-- Вы играете на гитаре? Я заметила футляр у вас в кузове.
-- Совсем чуть-чуть. Гитара составляет мне компанию, если так можно выразиться, и не более того. Моя жена когда-то исполняла песни в стиле "кантри", давно еще, задолго до того, как это стало модным. Она меня и научила двум-трем аккордам.
Франческа сжалась при слове "жена". Почему, она и сама не знала. Он имел полное право иметь семью, хотя это как-то не вязалось с его обликом. Ей не хотелось, чтобы он был женат.
-- Не выдержала моих долгих отлучек. Ведь иногда меня не бывало дома месяцами. Я не виню ее. Мы разошлись девять лет назад -- она ушла от меня. Через год прислала документы на развод. Детей у нас не было, так что сложности это не представляло. Взяла одну гитару, а другую, попроще, оставила мне.
-- Вы что-нибудь знаете о ней?
-- Нет, ничего.
Он замолчал, и Франческа больше не стала задавать вопросы. Но, непонятно почему, ей стало легче. Собственная реакция удивила ее -- в конце концов, не все ли ей равно? Во всяком случае она не должна принимать его слова так близко к сердцу.
-- Я два раза был в Италии, -- снова заговорил он. -- Вы откуда родом?
-- Из Неаполя.
-- Нет, туда не заглядывал. Я ездил по северным областям, вдоль реки По. Снимал там. А второй раз я делал фоторепортаж о Сицилии.
Франческа продолжала чистить картошку, ни на секунду не переставая ощущать рядом присутствие Роберта Кинкейда. Мысль об Италии лишь на мгновение задержалась в ее сознании.
Облака переместились на запад, и солнце проглядывало сквозь них, освещая землю узкими лучами, так что свет и тень на траве, домах и деревьях чередовались длинными неровными полосами. Он перегнулся через мойку и выглянул в окно.
-- Божий свет. Рекламные издательства обожают делать календари в этом духе. И еще религиозные журналы тоже любят такое освещение.
-- Мне кажется, у вас очень интересная работа, -- заметила Франческа. Нейтральный стиль разговора был ей абсолютно необходим.
-- Да, пожалуй, -- согласился он. -- Я люблю свою работу. Люблю дороги, люблю создавать картины.
Она обратила внимание на его последние слова.
-- Вы хотите сказать, что создаете сами, а не снимаете то, что видите?
-- Именно так. Во всяком случае я отношусь к своей работе как творец. В этом и состоит разница между любителем и профессионалом. Когда выйдут фотографии моста, который мы с вами сегодня видели, на них будет вовсе не то, что вы думаете. То есть я именно создаю картину: меняю объективы, веду съемку с разных ракурсов, так что общая композиция получается совсем иной. И чаще всего я пользуюсь несколькими приемами сразу, чтобы выразить на фотографии мое собственное видение предмета или пейзажа.
Я не воспринимаю вещи такими, какие они есть, а стараюсь найти их суть. И вкладываю в эту работу всю душу. Пытаюсь отыскать скрытую поэзию образа. У журналов есть свой стиль и свои требования, и далеко не всегда они совпадают с моими. Откровенно говоря, почти никогда не совпадают. А издателей это раздражает. Думаю, журналисты просто потакают вкусам своих читателей, но мне-то хотелось, чтобы они время от времени бросали публике вызов, а не шли у нее на поводу. Периодически я высказываю им свое мнение, а они злятся.
В этом вся трудность, когда зарабатываешь на жизнь искусством. Работаешь на рынок, а рынок -- массовый рынок -- призван удовлетворять некий средний вкус. Вот в чем проблема -- в так называемой "реальной действительности". Но, как я сказал, при этом не чувствуешь себя свободным. Правда, они разрешают мне оставлять у себя тот материал, который они не используют, так что по крайней мере я имею возможность хранить все свои работы.
А иногда бывает, что какой-нибудь другой журнал возьмет одну-две мои работы, или, например, я пишу статью о местах, где я бывал, и иллюстрирую ее посмелее -- не так традиционно, как любит "Нейшнл Джиографик".