть на карманные расходы, необходимые, когда одна пассия уже упорхнула, а другая ещё не появилась. И эти деньги стопка ярких пластиковых купюр, старомодная в конце двадцать первого века наличка, до сих пор лежали у него в комнате. Остальным владела Кэт, наверняка получая неплохие проценты с его нетронутого счёта. Она бы наверняка отдала всё при первой же просьбе, но какое это имело значение, если потратить деньги он мог лишь в магазинах комплекса. Он, как и планировали когда-то его создатели, стал настоящим «компаньоном», принося доход и удовольствие многим людям, мало того, он охранял тех, кто им пользовался, как как секс-куклами запрещёнными, но всё равно собиравшимися подпольными умельцами роботами для постельных утех и извращений. Он даже дешевле этих кукол!
Лем взглянул на часы: через двадцать минут он должен быть на дежурстве. Работа, которая ещё вчера казалась ему просто скучной, но нужной, вдруг стала противна до боли, до тошноты. Он на самом деле цепная шавка Кэт. Нет, не шавка, а породистый пёс, которого любят пока он остаётся всего лишь верным псом, иначе его, как ту самую шавку, накажут так, что мало не покажется.
Слышал новое распоряжение? встретил его вопросом напарник. С той недели все сотрудники обязаны постоянно носить комы. У кого они уже есть зарегистрироваться в отделе безопасности, у кого нет выдадут служебные. Круто, правда? Кому-то дорогущая цацка, а нам их бесплатно дадут. О! У тебя уже есть? Та блондиночка подарила?
Шкафообразный добродушный парень немного завистливо и в то же время чуть скабрёзно усмехнулся:
Хорошая цацка. Сходи, отметься, как раз и замок там заблокируют, чтобы не сняли. Удобно, не стырит никто.
Ну, если с рукой хмыкнул Лем, думая про себя: «Вот и ошейник раба, только что клеймо не поставили». В конце недели схожу, пока неохота. Вдруг кто ещё один подарить захочет, подороже.
Золотой, что ли? басовито хохотнул напарник. Жди! Пойдём на пост, без двух минут уже.
>*<
Привычная суета, шум, грохот музыки и рекламы: почему-то здесь её включали слишком громко, регулярно платя штрафы за шумовое загрязнение, но, видимо, доход в несколько раз перекрывал все траты. Недаром на рекламных голоэкранах постоянно крутили хлёсткий слоган: «Без рекламы ты не существуешь».
К середине дня, проверяя, всё ли в её империи в порядке, на дальнюю линию «Баялига» заглянула Кэт, внимательно осматривая широкий атриум, витрины магазинов и внешний вид охранников. Но проверка была только предлогом. Лем знал маленький секрет хозяйки: здесь, в небольшой, экранированной от записи или электронной прослушки нише она любила остановиться, следя за происходящим в центре и одновременно обсуждая текущие дела со своими деловыми партнёрами и поставщиками. Вот и в этот раз она словно невзначай отошла к стене, подняла к лицу золотое зеркальце и ответила на вызов по строгому и неброскому с виду, но фантастически дорогому кому на запястье: гарнитуру она не признавала, боясь постороннего подключения и прослушки. До Лема донеслись сказанные в четверть голоса и приглушённые гулом толпы слова:
Да? Нас поддержали? Хорошо. Что по Сургуту? Можно строить? Отлично! Там канал поставок неустойчивый, заодно и этот вопрос решим. Что с Казахстаном? Пришлось платить? Сколько? Это копейки! Зато сразу два молла. В Польше у нас тоже всё срослось, так что выходим на международный уровень, сразу и Европа, и Азия. Так что Что?! Какие запреты?!
Голос Кэт, до того весёлый и беззаботный, почти как у проходящих мимо девочек-старшеклассниц, стал жёстким, в нём зазвенели стальные нотки, так пугавшие Лема в первые месяцы жизни в «Баялиге», особенно когда он учился работе охранника.