Разумеется, я был бы очень благодарен за любое твое наставление, поспешил исправить положение Корландриль, заставив себя смотреть на статую. Я вижу ее отчетливо, всю ее, каждую линию и дугу, как ты учил меня. Я делаю так, чтобы ощущение покоя и произведение сливались во мне воедино, как ты учил меня. Я направляю свои мысли и свои жесты на создание статуи, как ты учил меня. В моих действиях ничего не изменилось, и тем не менее призрачный камень не подчиняется моим требованиям.
Абрахасиль, услышав последнее замечание, поднял тонкий палец.
Требованиям, Корландриль? Пожелание, а не требование придает форму призрачному камню. Требованиеэто акт агрессии, пожеланиеакт повиновения. Мысль придает форму действию, которое формирует внешние очертания. Почему пожелание сменилось требованием?
Корландриль ответил не сразу, пораженный тем, что он не осознавал такого простого отличия, каким бы тонким оно ни было. Он задавал этот вопрос себе, анализируя свои мысли, восстанавливая ход размышлений, пока не смог установить точку, в которой желание превратилось в требование.
Я желаю поразить других своим произведением и чувствую бремя ожиданий, сказал, в конце концов, Корландриль, довольный тем, что нашел ответ.
Не в этом ошибка, возразил Абрахасиль, едва заметно поджав губы, и проколол пузырь самодовольства, только что надутый Корландрилем. Твое творчество всегда было экспрессивным, нацеленным на то, чтобы навязать другим свое видение. Это не изменилось. Припомни что-нибудь особенное. Что-то, имеющее отношение к Арадриану.
И вновь Корландриль погрузился в свои воспоминания и переживания, приводя в порядок свои мысли так же, как он воздействовал на призрачный камень, придавая ему плавные формы. Обнаружив то, что искал, он отчетливо представил себе то мгновение, когда все изменилось, и с облегчением вздохнул.
Бросив взгляд на Абрахасиля, он заколебался, не желая делиться своим открытием с кем бы то ни было. Его наставник терпеливо ждал, не отводя взгляда от статуи. Корландриль понимал, что если он попросит Абрахасиля оставить его, он так и сделает, не проявив ни малейшего недовольства, но до той поры будет ожидать ответа. Абрахасилю не нужно было напоминать Корландрилю о том, что ему можно доверять, о нерушимости связи между наставником и учеником; о том, что для понимания своих душевных волнений и страхов Корландрилю необходимо выразить свои мысли как художнику, и все, что он сообщит Абрахасилю, останется строго между ними. Абрахасилю не было нужды говорить все это вслух, довольно было его терпеливого ожидания и взаимопонимания между ними.
Я хочу произвести впечатление на Тирианну из соперничества с Арадрианом, произнес наконец Корландриль и тут же испытал облегчение, разделив бремя обладания этим откровением. Он никогда еще не говорил о своем чувстве к Тирианне, даже с Абрахасилем, хотя допускал, что наставник понимает многие его мысли, о которых не высказывается вслух. В конце концов, Абрахасиль много раз видел их вместе, и Корландриль понимал, что не мог полностью скрыть своих чувств от проницательного взгляда своего наставника.
Во мне сидит страх, и я злюсьза то, что я испытываю этот страх. Арадриандруг. Онне соперник.
Абрахасиль повернул голову и улыбнулся. Корландриль почувствовал, что связь между ними еще более окрепла, словно он переступил через порог, над которым уже давно занес ногу.
Это хорошо, произнес наставник. А как ты будешь сдерживать этот страх и этот гнев?
Теперь пришел черед улыбнуться Корландрилю.
Это просто, заявил он. Эта скульптуране для Тирианны, но для меня. Мое следующее произведение оно будет для нее. Этим мыслям нет места в этом творении, но они послужат вдохновением для другого. До той поры я могу их отложить.
Абрахасиль положил ладонь на руку Корландриля, подбадривая его, и тот ответил наставнику взглядом, полным глубокой признательности. Абрахасиль безмолвно вышел из голополя, и Корландриль посмотрел вслед его колышущейся фигуре, которая исчезла в чаще деревьев.
Ощущая себя освеженным и вдохновленным, Корландриль приблизился к скульптуре. Положив ладонь на поднятую руку, над которой работал, он нежно провел кончиками пальцев вдоль выделенной мышцы и сустава, восстанавливая в уме свое видение произведения.
Под его прикосновением шип втянулся в призрачный камень и исчез.
В Куполе Полуночных Лесов царила возбужденная атмосфера предвкушения. Множество эльдаров собралось на лужайках с голубой травой и меж серебряных стволов лиандериновых деревьев в ожидании торжественного открытия последнего творения Корландриля. Сквозь невидимое силовое поле, окружающее упорядоченные сады, рдела сумеречным светом Мирианатир. В искусственном ветерке, который шелестел ярко-зеленой листвой деревьев, плыли мелодичный смех и звон хрустальных кубковбезупречный аккомпанемент шуршанию травы и негромкой беседе гостей Корландриля.
