Александр БеляевАРИЭЛЬ
ЛАБОРАТОРИЯ ДУБЛЬВЭ
Нина Никитина вошла в большой прохладный вестибюль. На его пороге кончалась власть климата, времен года и суток. Бушевала ли над Ленинградом зимняя вьюга, или беспощадно палило июльское солнце, в новом здании Института экспериментальной медицины был свой постоянный климат с твердо установленной температурой и влажностью. После уличного зноя начисто отфильтрованный воздух освежал, как морской бриз.
Никитина огляделась вокруг: лифт-экспресс («Первая остановка на десятом этаже»), слевамедленно ползущий вверх пологий эскалатор, прямоширокая мраморная лестница. Нина решительно двинулась к лестнице. Кабинет Зайцева был на десятом этаже, но ей хотелось выиграть время: еще немного подумать перед тем, как дать окончательный ответ
Нина Никитинааспирант, еще не имеющий звания кандидата биологических наук, должна сегодня до некоторой степени решить свою судьбу: будет ли она работать с профессором Сугубовым. «Друзья-соперники», как их называют, оба крупные ученые, оба работают в одной области: над «узловой» проблемой медициныпроблемой долголетия, но у каждого своя школа, свое направление И какие разные у обоих характеры!
Нина охотно пошла бы к Лаврову, но друг ее Семен Зайцев настойчиво советует работать со своим шефомСугубовым.
Лавровмечтатель, а Сугубов прочно, обеими ногами стоит на земле.
Нина медленно поднимается вверх, этаж за этажом. Ей видны длинные светлые коридоры, серо-серебристые двери с надписями: «Сывороточно-вакционный отдел», «Отдел физиологии», «Лаборатория по изучению лучей», «Отдел микробиологии»
Бесшумно прокатились электровагонетки с оперированными больными. Мелькают фигуры в белоснежных халатах.
Но вот и десятый этаж. У двери кабинета Зайцева маленький микрофон.
Семен, можно?
Нина? Входи, входи!
В кабинете темно. Только на большом столе, перед которым сидит Зайцев, одно за другим вспыхивают матовые стекла. Рядоммедицинская сестра, а перед неюмаленькая лампочка, освещающая только одну страницу тетради.
Сейчас кончаю. Садись, Нина.
Зайцев занят «обходом» больных своего отделения. На матовых экранах появляются то кривая температуры и давления крови, то изображения пульсирующего человеческого сердца и дышащих легких. Одновременно слышатся удары сердца, сердечные шумы, легочные хрипы. Хитроумные приборы дают возможность видеть движение сосудов, рельеф слизистой оболочки желудка, печени и желчного пузыря, спинного и головного мозга
Быстро мелькают анализы крови, мочи, выделений желез внутренней секреции. В несколько минут организм человека открывает перед врачом свои сокровеннейшие уголки.
Как ни слаба еще врачебная опытность Никитиной, она прекрасно понимает, что на небольших матовых экранах возникают и исчезают изображения органов старых людей: старческие, уставшие, расширенные сердца и легкие, склеротические сосуды, гипертрофированные простаты Целый ряд болезней, порожденных преждевременной, патологической старостью.
Ну, вот и все!
Зайцев быстро выключил аппараты. Экраны погасли, открылись металлические шторы, солнечный свет залил комнату. Зайцев дал сестре несколько дополнительных указаний и, широко улыбаясь, повернулся к Никитиной.
Еще раз здравствуй, Нина! Подсаживайся поближе.
Зайцев и Никитинадрузья с детства. Зайцев на шесть лет
старше Нины. Он высок, худощав, черноволос.
Ну, как решила? Сугубов или Лавров? Конечно, Сугубов? Да?
Видишь ли
Так ты еще не решила? Колеблешься? Неужто опять повторять все сначала? Ну, слушай же
* * *
В вестибюль вошел высокий, плечистый молодой человек с усами и остроконечной бородкой. На нем белый костюм, широкополая шляпапанама.
Швейцар принял шляпу.
Здравствуй, Миша. Когда рыбу удить поедем?
В выходной день, Леонтий Самойлович.
Профессор Лавров здесь?
Нет еще.
Молодой человек взглянул на свои часы-браслет.
Так. Ну, смотри, чтобы все было готово. Полетим на Чудское озеро. И направился к лифту.
Здравствуйте, Леонтий Самойлович, поздоровался с ним научный сотрудник. На последней олимпиаде в парке были?
