Василий Матвеевич взял его за локоть.
Ну-ну, не обижайся. Тут все свои. А бандюга завелся настоящий: ходит за стадомто оленей испугает, то теленка прирежет, то консервированное мясо испортитраскидает по траве, мешки раздерет. Медведь это. Еще увидишь. Данила его недавно встретил. Вышел к реке, а он на другой стороне сидит в кустах, смотрит. Данила закричал, собака залаяла, а медведь сидит и смотрит. Видит, нахал, пастух без винтовки.
Не пугай, не пугай молодого человека, вступился Рогов. Первый раз в тундру попал, а ты сразу: медведи. Еще про волков расскажи, про росомах. Это все детали в нашем деле Меня удивляет только, почему ж винтовок нет. Помнится, в эти бригады давали карабины и патроны. Я сам хлопотал
Была, была! Патрон стре´ляли волка. Пустой винтовка ржавел, почти крикнул Кузя, не сказавший до этого ни слова. Еще батарейка нужна«Спидола» плохо говорит.
Батареек я захватил, всем дам. А патронов и карабинов у меня нет. Оружие беречь надо. Как же вы допускаете, что ржавеют карабины? Патроны достать не трудно, а винтовкидругое дело. Ладно, на месте разберемся.
Ехать собрались поздно, чтоб комар не мешал. Ночь выдалась холодная и светлая. Солнце здесь заходит, но темнота не наступает. Всю ночь горит пласт полярной зари. И небо светится в проемах между черными облаками.
Пастухи, Василий Матвеевич и Наташа с детьми переправились на другую сторону реки еще вечеромуправиться с делами: проверить, как отдохнули олени, поправить упряжь, увязать грузовые нарты, запрячь олешков перед отъездом.
Ветеринары вышли из дому ближе к полуночи. Они вздремнули после обеда и теперь чувствовали себя бодро. Над притихшей рекой в безветрии далеко раскатывались голоса.
Как всегда, обогнав всех, Константин Кузьмич быстро шел к большой смоленой лодке, уткнувшейся в берег. Ловким движением он отвязал веревку, столкнул лодку в воду и потащил против струи. Только галька хрустела под ногами.
Река быстрая, поэтому надо уйти подальше вверх по течению и там начать переправу, чтоб пристать пониже, около пастухов.
Эй, Кузьмич, ты чего потащил! окликнул его Рогов. Дай молодым поразмяться!
Тот, не оборачиваясь, махнул рукой и тащил, не сбавляя шагу, выставив вперед острое плечо.
Валентин Семеныч и Петя догнали его, выхватили из рук веревку.
Че´го вы, че´го, вот напали, что медведи´, не ото´бъешь. Палыч, винт давай, медведи´ озоруют!
Но они уже тащили лодку. Не сказать, чтоб быстрей, а тащили. Константин Кузьмич снял треух и обмахивался.
Ох, жарко Здоро´вы ребята у те´бе, Палыч Как хоры здоро´выв нарты запря´гать надо´.
И, обернувшись к тащившим лодку, звонко крикнул:
До кре´стов идите´э! Там стойте´э!
Шли молча. Галька звенела под ногами, скатывалась и булькала в воде. И больше ни одного звука не раздавалось во всем мире. Тундра, река и берег спали в жидком свете полуночной зари.
Кресты выросли неожиданно. Они встали на бугре, перечеркнутые полосами темных облаков и красного неба. Они раскинули руки, словно собирались лететь.
Сколько раз уходил Рогов от их подножия в тундру: и пешком, и один на упряжке, и с аргишем. И всегда сжималось сердце. И все еще не верилось, что под крестами Савельев, Чикин, и Ваня Кудрявцев, и Кулешов. Точно еще утром разговаривал с ними. Они совсем молодые. Даже Савельев, который тогда считался пожилым, совсем молодой.
Они остались живыми в памяти. Сколько людей перевидал с тех пор, сколько смертей пережил, и все забывается, а эти живут, будто только расстались.
И странно: здесь, у крестов, вспоминая ушедших, Иван Павлович чувствовал себя таким, как тогда, крепким, молодым. Он словно бы выскакивал на несколько мгновений из своего нынешнего обличья и уносился в прошлое. Иллюзия была так сильна, что он какое-то время не мог понять, почему же у их проводника Кости глубокие морщины. Ведь он моложе всех
Сажайте´эсь, я по´том.
Ах, это Константин Кузьмич уже стоит в воде, придерживая лодку за корму
Расселись быстро. Валентина Семеновича как самого грузного оставили на корме. Петюна нос.
