Правда, я уже думал, что я истребитель, но когда опытные летчики начали проверять технику пилотирования, они сказали: «Ребята, вам еще учиться надо», и мы фактически заново стали осваивать И-16. Кроме того, командиры звеньев проводили занятия по изучению района аэродрома. После провозных на УТИ-4 командир звена давал «добро» на самостоятельный вылет по «коробочке». Полеты были не ежедневно, так как обычно летала одна авиаэскадрилья, ибо аэродром был небольшой, с травяным покрытием, другие эскадрильи занимались или ремонтом авиатехники, или теоретической учебой. Кроме того, необходимо было выделять один или два дня в неделю для полета 46-го бомбардировочного авиаполка, который базировался на том же аэродроме и вел боевую подготовку, выполняя различные учебные боевые здания, в том числе бомбометание на полигоне по мишеням, полеты по маршруту. По субботам обычно проходили командирские занятия, на которых летчики изучали новые конструкции немецких самолетов и нового истребителя МиГ-1. В конце занятий приходил начальник особого отдела и отбирал у нас все конспекты по МиГ-1, считающиеся совершенно секретными. Но самым главным были полеты. Мы летали в зону на отработку фигур высшего пилотажа, вели учебные воздушные бои, стреляли по конусу и по наземным целям.
Рядом, в 100 — 125 км от Шяуляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или, в крайнем случае, звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы. Непонятно, зачем тогда поднимали нас в воздух, чтобы поздороваться, что ли?!. Я помню, как во время выборов в Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы мы барражировали на низкой высоте над г. Шяуляй. Непонятно, для чего это было необходимо — то ли для праздника, то ли для устрашения. Конечно, кроме боевой работы и учебы, была и личная жизнь. Мы обзавелись знакомыми и ходили с ними в Дом культуры военного гарнизона г. Шяуляй, где пели, смотрели кино или танцевали. Молодые же были — 20 лет! У меня была знакомая красивая девушка, парикмахер, литовка Валерия Бунита. В субботу 21 июня 1941 года я встретился с ней и договорился в воскресенье поехать прогуляться на озеро Рикевоз. Мы в это время жили в летнем лагере — в палатках возле аэродрома. Как раз шли учения ПрибВО. Проснулся часов в пять, думаю, надо пораньше встать, чтобы успеть позавтракать, потом сходить к Валерии и ехать на это озеро. Слышу, гудят самолеты. На аэродроме дежурила третья эскадрилья, на И-15, прозванных гробами, поскольку на них постоянно были аварии. Вот, думаю, налет с Паневежиса, а эти его небось прозевали. Открываю полу палатки, смотрю, над нами «кресты» хлещут из пулеметов по палаткам. Я кричу: «Ребята, война!» — «Да, пошел ты, какая война!» — «Сами смотрите — налет!» Все выскочили — а уже в соседних палатках и убитые есть, и раненые. Я натянул комбинезон, надел планшет и бегом к ангару. Технику говорю: «Давай, выкатывай самолет». А дежурные самолеты, что были выстроены в линеечку, уже горят. Запустил двигатель, сел в самолет, взлетел. Хожу вокруг аэродрома — я же не знаю, куда идти, что делать! Вдруг ко мне подстраивается еще один истребитель И-16. Покачал крыльями: «Внимание! За мной!» Я узнал Сашку Бокача, командира соседнего звена. И мы пошли на границу. Граница прорвана, смотрим, идут колонны, деревни горят. Сашка пикирует, смотрю, у него трасса пошла, он их штурмует. Я — за ним. Два захода сделали. Там промахнуться было невозможно — такие плотные были колонны. Они почему-то молчат, зенитки не стреляют.