Извини, Рода, попытался улыбнуться папочка. Но я рад, что с этим покончено.
Но Рода чувствовала, что с этим вовсе не покончено.
Утром, когда она проснулась, как всегда, рано, то первым делом пошла к коляскепосмотреть, не вернулась ли обезьяна. Но не было никаких ее следов. Лилиан Мэрилин лежала одна с закрытыми глазами и сияющими в утреннем свете розовыми щечками. Немного изогнувшись, словно у нее была беспокойная ночь, но, в целом, довольно нормально.
Рода попыталась понять, почему Лилиан Мэрилин не лежит прямо, и протянула к ней руку. И, поправляя куклу, Рода поняла, почему.
В коляске лежало что-то желтое. Должно быть, это оставила обезьяна, забыв в суматохе. Желтое, блестящее и странно теплое, словно в каком-то смысле оно было живое. Как будто это действительно была часть самой обезьяны.
Пока она держала его, ей показалось, что оно шевелится у нее в рукаха затем все вокруг взорвалось ослепительным блеском.
Когда Рода снова смогла что-то видеть, ей показалось, словно она смотрела через завесужелтую завесу между ней и остальной комнатой, завесу, через которую было трудно смотреть.
И то, что стояло перед ней, не было человеком. Даже через завесу Рода видела, что это не совсем человек. Он был слишком большой, зеленовато-желтый, и, как у обезьяны, у него было два рта. А глаз, казалось, не было вовсе, но все же он как-то видел, что происходит вокруг. Он смотрел на неенет, не на нее, а сквозь нее, и целую минуту Рода боялась его.
Он что-то сказал одним из своих ртов, и Рода покачала головой.
Простите, мистер Папа Обезьянки, но я не понимаю вас, извинилась девочка. Мы не хотели пугать вашего малыша и заставить его забыть часть себя. Честное слово.
Один из его ртов рассмеялся, и он поднял Роду на руки. И, неизвестно почему, но от прикосновения его рук Рода перестала бояться.
Он снова заговорил с ней, но на этот раз не ртами, а как-то иначе. И Рода поняла его. Она прекрасно его поняла. Ему хотелось ее обнимать, что он и делал, и в то же самое время ему хотелось плакать. Он был рад, что она есть у него, и сожалел, что это ненадолго. Он чувствовал примерно то же самое, что мамочка и папочка, когда она смотрели на нее и видели, как она счастлива от подарков незнакомых людей или от того, каким тоном с ней разговаривал доктор.
Человек, который не был человеком, что-то тихо сказал ртом, который только что плакал. Это очень походило на то, как говорил доктор: «Ну, больно совсем не будет».
Больно и не было. Была ослепительная вспышка света, и с минуту Рода вообще ничего не видела. А затем завеса исчезла, и, впервые за очень долгое время, Рода увидела все очень ясно.
Человек был красивым и блестящим, как разноцветная пластмассовая игрушка, только гораздо крупнее и, конечно же, сильнее. Он сиял всеми цветами, как лампочки на новогодней елке, и у него была такая же кожа, как у самых лучших ее куколмягкая, теплая и более гладкая, чем человеческая. А на спине было специальное место, куда, как поняла Рода, он мог прицеплять крылья, когда было нужно.
Конечно, человеком он был не больше, чем его малыш был обезьянкойон походил на картинку индейского тотема, которую Рода видела в одной из подаренных книг.
И теперь Рода увидела его глаза. Они были внутри его головы, очень добрые и очень мудрые.
Человек опустил ее вниз и снова заговорилРода не видела, каким ртом, это было одно лишь слово, и Рода поняла, что оно означает. Можно было бы подумать, что это всего лишь «До свидания», но в действительности оно означало гораздо больше. Оно означало «Удачи», и «Бог с тобой», и «Я тебя очень люблю», и «Когда-нибудь ты придешь и станешь жить с нами», и еще многое, многое другое.
Вместо того, как исчезнуть мгновенно, как малыш из ванной комнаты, он исчезал медленно, почти с сожалением, оглядываясь на нее добрыми, мудрыми глазами внутри головы. Рода понимала, что он примет и зубную пасту и все, что она даст ему, но только потому, что это будет подарок, а он хочет, чтобы она была счастлива. Но ему, казалось, должен понравиться поцелуй, и Рода бросила ему нечто получше, чем зубная паста или игрушечный кролик.