Константин Кузьмич оттолкнул лодку и перебежал к веслам.
Петя хотел было сесть за весла, но Константин Кузьмич лишь засмеялся. Разве можно их доверить вовсе неумелому парню! Даже Палыча не пустил бы. Никто реки не знает. Только он сам. А не зная реки, никакой силой не возьмешь. Вон она как крутит, как несет. Чуть оттолкнулисьберег полетел мимо. Лодка точно на моторе идет. Течение тащит ее боком поперек реки.
Константин Кузьмич гребет быстро, сильными ударами. Весла так и мелькают. Он работает, как машина. И все никак от берега не отойдут. А по течению сплавились уже далеко. Кресты уменьшились и стали растворяться в ночной дымке.
Ледяная крученая вода пошлепывает по бортам крепкими ладонями. Даже при свете зари на дне видны камни. Лишь потом, когда берег отдалился, струи потеряли прозрачность, замерцали полосами вороненой стали и начищенной меди.
Здесь, на середине, все оценили искусность Константина Кузьмича.
Впереди совсем рядом показались камни. Лодка летела на них бортом. Широкие серые валуны, обточенные волной, как живые, лезли навстречу. Среди водоворотов чудилось даже, что их бока вздымаются от дыхания.
Петя, сидевший на носу, видел, что лодка приближается к камням быстрей, чем продвигается поперек течения. Скорей же! Скорей!
Но Константин Кузьмич греб, не меняя ритма, не прибавляя скорости.
Даже Иван Павлович крякнул и надвинул шляпу на глаза.
Петя совсем перетрухнул и думал только о том, сумеет ли быстро стянуть сапоги и штормовку, оказавшись в ледяной водеОн на всякий случай расстегнул пуговицы и вцепился в борт.
Вот и все Корма у камня Петя почувствовал, что не может разжать пальцы, вцепившиеся в смоленые доски
Но удара не последовало. Корма проскочила в двух вершках от боковины камня.
О-хой! Прошли! крикнул Константин Кузьмич и начал грести медленней.
Только тогда Петя разжал руки и отвернулся от воды. Радость теплой волной ударила в голову. Он закрыл глаза и сидел так почти до конца пути.
Лодка ткнулась в галечник, кое-где пробитый жесткой травой.
Берег пуст. Нигде ни пастухов, ни оленей. Пошли к приречным зарослям, за которыми должен быть привал оленеводов.
Петя шел последним. Вдруг за спинойглухое постукивание. Он обернулся и замер на месте. Сказочное зрелище. Петя сразу даже и не сообразил, что это олени. Он видел, как по медному полотнищу зари проползало странное сплетение каких-то мохнатых ветвей. Больше он ничего не заметил сначала. Сами олени растворялись в сумраке. Пете почудилось, будто по берегу движется удивительное существо с десятком голов, посаженных на лебединые шеи.
Он побежал к упряжке. Ему показалось, что в нарты запряжено целое стадоочень много оленей. Потом сосчитал: всего пять
На нартах сидел Зосима с длинным шестом, хореем, в руках. На кончике шестакостяной шарик, чтоб ненароком не поранить оленя. Зосима легонько дотрагивался хореем до оленьих спин и что-то пришептывал. Поравнявшись с Петей, он осадил упряжку, соскочил с нарт, принялся поправлять сбрую.
Петя подошел к оленям, стал их рассматривать. Сначала видел он только рога. От них нельзя было оторваться. Это чудомолодые оленьи рога, еще покрытые мягкой шерстью. Такая торжественная корона, плетеная ваза высотой с самого оленя. Как только ее держит маленькая точеная головка?
Петя легонько погладил мохнатый рог и почувствовал, какой он горячий, мягкий, полный трепетного дыхания. Олень слегка вздрогнул и застыл. Петя знал, что в это время рога болезненны. Олени очень их берегут и опасаются поранить. Знали ничего не знал до того мгновения, когда ладонь ощутила дрожь и испуг животного. И сухая оболочка книжных знаний начала наполняться настоящим, живым знанием. И Петя обрадовался.
Он потрепал оленя по мягкой морде и заглянул в большие глаза, где в черно-синей глубине жил красный закат, река, тундравесь новый, неизведанный мир, в который Петя сделал первый шаг.
Иван Павлович издали смотрел на Петю, не окликая. Пусть понаблюдает оленей, полюбуется, попривыкнет. Сам когда-то так же стоял, не мог оторваться, с места сойти. Самое красивое животноеолень.