А ведь я им немного завидую, герр Крамм, Шпатц встал и нацедил себе еще пива из бочки. Корбл сидел на стуле, вытянув протез, и благодушно курил трубку. Сегодня он объявил «день пива». Никакой плиты, только вяленая, соленая и копченая рыба. Так что его заведение было забито посетителями, охочими до дешевой выпивки, и если бы Крамм не был одним из любимых клиентов, то места бы им не досталось. Но ради приятеля одноногий повар выставил из-за крохотного столика в нише за бочкой пьяного бродягу с его не менее пьяной подружкой и устроился неподалеку, следя, чтобы маргинальная его публика не начала проявлять к Крамму и Шпатцу меркантильный интерес.
Немного? Крамм хохотнул, сложил письмо от Лисбет и сунул его в карман пиджака. У тебя так мечтательно затуманены глаза, что мне кажется, что ты мысленно где-то там, мерзнешь рядом со своим кузеном на капитанском мостике и озираешь с высоты суровые просторы. Корбл, ты был когда-нибудь в полярных широтах?
Я родился в тех краях, про которые пишет эта ваша Лисбет. Мы перебрались в Аанерсгросс, когда мне было четырнадцать. В нескольких километров от мыса Кальтерланц было рыбацкое поселение изб на двадцать. И по всему берегу таких было десятки. Но постепенно оттуда все сбежали.
От холода?
Ерунда этот холод, ко всему привыкаешь, Корбл, не поднимаясь, нацедил себе пива из бочки. От ненужности. Во всяком случае, так сказала моя мама. Королю стали не нужны эти земли, вместе с рыбой из моря. А когда живешь на краю земли, важно ощущать, что ты часть чего-то целого. Впрочем, не знаю. Мне показалось, что мы уехали просто в поисках лучшей жизни.
Нашли?
Мои родители точно нет. Началась война, и они оба погибли в том городе, которого больше нет. А я сбежал. Ушел бродить по лесу, заблудился, а когда вышел на опушку, то увидел, что все горит и дымится, а в небе болтаются три хищных вейсландских колбасы.
Корбл, а у вас не рассказывали истории о разрушенном городе где-то на острове? спросил Шпатц.
О, да, сколько угодно! Тебе бы с нашими бабками поговорить, они бы таких небылиц про него порассказали!
Ты думаешь, что все это сказки?
Старшилки-то? Конечно. Они их придумывали, чтобы мальчишки в дом не тащили что море выносит.
Шпатц молчал, ожидая продолжения.
Ну, стекляшки все эти мутные, прозрачные когти, черепки с рисунками, бляшки черные, Корбл развел руками, будто не мог поверить, что собеседники не знают таких очевидных вещей. Рассказывали, что от них бывают язвы, болезни и безумие. Чушь все. У меня прозрачный коготь до сих пор сохранился, я его из него рукоятку для шила сделал. И ничего со мной не случилось, ни язв, ни безумия.
А с кем-то случалось?
Может да, а может и нет. Знаешь же, как про это рассказывают«вот у моего троюродного брата кума знала одного парня из соседней деревни, так вот его прабабка, мир ее праху, собирала на берегу стекляшки и делала из них бусы. Каждый, кто такие бусы носил, сначала окосел на один глаз, а потом у него дырка в брюхе образовалась, через которую все кишки видно и еда вываливается». Вот что из этого может быть правдой?
А ты видел эти стекляшки, Корбл? Крамм, сначала не проявлявший к этому повороту беседы интереса, тоже включился в разговор.
Конечно, видел, их все видели. Синие и зеленые, как осколки бутылок, только толще и формы такой замысловатой, Корбл сплел пальцы, пытаясь, видимо, изобразить, какой именно формы были стекляшки.
Шпатц почувствовал досаду. Вот перед ним сидел человек, который не просто не сомневался в реальности разрушенного города где-то далеко во льдах, он даже держал в руках его кусочки. Только вот каждую фразу из него приходилось вытягивать чуть ли не клещами.
А что еще говорили про этот город, Корбл? нетерпеливо постукивая кружкой по столу спросил Крамм. Ты никогда не рассказывал мне о своем детстве!
Ой, да было бы что там рассказывать! Просто байки от скуки сочиняли. Что есть развалины, в которых живут не то призраки, не то чудища. В одних сказках кто-то туда ходил и что-то принес, а кто-то рассказывал наоборот, что сгинули там все, а кто не умер, тот обезумел. Васа, ты не представляешь жизнь в тех краях. Это у нас здесь газеты, радио, пивные с праздными сплетниками и кумушки у фонтана. А там ничего этого нет. А ночь три месяца длится. Вот и чесали языки обо что не лень.