А затем он все же исчез.
Некоторое время Рода стояла, озираясь. Она смотрела то в окошко, то на Лилиан Мэрилин и спящего Джорджи, то на пушистые игрушки. Она смотрела и не могла насмотреться на них.
Затем зазвенел будильник, и Рода побежала рассказать о своем большом друге.
Мамочка и папочка переглянулись.
Здесь был человек? взволнованно спросил папочка.
Очень хороший человек, сказала Рода, но в действительности он совсем не человек. Он весь такой разноцветный, и у него глаза в голове. И без всякого хвастовства Рода добавила:И он любил меня.
Тебя нельзя не любить, дорогая, ответила мамочка.
Он очень хороший. Он сделал так, что теперь я все вижу. Мамочка, а я могу пойти после обеда в кино? Я так давно не была в кино.
Рода, что с тобой? Ты говоришь странные вещи!
Какие, мамочка?
То, что он сделал так, что теперь ты видишь.
Но он так и сделал. И я прекрасно все вижу. Я вижу, как обтрепался подол твоего халата, и где у папы порез на подбородке, и какой в комнате беспорядок. Я помогу тебе прибраться, мамочка, если ты разрешишь мне пойти сегодня в кино.
Наступила долгая тишина. Вошел Джорджи, и даже он понял, что что-то произошло, что-то более важное, чем его найденный кролик. Он осмотрелся по сторонам, но так ничего и увидел. Но тоже решил помолчать.
А затем мамочка сказала:
Рода, дорогая, а голова у тебя не болит?
О, нет! Я прекрасно себя чувствую. Мамочка, я пойду в кино, если доктор скажет, что все в порядке?
Сначала поглядим, что он скажет, дорогая. Но ты действительно уверена, что хорошо видишь?
Конечно, мамочка! Я вижу через окно гораздо лучше, чем вчера. Смотри, вон на дереве птичка, она несет в гнездо кусочек газеты.
Где? спросила мамочка. Я не вижу ее.
Мне кажется, хрипло сказал папочка, мы должны сразу же везти ее к врачу.
Доктор был глупый. Хотя он и признался, что с ее глазами все в порядке, но все равно не разрешил Роде пойти в кино. Он ничего не понимал и хотел, чтобы другие доктора осмотрели девочку и убедились, что он не допустил никакой ошибки, и нужно еще удостоверится, что зрение восстановилось навсегда.
Мамочка была еще более глупой. Она начала плакать, хотя и не была грустной. И даже у папочки стояли слезы в глазах, хотя считалось, что папочка не должен плакать. Но, зная то, что сказал ей без слов человек, который не был человеком, Рода поняла, что чувствует папочка.
Что же касается Роды, ей самой впервые стало грустно. Теперь она могла видеть лучше всехи сквозь стену, и что делается в соседней комнате, и птицу на противоположной стороне дерева, как нынче утром, и за углом, и в самой полной темноте. Но все это у нее уже было и могло считаться само собой разумеющимся.
Но Рода знала, что обезьянка и ее папа никогда уже не вернутся к ней.
Beyond Fantasy Fiction, 1954 1
ПОИСКИ
Половина громадного диска Юпитера и большинство других лун уже скрылись за горизонтом, когда из самолета вышел человек и круто изменил ее жизнь. Как считала Кэрол Марш, внешность у него была самой обыкновенной. А ее обычно не привлекали обыкновенные мужчины.
Он был немного выше среднего роста, с не очень правильными чертами лица, а, судя по глубокому загару и по тому, как он распределялся, она решила, что последнее время мужчина провел на планете с тонкой атмосферой.
Кэрол нахмурилась, заметив, что он озирается. Ее раздражало то, что ему потребовалась почти минута, чтобы понять, что, во-первых, она человек, и, во-вторых, что она девушка, заслуживающая мужского внимания.
Даже беспокойное выражение его глаз было каким-то особым, таким, что она запомнила его. Мужчина не должен выглядеть встревоженным. Мужчина должен быть уверен, даже самоуверен в той мере, чтобы вселять уверенность в девушку, с которой он беседует. И Кэрол вспомнила, что когда-то на Земле Джон Бэрр был чрезмерно самоуверен.
Оказалось потрясающим понять, что она, у которой были все основания невзлюбить прилетевшего незнакомца, вдруг неожиданно и безоглядно влюбилась в него, резко и всецело, словно бросилась со скалы.