Женщина оценила объем оставшейся на блюдах пищи: «Вы здорово проголодались, сразу заметно. С каждого из вас причитаются два нет, лучше три СЕРСа».
Рэкроуз возмущенно воскликнул: «Три СЕРСа за несколько ложек? Столько не берут даже в Соборе!»
«В Соборе подают безвкусную блевотину. Плати или я сяду тебе на голову».
«Не волнуйтесь! посоветовал Герсен. Таким образом вы не заслужите привязанность клиентуры. Хотел бы заметить, кстати, что мы ожидаем прибытия одного из представителей клана Бугольдов».
«Вот еще! оскалила зубы официантка. А мне-то что? Изгой-Бугольд ограбил склад Котцаша, и теперь мне приходится жить в этом городе мокрых сквозняков и сгущенных соплей».
«Насколько мне известно, у Котцаша тоже рыльце в пушку», со знанием дела заметил Герсен.
«Чепуха! Что б ты понимал! Выродок Бугольдов сговорился со своим приятелем, скорпионом-отморозком из клана Паншо. Это они должны были разориться, а не бедняга Тинтль! А теперь платите и убирайтесь! Все эти разговоры про Котцаш одно огорчение».
Герсен обреченно выложил на стол шесть СЕРСов. Торжествующе ухмыльнувшись в сторону Макселя Рэкроуза, женщина сгребла монеты: «Двух СЕРСов чаевых будет достаточно».
Герсен добавил две монеты, и мадам Тинтль, наконец, оставила их в покое.
Рэкроуз негодующе фыркнул: «Вы слишком уступчивы. Жадность этой стервы уступает только мерзости ее стряпни».
Оглянувшись, мадам Тинтль сказала через плечо: «Я тебя слышала! В следующий раз сварю тебе чатовсы с менструальными тампонами!» Она раздраженно поспешила в кухню. Герсен и Рэкроуз тоже поспешили покинуть ресторан.
Выйдя на улицу, они задержались у входа. Над озером висел туман; уличные фонари вдоль дороги на Пилькамп удалялись на юг и на север вереницами бледно-голубых светящихся ореолов.
«Что теперь? спросил Рэкроуз. Навестим Тинтля?»
«Да, кивнул Герсен. Раз уж он оказался под рукой».
«Эта отвратительная самка упомянула о заднем дворе, проворчал Рэкроуз. Туда можно зайти кружным путем, с переулка Нунана».
Они обогнули угол «Шатра» и поднялись по переулку вдоль каменной ограды, в которой темнел проем закрытых чугунных решетчатых ворот, ведущих на задний двор Тинтля. В глубине двора виднелись несколько ветхих сараев; в одном брезжил огонь.
Под окном верхнего этажа послышался звон кто-то ударил пустой сковородой по стене, после чего по веревке, висящей под окном, стал спускаться подвешенный горшок.
«Возникает впечатление, заметил Герсен, что Тинтль собирается ужинать».
Дверь сарая отворилась; на дворе появился силуэт приземистого широкоплечего человека. Прихрамывая, он пересек задний двор, снял горшок с веревки и понес его назад к сараю.
Приложив лицо к решетке ворот, Рэкроуз позвал: «Тинтль! Эй, Тинтль! Мы здесь, у ворот!»
Тинтль удивленно оглянулся и замер, после чего повернулся и побежал к сараю, широко расставляя ноги и переваливаясь с боку на бок. За ним захлопнулась дверь свет в сарае тут же погас.
«Тинтль сегодня не принимает», сделал вывод Герсен.
Герсен и Рэкроуз вернулись к дороге на Пилькамп, забрались в подкативший омнибус и поехали на юг, в Старый город Рат-Эйлеанна.
Глава 4
Выдержка из раздела «Ленс Ларк» монографии «Князья тьмы» Кароля Карфена:
«Размышляя о князьях тьмы и их невероятных свершениях, автор этой монографии нередко испытывает замешательство перед лицом многообразия и многочисленности событий. Для того, чтобы преодолеть это затруднение, приходится прибегать к обобщениям но каждое обобщенное логическое построение обрушивается под весом неизбежных оговорок.
Неоспоримо только то, что всем пятерым гениям преступного мира свойственна только одна общая особенность полное пренебрежение к человеческим страданиям.