На торжественное открытие собралось около трех сотен эльдаров, одетых по этому случаю в самые модные наряды. Корландриль смешался с толпой, то и дело отпуская реплики по поводу элегантной броши или особенно привлекательного кроя юбки или мантии. Для этого грандиозного события он решил одеться элегантно, но строго, из желания не затмить свою скульптуру. На нем была простая синяя мантия с серебряными застежками от талии до горла, а волосы зачесаны назад и закреплены серебряной лентой, украшенной единственным голубым небесным камнем на лбу. Он избегал длинных разговоров и уклонялся от любых вопросов, касающихся его произведения, до той поры, когда почувствует готовность раскрыть все.
Расхаживая среди гостей, Корландриль ощущал нарастающее волнение. На каждый удар его сердца таким же ударом отвечал путеводный камень, и в его груди бился двойной пульс. Он впитывал возбуждение гостей и излучал его обратно на них. Корландриль был польщен всеобщим вниманием, это был бальзам для его самолюбия после тех мучений, которые он претерпел, завершая работу над статуей.
Обмениваясь любезностями, Корландриль высматривал в толпе Тирианну, и обнаружил ее с тремя другими эльдарами перед одной из лиандериновых рощиц, невдалеке от того места, где мерцающее голополе скрывало статую.
Скульптор позволил себе полюбоваться на расстоянии красотой девушки, наслаждаясь ее облегающим красно-черным костюмом. Формы ее рук и ног словно повторяли изгибы нависавших над ней ветвей, естественная элегантность подчеркивалась утонченными манерами и строгой осанкой. Ее волосы, окрашенные в темно-желтый цвет, ниспадали по спине волной локонов, переплетенных красными лентами, свисающими до талии.
Когда она отступила в сторону, Корландриль увидел Арадриана. Тот улыбался, но так особенно, что поневоле возникало ощущение, словно ему здесь не вполне комфортно. Скульптор почувствовал, как змея зависти зашевелилась у него внутри, что обеспокоило его. Он-то думал, будто положил конец тому навязчивому сомнению, тому страху, что еще сохранялся где-то в уголке его сознания. Увидев Арадриана рядом с Тирианной, Корландриль вновь с прежней силой ощутил былые опасения, сердце бурно заколотилось, а все мысли на мгновение смешались.
Шагая через лужайку, скульптор отвел взгляд в сторону, позволив покою, царившему в окружающих садах, усмирить тайфун, бушующий в его мыслях. Лиандерины только начинали расцветать, они светились в темно-зеленой ночи подобно золотым звездам, а из-под его ног поднимался аромат примятой травы, свежий и очищающий. Подойдя к группе, Корландриль вновь овладел собой и был искренне рад видеть своих друзей.
Арадриан, приветствуя, протянул ему ладонь, и Корландриль, в ответ, положил на нее свою. Так же они поприветствовали друг друга с Тирианной, ее прикосновение было прохладным и ободряющим. Убирая свою руку, скульптор позволил себе нежно провести кончиками пальцев по пальцам девушки и задержать на ней свой взгляд на мгновение дольше, чем было принято.
Все мы трепещем в предвкушении, произнес один из стоящих рядом, тоже скульптор, по имени Идраэтир. Он был одет в короткую, до бедер, темно-лиловую тогу, перекинутую через левое плечо, его открытая взглядам кожа была отбелена почти до снежной белизны. Идраэтир следовал школе Гитринаира, который воспринимал скульптора такой же частью его произведения, как и сама скульптура. Корландриль проявлял некоторый интерес к этой эстетике, но довольно скоро нашел самого себя скучным предметом для изображения и предпочел самовыражаться в творчестве опосредованно. Он поискал намек на иронию или соперничество в комментарии и позе своего собеседника, но пришел к заключению, что Идраэтир искренен.
Я надеюсь, что такие ожидания оправданны, ответил Корландриль, выразив свою признательность поклоном. Повернувшись, он приветствовал четвертого эльдара, прославленного костопева Кирандрина.
Я очень признателен за тот интерес и энтузиазм, который все вы проявили к моей работе.
Я внимательно наблюдал за твоим развитием с тех пор, как набрел на одну из твоих ранних работ, отметил Кирандрин. Полагаю, это было «Благословение Азурмена», статуя в натуральную величину, представленная в атриуме Башни Вечерних Мелодий.
Всего лишь второе мое произведение, сказал Корландриль с теплой улыбкой. Абрахасиль оказал мне честь, посчитав возможным выставить мои работы, когда я находился еще в самом начале Пути. Я по-доброму отношусь к той скульптуре, хотя сейчас мое творчество ушло далеко от такой упрощенческой формулы, и у меня такое ощущение, что ее мог создать кто-то другой!
А не в этом ли и заключается цель Пути? спросил Идраэтир. Чтобы мы изменялись и росли, и избавлялись от того, что было прежде, и преображались во что-то новое и лучшее?
Разумеется, согласился Корландрил. Стремиться к совершенству тела и духа, умений и разума, вот чего желаем все мы.