Но город там есть?
Ну, есть. Откуда-то же приносило все эти штуки. На камни не похоже
Покажешь коготь?
Не жалеешь ты меня, Васа! Корбл покряхтел, поднялся и удалился за стойку.
Интересные дела, герр Шпатц! Крамм подмигнул. Простые рыбаки не сомневались в том, что развалины существуют. Вот у кого надо было спрашивать!
Странно другое, герр Крамм. Я в первый раз слышу истории о том, что море приносит опасные вещи. Столица Сеймсвилля не на море, но, насколько я знаю, для жителей южного побережья собирать находки после шторма было неплохим подспорьем. И детей от берега никто не отгонял, наоборот.
Вот, смотрите, раз уговорили, Корбл положил на стол шило с полупрозрачной коричневой рукояткой с черными прожилками. Шпатц осторожно погладил поверхность. Действительно больше всего это напоминало коготьтеплое и как будто упругое на ощупь. Длиной чуть меньше ладони. Крамм взял шило в руку.
Что за животное могло иметь такие когти?
Не хотел бы я с ним встречаться, если оно существует, Корбл усмехнулся. Про животных ничего не говорили. Чудища в наших сказках были какие-то абстрактные, говоря ученым языком.
А как выглядели бляшки? Шпатц потрогал свои пальцы в том месте, которым касался «когтя». И черепки?
Бляшки круглые и черные. Бывали с узором из точек, бывали без. Те, что с узором, теплые даже в ледяной воде. Черепки как будто обычные части горшка. С одной стороны блестящие, с другойшершавые. Если черепок был с белым узором, то узор светился по ночам.
То есть, сказки сказками, но все эти штуки ты видел своими глазами?
Васа, когда ты был мальчишкой, ты во всем слушался родителей? Корбл снова тяжело опустился на свой стул. Чем больше нам запрещали ходить на берег после шторма, тем чаще мы туда ходили. Под страхом порки. Считалось геройством насобирать как можно больше запрещенных вещиц. У нас у каждого был свой тайник, где мы находки прятали. И найти чужой считалось большой удачей.
Шпатц свернул на знакомую Тульпенштрассе. От выпитого пива в голове все еще слегка шумело. До вечера было еще далеко, но по воскресеньям прохожих в любое время много, исключая, пожалуй, раннее утро. Он кивнул, здороваясь, герру Вурзелю, тот улыбнулся и приподнял фуражку. Шпатц свернул в хорошо знакомую подворотню.
Шпатц, как хорошо, что ты пришел! Лейзе открыла дверь сразу, словно ждала его. Я хотела завтра дойти до почты и позвонить к тебе в контору.
Что-то случилось? Шпатц вошел в знакомую квартиру. Клод спала, свернувшись в клубочек и накрывшись шерстяным пледом.
К нам приходил человек, который расспрашивал о тебе, Лейзе плотнее запахнула халат, словно замерзла, и наморщила лоб.
Вот как? Шпатц замер, так и не расстегнув портфель. Он собирался попросить Лейзе зашить ему рубашку, но ее новость несколько озадачила. И что же он спрашивал?
Разное. Как мы познакомились? Какое впечатление ты производишь со стороны? Не замечала ли я у тебя нехороших привычек?
И что ты ответила?
Правду, Лейзе замялась. Ну, почти. Не стала рассказывать, что я собиралась заманить тебя в темный переулок, где тебя бы по-быстрому ограбили и бросили.
Даже не знаю, кто может проявлять ко мне интерес, Шпатц прошел в комнату, сел за стол и подумал о записке, полученной накануне.
Он спрашивал мой адрес?
Он его знал и без меня, Лейзе устроилась на стуле напротив и поджала ноги под себя. Он не показался мне опасным или замышляющим что-то плохое. Просто Даже не знаю, как объяснить, но это точно не полицай.
Я не совершил ни единого преступления, полицай для меня никак не может быть угрозой, Шпатц подмигнул. Ты считаешь, что можно и встретиться?
Прости, не так выразилась. Но, думаю, ты понял. В общем
А как его звали? Он представился?
Сейчас, Лейзе вскочила и принялась ворошить бумаги и карточки на тумбочке возле входной двери. Он оставил карточку. Вот, держи.