Хватит! Это просто какие-то псевдофилософские домыслы. Пустая болтовня!
Может и так, сказал он прежним тоном, после чего резко изменил его на более резкий.
Ищи тщательнее и не вздумай воротить нос, не забывай, где твое место! он сбросил вызов, оставив меня наедине со своим гневом, что к последней фразе скорее перерос в какое-то недоумение и отвращение. Фолкс, представ по началу в образе человека-сциентиста, человека-скептика, начал совершенно глупое философское рассуждение, на уровне древнекитайских философов, начав вместо аргументов приводить какую-то болтологию! Этот человек совсем не похож на то, каким строит его мозг после первого впечатления. Конечно, он не смог меня переубедить, видимо, не умея говорить «четко и по фактам», но что он точно умеет, так это выбивать почву из-под ног своим поведением. Или я стал каким-то слишком вспыльчивым?
Что ж, последней фразой Морган ясно дал понять, что не спустит мне с рук побег или халтурунужно было лезть туда, куда мне бы не позволила лезть моя совесть. Я подошел к комоду и схватился за ручку на верхнем ящике, после чего медленно, будто бы открывая доступ к тайным знаниям, потянул на себя. Здесь лежало довольно много вещей: начиная от различных платьев и юбок, заканчивая спортивным костюмом. Некоторые из этих предметов были серыми, некоторыенормальными, и сложены они так же отдельно друг от друга. Я пошарился рукойничего не было.
Следующий ящик представлял собой склад нижнего белья, носков, чулков и прочих более деликатных вещей, увидев которые, я едва сдерживал свою фантазию от того, чтобы представить их на Каори. Если в предыдущем отделе комода я почти без сомнений проник своими пальцами в складки ткани, щели между аккуратно сложенными вещами, то здесь я уже просто испытывал небывалое чувство виныи даже давление со стороны Фолкса не служило оправданием. Что ж, невесомое, гладкое и приятное на ощупь нижнее белье тоже не выдало мне какого-то тайника, что повергло меня в злобу: можно же было не переступать через себя.
Третий ящик был наполнен постельным бельем, другими тряпками, назначение которых я особо не мог понять: то ли это были шторы, то ли скатертив любом случае, того всплеска эмоций здесь я не получил. Разум говорил мне радоваться, но какая-то животная частичка глубоко внутри была расстроена.
В последний раз я покрутился на месте, прошелся по помещению, оглядев какие-то укромные по моему мнению места, и решил выйти наружу. Следом был кабинет пропавшей, насчет которого я не питал особых надежд: «Уж если в ее квартире ничего нет, то и на рабочем месте должно быть пусто» так думалось мне. Несколько шагов к лифту, потом от негоя был у двери, которая также отварилась передо мной. Видимо, Морган уже позаботился, дабы я не трогал его со своими расспросами. Впрочем, не очень-то и хотелось.
Я зашел в уже знакомый кабинет и повертел головой, заметив, что те же холодные металлические стены превратились в сплошную серость, лампытоже, источая свет будто бы откуда из-под нее. На удивление, стул Каори не был подстать окружению, вступая с серым со столом в диссонанс. Тут я вспомнил, что в стуле можно что-то спрятать, прямо как в книге «Двенадцать Стульев» разве что мне нечем было вспороть черную тканевую обивку.
Я сел на этот мягкий стул и откинулся чуть назад, а он, в свою очередь, податливо прогнулся под мою спину, укладывая спать вместо того, чтобы настроить на рабочий лад. Было легко забыть, что я здесь лишь незваный гость. К счастью, я постоянно держал в голове свой статус, спустя десяток секунд выпрямившись и принявшись обыскивать ящики стола. Первый, второй ящики, третийв них не было совершенно ничего интересного, по крайней мере, из-за того, что я привык, что и Каори, и ее отец пользуются старомодными приборами. Бумага, карандаши, какие-то записи и отчеты, линейки (причем некоторые были металлическими, пластмассовыми, а другиесерыми, ни реальный цвет которых, ни материал, определить было нельзя), клейкие ленты, лазерный наноситель и прочее-прочее-прочее.
У меня в голове все еще крутилась мысль о бессмысленности поисков здесь при не увенчавшихся успехом поисков у этой женщины дома, но «долг» заставлял открывать и ящики с другой стороны стола. Первыйсодержимое было также бессмысленно для меня: снова канцелярия и упаковка печенья. «Нет, я не буду» я словно отвечал сам себе на предложение попробовать.