Но не выходит ли так, что мы также теряем часть самих себя? спросил Арадриан, в его голосе мягко звучало несогласие. Если мы всегда движемся вперед по Пути, когда же остановиться, чтобы полюбоваться открывшимся видом? Думаю, что иногда мы слишком сильно стремимся отбросить то, что сделало нас такими, какие мы есть.
Ответом на замечания Арадриана была тишина. Он посмотрел на других эльдаров, и на его лице отразилось некоторое замешательство.
Простите меня, если я сказал что-то не к месту, спокойно произнес Арадриан. Я вовсе не намеревался подвергнуть сомнению ваши мнения, но хотел просто озвучить свое собственное. Возможно, мои манеры несколько испортились, пока я пребывал вдали от Алайтока и утонченности цивилизованного общества.
Вовсе нет, учтиво сказал Кирандрин, ободряюще положив ладонь на руку Арадриана. Просто, такими вопросами здесь задаются редко.
А ответы на них слишком длинные, чтобы обращаться к ним здесь, быстро добавил Корландриль. Мы продолжим эту дискуссию позже. А сейчас я должен провести торжественное открытие.
Разумеется, сказал Кирандрин. Арадриан медленно кивнул головой и опустил веки с извиняющимся видом.
Корландриль понимающе улыбнулся, затем быстро отправился к голополю и вошел в него. Скрытый от всех, он сделал глубокий выдох, выпустив напряжение, которое неожиданно накопилось внутри. Что-то в поведении Арадриана лишало Корландриля уверенности в себе. Он вновь ощутил в нем ту отличительную особенность, которую почувствовал впервые, когда его друг только сошел с борта звездного корабля, едва различимое желание оказаться где-то в другом месте. Укрытый голополем, путеводный камень Корландриля вновь стал теплым на ощупь, отражая его внутреннюю уверенность в себе, нежели злость или замешательство.
Случившаяся размолвка напрягла Корландриля, и тут он ощутил внезапный укол вины, осознав, что он ничего не сказал Тирианне. Он почти проигнорировал ее. Поразмыслив недолго, не следует ли ему извиниться за свое неуважительное поведение, он быстро отверг эту идею. Возможно, Тирианна не заметила недостатка внимания с его стороны, и подчеркивать такой факт в общении с ней было бы неразумным. Если же она и почувствовала какую-то обиду, то она ведь наверняка понимает, какое множество проблем требуют его внимания во время такого события, как сегодня. Корландриль решил, что разыщет Тирианну сразу же после торжественного открытия и щедро уделит ей столько внимания, сколь это окажется возможным.
В душе Корландриля была одна лишь Тирианна, но в голову ему лезли самые разные мысли, сердце бешено колотилось, кожу покалывало. Вспыхивали неожиданные идеи, их тут же гасило возбуждение от предстоящего открытия, смешанное с беспокойством, которое причинил Арадриан, и опасениями, которые росли в нем с того момента, как он завершил скульптуру.
Корландриль шепотом прочел несколько успокаивающих мантр. Делая это, он привел в порядок мысли, отложив часть из них для последующих раздумий, опираясь на другие, чтобы подбодрить себя, сосредотачиваясь на своей уверенности и опыте, чтобы снять беспокойство. На некоторое время он застыл в безмолвной неподвижности, пока не обрел уверенности в том, что готов обратиться к толпе.
Когда бешеный водоворот его мыслей сменился гладью спокойного пруда, Корландриль вышел из голополя и обнаружил, что его гости собрались на полянке перед ним. Большинство лиц оказались знакомыми, некоторых он видел впервые. Все, казалось, страстно желали увидеть, что же создал Корландриль.
Вы оказали мне большую честь, пожелав стать свидетелями торжественного открытия моей последней работы, начал он ровным голосом, без усилий достигая самых отдаленных гостей. Многие знают, что я черпаю огромное вдохновение в эпохе до Войны в небесах. Я смотрю на наш золотой век не с сожалением об утраченном рае, но с печалью о том, что такие времена прошли. В первом веке нашего народа я вижу мир, вселенную, которую все мы можем стремиться воссоздать. Хотя боги и ушли, от нас зависит, чтобы их деяния стали реальностью, и, горя желанием воссоздать небеса, принести мир, которого все мы заслуживаем. Наша цивилизация не погибла, пока мы все еще поем о тех временах, воссоздаем их посредством живописи и ваяния, те времена, о которых мы помним лишь мифы. Все мы знаем, что легенда может стать истиной, что граница между мифом и реальностью четко не определена. Я бы хотел взяться за миф и сделать его реальностью.
Корландриль продолжал еще долго, ссылаясь на тех, кто оказал на него влияние, и на свои мечты, пространно излагая идеи философских и эстетических направлений, которые легли в основу создания этой скульптуры. Он говорил плавно и с чувством, озвучивая мысли, которые были обкатаны и доведены до совершенства в течение долгого процесса создания скульптуры. Он говорил о сложностях органического и неорганического, о сопоставлении линии и кривой, о противопоставлении твердого и жидкого.