***
- Когда грудь полна гнева, человек не владеет собой, языком тем более не владеет*..., - круглоголовый мой собеседник и попутчик, с которым я случайно столкнулся в степи, нисколько не вспотел, хотя солнце жарило так, словно собиралось запечь нас живьем на обед.
(* примечание - цитаты Абай Кунанбаев "Слова Назидания", перевод на русский язык С.Санбаева)
- А всё от чего? К чему мы стремимся? Ради чего живём? Мы только и думаем, как бы увеличить свои стада и табуны, обеспечить скотом не только себя, но и детей. Когда же это удаётся, стада передаются пастухам, а новоявленные баи, лишь едят до отвала мясо, досыта пьют кумыс, забавляются красавицами, да бегом скакунов. Если зимовки становятся тесными, начинают борьбу с соседями. В ход идут кляузы, подношения хану, кровная месть..., - седло скрипнуло под грузным телом, от того, что уважаемый Кармыс поерзал, устраиваясь поудобнее, - И однажды черной песней рождается мысль: Пусть народ беднеет всё больше, ибо, чем больше бедняков, тем дешевле их труд. Мы мечтаем об обнищании соперников, те хотят, чтобы разорились мы. Так скажи мне, возможно ли нам желать добра друг другу?*
Я согласно кивнул. Так. Все именно так и есть, и будет еще долгое время, пока общество не разделится окончательно на рабов и господ. Рабов будут клеймить микрочипами, следить, чтобы они не разбогатели. Создавать общество потребителя, втюхивая свою продукцию покорному быдлу, навязывая приобретения "модных" вещей как жизненно необходимых, чтобы каждый раб приносил прибыль хозяевам, приобретая весь этот хлам. А те, кто не сможет вписаться в этот образ жизни по тем или иным причинам, окажутся за бортом буквально - будут отправлены в концентрационные лагеря, где будут работать за кормежку.
Прошла неделя, как я вырвался из проклятых земель, и всё еще петлял зайцем по степи в поисках Дервиша. За это время у меня создалось стойкое убеждение, что неизвестный следопыт, побывавший в этих землях до меня, и есть Дервиш. Но следы следопыта терялись, такая вот тавтология. Следопыт попал в какую-то темную историю с байской дочкой, которую он то ли похитил, то ли сама она с ним сбежала. Второе более вероятно. Дервиш любил женщин всегда, и монахом не был, и женщины, не смотря на его миролюбивую жизненную позицию. Э-э-э, как бы выразится покорректнее, мачо он никогда не был, но женщины его любили. Понять феномен его успеха, я никогда не мог. Но факт остается фактом. Меж тем из-за потерянной или похищенной байской дочки скандал разразился не шуточный, пахло междоусобной войной. Для разборок были приглашены народные судьи, с одним из которых я случайно встретился в степи. Бия звали Кармыс ( кармыс - тюрк. народ, скорее всего прозвище), и судя по высказываниям, - судья своему имени соответствовал на все сто. Встреча с мудрым человеком меня не удивила, мудрецы были во все времена и у всех народов, но порадовала, тем более, что его мысли были созвучны моим. Только вот выхода из создавшейся ситуации, Кармыс тоже не видел. Он констатировал факты, и говорил о том, что люди должны быть лучше, чище, богобоязненнее.
- Но как людям стать такими? Если обычаи воровать и грабить переходит из поколения в поколение? - спросил я негромко, рассматривая почти Ленинский профиль собеседника в тюбетейке.
- Повелителем для всех должно быть Сердце. Разум многогранен и разнолик, а Сердце не следует за решением разума. Хорошее оно одобрит и подчинится ему с великой радостью. Плохое не примет, скорее отречется от хозяина*..., - ответил Кармыс после небольшой паузы.
- Вот вопрос, а есть ли у Зла сердце? - хмыкнул я.
- Сердце есть у всех.
***
Бывает так, что проверенные временем и рассудком поступки диктуют логическое их продолжение. Но внутренне "я" человека сопротивляется этому, и человек выкидывает нечто из ряда вон, поступает наперекор логики и смыслу. И лишь по последующим событиям можно определить - свалял ли он дурака, или поддался интуиции и благодаря ей не совершил тех логичных и правильных поступков, которые неминуемо привели бы его к гибели. Так случилось и с Газарчи. Он не мог объяснить, почему стадо баранов с двумя мирными пастухами, встреченное им в степи внушило ему подспудное желание бежать от них подальше, словно не бараны это были, и не два пастуха их сопровождало, а грозное войско врагов. И он, не раздумывая, развернул коня в противоположенную сторону медленно бредущему стаду. Мальчишка, сидевший за спиной Газарчи прямо на крупе коня ( в седле они вдвоём не помещались) тут же возмутился.