Второй ящик с правой стороны был уже интереснее, в нем находились личные вещи Каори: пара пачек с таблетками, причем это были таблетки от самых простейших и до сильнейших стимуляторов активности организмаясно, что она хранила их не из-за постоянного использования, а ради того, чтобы «подстраховаться» и вопрос: почему не дома? Интересно, что рядом с упаковками обычных таблеток валялись и серые: их было много, но по габаритам, по форме они были идентичны: вероятнее всего, они просто были одинаковы. Одна из них была открыта, еще пара просто валялась пустой. Жаль, что я не могу узнать название препарата, ведь им, скорее всего, пользовались довольно часто.
Здесь были также фотографии, нанесенные лазером, что я видел в ящиках слева. Я давно не видел физических фотокарточек. Впрочем, здесь не было ничего особенного: на них была Каори и, видимо, ее друзья, возможно, муж (вероятнее всего, бывший). Особое внимание вызывала фотография с самим Китакадзе-старшим на невнятном фоне: какие-то непонятные крашенные и уже ободранные стены, темные металлические прутья, собранные в сетку Что это вообще? Если пара предыдущих фотографий снята в знакомом мне месте: на центральной станции, то эта Хотя, конечно, гадать я не собирался. Глупо было прицепляться к фону, ведь я сам-то не везде побывал на этой станции.
Помимо фотографий тут также была еда, но уже не печенье, а пищевые пилюли, конфеты, пара пакетов с сублимированной едой, чай и кофе в пакетах (зачем они, если тут нет чайника?). Ничего особенного.
Самый нижний ящик не хотел открыватьсябудто заел, пытался сохранить свою тайну, но в итоге поддалсяиначе и быть не могло. Три или четыре винта валялись здесь, пара каких-то поломанных саморезов, гайки со стертыми гранями, поломанные плоскогубцыбез одной ручки. У меня лишь вставал вопрос, кто мог оперировать ими, какой же силой он обладал, и вообщеКаори ли принадлежит этот инструмент, очевидно намекающий на человека с имплантами конечностей.
Здесь же лежал нож в японском стилетанто, или как они называются Его ножны были выполнены в минималистичном стиле, как и рукоять, образующая с ними абсолютно однородную поверхность. Рука будто бы сама потянулась за ним, посмотреть, ведь мне никогда ранее не доводилось смотреть на такие вещи. Пальцы ловко ухватили нож, будто он был сделан под мою руку, а мышцы рук словно сами дали команду на то, чтобы оголить лезвие Острое на вид, закаленное с характерной волной. Оно блестело на свету, показывало мне зеркальное изображение, в котором я умудрился рассмотреть себя и
Я видел себя. Типичный молодой парень с мешками под глазами, худыми щеками, неслабой щетинойзапущенный, усталый, но хорошо знакомый мне Вот только сзади было совсем не то, что я ожидал увидеть.
Я двинул лезвие чуть в сторону, чтобы удостовериться: все осталось так, как есть: в этом куске металла я увидел эту же комнату, такой же кабинет, с тем лишь отличием, что стены его были безобразно усыпаны следами старости: множеством сколов на покрытии, царапин; по краям панели были испещрены поверхностной коррозией, оплетающей их стыки своим рыжеватым кружевом. Было видно, что все эти стены пытался кто-то зачищатьпоэтому лишь края, где сложно работать без демонтажа, показывали собой время и влажность. Картина была довольно удручающей.
Повернувшись к столу, я увидел его в своем безобразном видеметаллический, но окрашенный, он уже давно не держал былой вид, демонстрируя те же сколы и царапины, что и на стенах. Ржавчины на нем будто не было, зато была буквально разодранная древесина сверху, сильно контрастировавшая с будто бы новым блоком терминала.
Что это? Я вижу перед собой действительность? То, как все есть на самом деле? Понятно, что серостьэто псевдореальность, состояние поломанности, отрешенности от нормального мира или, наверное, уже нормальных миров Но что это? В узкую амбразуру наточенного лезвия мне было видно обратную сторону станции, которая будто бы определила для меня мир света и тьмы через нейтраль, в которой мое тело сейчас физически существовало. Хотя встает вопрос, зачем уповать на мнимый, надуманный больным воображением темный мир, или же на приукрашенную памятью прилично-собранную действительность, когда, убрать все вокруг, оставь меняя буду лишь в серости, где-то посередине. Раз-два-три-раз-два-три Я схожу с ума, это точно.