Таким образом, рассматривая Ленса Ларка в сравнении с его коллегами-соперниками, невозможно обнаружить в нем какие-либо характеристики, напоминающие других князей тьмы, за исключением единственной вышеупомянутой особенности. Даже стремление к анонимности и скрытность, которые, как можно было бы предположить, являются неотъемлемыми аспектами профессии преступника, в случае Ленса Ларка искажаются, превращаясь в нечто грубое и вызывающее возникает впечатление, что Ларк, даже сохраняя инкогнито, желает привлекать к себе всеобщее внимание. Можно привести несколько примеров ситуаций, в которых Ленс Ларк практически выставлял себя напоказ.
Тем не менее, когда мы сводим воедино все, что известно о Ленсе Ларке, нас разочаровывает недостаток достоверных фактов. Очевидцы отзываются о нем, как о высоком и грузном человеке, горящий взгляд и резкие жесты которого свидетельствуют о страстном и капризном характере. Нет каких-либо подробных описаний его лица. По слухам, он умеет мастерски управляться с кнутом, и ему доставляет удовольствие наказывать своих врагов».
Заключительная сводка раздела:
«В очередной раз поддавшись искушению обобщения, позволю себе сделать следующий вывод.
В том, что касается грандиозных масштабов причиняемого ими зла, князья тьмы не поддаются количественному определению, но их качественные характеристики можно сравнить по меньшей мере интуитивно.
1) Виоль Фалюш болезнетворен и мстителен, как ядовитое насекомое.
2) Палач Малагейт бесчеловечно, бесчувственно жесток.
3) Кокор Хеккус обожает внушающие ужас проказы.
4) Ховард Алан Трисонг непроницаем, хитер и, скорее всего, не в своем уме если понятие здравомыслия и нормальности вообще применимо к этой категории людей.
5) Ленс Ларк жесток и необычайно чувствителен к оскорблениям в этом отношении он еще злопамятнее Фалюша. Так же, как Хеккусу, ему не чужд садизм, но в свойственном только ему причудливом варианте. В некоторых источниках встречаются ссылки на «атмосферу тления» или «вульгарные миазмы», окружающие Ларка, но при этом не совсем ясно, что имеется в виду: психическая аура или фактический дурной запах. Тем не менее, судя по всему, Ленс Ларк самый непривлекательный из князей тьмы в том, что относится к внешнему виду с возможным исключением Ховарда Алана Трисонга, о внешности которого ничего не известно».
Шлейфы дождя, оставшиеся от предрассветной грозы, все еще поливали северный берег озера Фимиш; над Рат-Эйлеанном стремительно неслись рваные тучи, и в промежутки между ними пробивались ослепительные лучи Веги, озарявшие крыши и улицы серого города. Пересекая скользящие полосы света и тени, Герсен и Джехан Аддельс шли по Эспланаде к Эстремонту.
Аддельс двигался напряженно, ссутулившись, словно преодолевая сопротивление на лице его застыло выражение угрюмого неодобрения. Когда они стали подходить к мощеной дамбе, ведущей на остров, он резко остановился: «Вы знаете, это просто безумие!»
«Зато справедливость на нашей стороне! заявил Герсен. В один прекрасный день вы себя поздравите».
«В тот прекрасный день, когда меня выпустят из рудников Жабьей Трясины», пробормотал Аддельс, но продолжил путь.
Герсен ничего не ответил.
На плотине Аддельс снова остановился: «Вам не следует идти дальше. Нас не должны видеть вместе».
«Совершенно верно. Я подожду здесь».
Аддельс дошел до конца мощеной дамбы перед ним открылись огромные двери из стекла и чугуна. Юрисконсульт Герсена вступил в молчаливое фойе, выложенное белым мрамором и стельтом.
Поднявшись на четвертый этаж, Аддельс с обреченной решимостью промаршировал к управлению начальника канцелярии. Не заходя внутрь, он остановился в коридоре, глубоко вздохнул, расправил плечи, пошевелил губами, придал своему лицу выражение безмятежной самоуверенности и переступил порог.
Помещение пересекала мраморная стойка. За ней сидели, изучая какие-то документы, четыре секретаря суда в темно-красных мантиях. Все они подняли головы, безразлично взглянули на посетителя и вернулись к работе.
Аддельс настойчиво постучал по мраморному прилавку. Один из секретарей сделал скорбную гримасу, поднялся на ноги и подошел к стойке: «Вы по какому делу?»