- Ты чего?! Я есть хочу, у пастухов бы и взяли!
- Нельзя! - отрезал следопыт, - Нельзя сейчас к ним, и с ними нельзя.... никак.
- Совсем рехнулся? Или есть не хочешь? - сердито крикнул Ертай.
Следопыт промолчал, стиснув зубы. Есть он хотел каждой клеточкой своего организма. Живот периодически сворачивался, судорожно пытаясь переварить сам себя, но ощущение опасности занозой засело в затылке, словно стрела с вычурным четырехгранным наконечником. Поэтому Газарчи пришпорил коня и поскакал в обратном направлении и скакал так, пока саднящая заноза в затылке не пропала совсем и неизвестные пастухи со своим стадом не остались далеко позади и не выглядели точками на горизонте, словно мушиный след на трехлитровой банке. И лишь тогда следопыт сбавил ход и обернулся.
Там ...вдалеке, на том месте, где было стадо, его, заволокло пыльным облаком, в котором угадывались всадники....
- Что это? - спросил Ертай, выглядывая из-за спины следопыта.
- Ты помнишь мертвого воина? Думаю это те люди, которые его убили.
- Ты знал? Знал, что они придут, и не предупредил пастухов?
- Не знал...,- замотал головой Газарчи, - просто чувствовал...
- Как ты мог??? Как ты мог им не сказать??? Их же сейчас убьют? - тяжелый кулачок ударил в спину следопыту раз, и еще раз.
- А что я мог сказать? Что придет беда?
- Да!
- Они бы не поверили... а если бы мы остались их уговаривать, то..., - следопыт не договорил, это было понятно и без слов. Они с Ертаем погибли бы вместе с пастухами. И как объяснить ощущение надвигающейся беды, непонятной беды, неизвестно откуда взявшейся? И могли ли они поверить незнакомому человеку, говорящему о своих предчувствиях? Вряд ли, скорее приняли бы его за безумца, лопочущего невесть что.
- Трус! Ты подлый последний трус!
Газарчи, промолчал, опять пришпоривая коня и вглядываясь вдаль. Туда, где в него вглядывались любопытные сурки столбиками замершие на пути. Туда, где за мелкими холмами с желтой глинистой почвы должны были начинаться знакомые земли, где кочевали стада бая Байрама из рода Аргын. Где-то там должна была быть Сауле. И хоть путешествие его затянулось, он всё еще надеялся успеть увидеть её, успеть спасти. Да, он мог бы сказать Ертаю, что ему никак нельзя сейчас умирать, но все слова выглядели бы жалким оправданием. И ещё потому, он ничего не сказал на обвинения мальчишки, что сердцем чувствовал, что мальчишка прав. Честнее было бы попытаться спасти пастухов и умереть вместе с ними. Честнее, перед судьбой, перед жизнью, перед Богом. Но было ли это правильнее? - Газарчи не знал.
***
Если бы у царя Колхиды было не одно "золотое руно" а скажем, целое стадо, то охраняли бы его именно так, подумал я, наблюдая как отару в сотню овец гонит вооруженный отряд рыл в пятьдесят. Только вот на аргонавтов охрана была не сильно похоже, и чем-то мы с бием Кармысом им не понравились, хотя, надо сказать, интереса к баранам не проявляли. От стада отделились пяток всадников и с криками понеслись в нашу сторону, и мало того, что кричали они совсем не салам аллейкам, так ещё и стрелы стали пускать.
А ведь это не кыпчаки!!! Знали бы, свернули заранее. Собственно отряд с отарой мы заметили на горизонте давно. Но я грешным делом и планировал (пользуясь авторитетом бия как щитом) мирно с ними встретиться и поговорить, на предмет: Не встречался ли им где следопыт, похитивший девку, с девкой, или без оной? А тут такое... И я напрягся, мне очень не хотелось, чтобы мудрый Кармыс умер не своей смертью. Мудрые и справедливые люди во все времена редкость, и их судьба меня всегда волновала. И не спасти такого человека, я не мог себе позволить. Справится же с отрядом, было реально, но за это время Кармыса могли убить, случайной стрелой, копьем, зарубить саблей. И если я все силы брошу только на то, чтобы его сберечь, не получится, не смогу. Или свою смерть прозеваю, спасая его, или его смерть, спасая свою жизнь. Правда, оставался один вариант. Но я не был уверен, что получится, тем более затянуть в это дело Матильду. Смогу ли и её захватить? Прошлый раз был пешим. Но пешим тут не успеть... Была, не была!