Нет, я теперь все свободное время за городом пропадаю. А кто победил? Разумеется, Самохин! Ведь это я указал ему настоящую дорогу. Раньше парень увлекался выжиманием тяжестей да бросанием диска!.. Ознакомился с особенностями его ног, с их строением, с влечениями самого Самохина. «Послушайте, товарищ Самохин, говорю я ему, да ведь вы самой природой созданы для бега и прыжков». Самохин послушался моего совета, а теперь, видите, в мировые чемпионы выходит.
Сугубов (это был он, известный профессор Сугубов) вошел в лифт, сел в удобное кресло, нажал кнопку и быстро понесся вверх.
Тем временем в вестибюль вошел новый посетительбодрый, жизнерадостный старик с большими нависшими усами. Казалось, все его лицо излучало улыбку. Улыбались голубые глаза, улыбались морщинки вокруг глаз, улыбались усы. Глядя на это румяное, оживленное лицо, молодой швейцар невольно улыбнулся.
Здравствуйте, товарищ Лавров! весело воскликнул он.
Здравствуйте, маэстро! ответил профессор и шевельнул правой бровью. Когда реванш?
Через выходной день, Иван Александрович, если вы свободны, ответил «маэстро».
Швейцар был одним из лучших мастеров шахматной игры и нередко состязался с Лавровым.
Почему не в следующий? спросил Лавров.
В ближайший выходной едем на рыбную ловлю с Леонтием Самойловичем.
Вот и попадете под дождь за измену шахматам!
Дождь нам не страшен, Иван Александрович. Мы с Леонтием Самойловичем закаленные рыболовы и охотники.
А он здесь?
Пришел.
Точен, как всегда. А меня в пути девочка задержала. Маму, изволите ли видеть, потеряла. Ну, пришлось покататься с ней на моем электромобиле. Хорошо хоть скоро маму нашли Так через выходной день у вас на квартире?
Лавров поднялся на десятый этаж. Он шел по широкому светлому коридору, и все встречные уже издали начинали улыбаться, как будто ожидая, что профессор вот-вот отпустит одну из своих обычных шуток.
Никитина до последней минуты колебалась Отлично, так и запишем!
Я воспользовался тем, что вы здесь вместе, Иван Александрович и Леонтий Самойлович. Мне хочется, чтобы вы совместно решили один вопрос. Суд Соломона, так сказать. Вот эта аспирантка
Видал, видал, перебил его Сугубов, вы слушали у меня лекции? Ваша фамилия
Никитина.
Так вот, продолжал Зайцев, Никитина не может решить вопроса, с кем ей работать: с профессором Лавровым или с профессором
Но мы же за нее решать не можем, снова перебил Сугубов. И соперничать нам не пристало. Кто ей кажется краше, пусть того и выбирает.
Лицо Лаврова, как всегда, излучало улыбку. Он по очереди переводил взгляд с одного собеседника на другого и, наконец, заговорил:
Леонтий Самойлович! Мне кажется, что здесь самым правильным будет именно соломоново решение
Разрубить этого младенца пополам? Сугубов насмешливо кивнул головой в сторону Никитиной.
Зачем же рубить? Пусть поработает и у вас и у меня. Ну, скажем, по четным дням у вас, по нечетным у меня или по пятидневкам. Когда она ближе познакомится с работой каждого из нас, ей легче будет сделать окончательный выбор. Правильно я говорю, товарищ Никитина?
Нина утвердительно кивнула головой.
Как же это так, работать и у вас и у меня? возразил Сугубов. Вы что-то совсем странное предлагаете, Иван Александрович.
Соглашайтесь, Леонтий Самойлович, сказал Зайцев. В самом деле, это лучший выход: Никитина только выиграет, ознакомившись с методами двух школ.
Сугубов широко развел руками.
Ну ладно, пусть будет так. Соломоново решение принимаю, но за благие результаты не ручаюсь.
Так, неожиданно и вопреки обычаю, Никитина стала помощницей двух ученых, двух «друзей-соперников».
* * *
Сугубов правил сам. Никитина сидела с ним рядом. Маленький светло-серый, блестящий, как зеркальное стекло, аккумуляторный электромобиль бесшумно двигался по широчайшему проспекту, выложенному гладким настилом из желтых полос разных оттенковот бледно-желтого до бурого. Каждая полоса была обсажена липовыми, каштановыми или сосновыми деревьями.