Это обязательнотак издеваться над ней?
А ты на ее стороне? взвизгнул он. Если так, ты против меня. Она хочет моей смерти. Ты тоже?
Я возразил, но как-то неуверенно. Я совсем запутался в его отношениях с семьей, в моих отношениях с ним. Скорбно сморщенное лицо Стефанека разгладилось.
Кто ты такой, чтобы указывать мне? Ну же, назови себя.
Я спросил тихо:
Стефанек, ты с ума сошел?
Он смотрел на меня без проблеска разума, пусто, как будто витал где-то далеко, оставив только свою оболочку. Меня бросило в холод.
Похоже, что да, выговорил я с трудом. Развернулся, отпер дверь и вышел из квартиры.
В меня сразу уставились заплаканные глаза его матери, и я успел заметить быстро растворившуюся в них надежду.
Уходите, посоветовал я и сбежал по лестнице.
Мне вслед понеслось его отчаянное:
Скажи, кто ты мне?
Сердце билось оглушительно громко.
Неделю я прожил в покое и роскоши. Я плавал в крытом бассейне с подогревом, читал глупые журналы, слушал музыку, энергичную до тошноты, а мой трехсотый извращенецвполне милый, впрочем, сокрушался надо мной. Я так истощал, я стал такой нервный, я даже подурнел, бедняжка. Своей заботливостью он напоминал мне Дьобулуса, что действовало на меня успокаивающе (хотя Дьобулус совершенно определенно не стал бы доплачивать моему поставщику за доставку наркоты прямо на дом). В конце концов, всегда можно закрыть глаза и представить кого угодно. А я обязательно закрывал глаза.
Я сократил свою обычную дозу, в связи с чем меня немного потряхивало, но это не особо мешало. Я ожил, стал способен рассуждать здраво. Зачем я остаюсь в помоечной квартирке с человеком, который влияет на меня самым пагубным образом? Мне по-настоящему плохо от всего этого. Меня как будто избили ногами, у меня все болит. Не могу так больше. И Стефанеку со мной не становится лучше. Даже если без меня он загнется окончательно, это не моя проблема. Где мой эгоизм? Все знают, что Науэль Вилекоредкостная мразь, не заботящаяся ни о ком, кроме себя, драгоценного. Если Стефанек не нужен мнеа он мне не нужен, что мешает мне просто его выбросить? Я даже не могу вспомнить, когда мы трахались в последний раз, ему же все обезразличило, да и мне тоже. Я не предупредил Стефанека, что ухожу от него насовсем, но именно так я собирался поступить. К чему объяснения, если у меня нет на них смелости?
И, рассуждая таким образом, я вдруг осознал, что уже не смотрю на сверкающую воду в бассейне, а отпираю дверь квартиры Стефанека своим ключом. Внутри было тихо и как-то пустынно, и я замер, прислушиваясь, принюхиваясь, кожей ощущая опасность. Я прошел в комнату. Никого. На секунду меня захлестнуло отчаянье, мутное, холодное, горькое, как морская волна. Я обошел диван в центре комнаты и увидел на нем Стефанека. Он лежал с закрытыми глазами, щеки белые, как бумага. Я отчетливо услышал плач внутри меня. Я наклонился к нему, прикоснулся. Он не реагировал. Я приложил к его шее дрожащие пальцы, почувствовал слабый пульс. Похлопал Стефанека по щекам. От шлепков его кожа слегка порозовела, но Стефанек не скоро открыл глаза. Он посмотрел на меня с выражением постепенного узнавания.
Очухался, мальчик, ну и испугал же ты меня, я едва не ревел в голос. Ты что, колес наглотался?
Устал Ждать тебявыдавил Стефанек. Где ты был?
Что я мог на это ответить?
Гулял.
Неделю?
Это была долгая прогулка. И, как оказалось, совершенно бессмысленная. Но я вернулся. Все, теперь я здесь, я погладил его по волосам.
Нет, возразил Стефанек и прижался щекой к моей ладони. Его тяжелые веки опустились. Я редко испытывал жалость к кому-либо, но его мне было жаль до боли в груди.
Не засыпай снова. Ты же знаешь, что под таблетками нельзя. Помнишь того парня с белой челкой? Он заснул и во сне впал в кому.
Но Стефанек уносился прочь от меня. Я взял его за плечи, тряхнул. Он мутно посмотрел на меня сквозь узкие щелочки век.
Говори что-нибудь. И ты не заснешь, не умрешь.
Он заулыбался. Пугающая, вымученная улыбка.
Почему ты улыбаешься?
Просто так. Мне вдруг стало хорошо, даже при том, что мне сейчас очень плохо. О чем я должен говорить?
Он молчал минут пять, и я даже испугался, что он снова вырубился, но он произнес:
Я люблю синий цвет. Темно-синий. Как тень на снегу ночью, его слова тянулись вязкими липкими нитями. Вероятно, его мысли были ненамного шустрее. Мы проходили семантику цвета в университете. «Синийэто цветовое выражение потребности, объяснила преподша. Физическойв покое, психологическойв удовлетворении». Эта фраза зацепила меня. Я повторял ее мысленно, наслаждаясь ее ритмом, пока не заучил наизусть. Она многое прояснила. Синий вызывает ощущение прохлады, поэтому в комнате с синими стенами кажется, что температура воздуха на несколько градусов ниже фактической. Темно-синему цвету соответствует погружение на глубину, движение внутрь. Этот цвет выбирают люди, испытывающие тревогу и беспокойство, телесное или душевное утомление, Стефанек говорил бесстрастно, как будто и сам начитывал лекцию. В детстве мне нравилось рисовать картины с помощью одной лишь синей краски, варьируя ее тон. Я люблю смотреть на небо. В этой бездне синего цвета есть то, чего у меня никогда не было, безмятежность. Знаешь, какой цвет называют любимым большинство людей? Синий, он сообщил мне это со странной, почти торжественной интонацией. Скольким из них не хватает умиротворения? Беспокойствоболезнь нашего века. Мы все бьемся в безмолвной истерике. Что с нами случилось? Из нас как будто сердца вырвали, и мы только пугаемся, чувствуя пустоты в себе, но не способны определить, что именно пропало. Мы можем окружить себя синим, который заставит нас успокоиться, но наша сводящая с ума ущербность никуда не денется. Я могу покрасить волосы в синий, но от этого мой взбесившийся мозг не перестанет пожирать сам себя. Он просто продолжит делать это незаметно, после того как синий ввергнет меня в фальшивое состояние покоя.
Стефанек и раньше был склонен к долгим, малопонятным монологам на абстрактные темы. Но прежде они не звучали столь пугающе. Сам его мрачный, вялый голос действовал на меня завораживающе. Было бы удобно все свалить на воздействие таблеток, но, когда я заглядывал в неподвижные темные глаза Стефанека, в которых месяц назад поселилось новое выражение и не желало уходить, я понимал, что таблетками, ампулами, порошком и прочим я не могу объяснить все, что с ним происходит.
Когда ты ушел, я был даже рад. Иногда смотрю на тебя и думаю: глаза бы мои тебя не видели. Хотя я и про себя так думаю, стоит мне заглянуть в зеркало. Неважно. Я бродил из угла в угол, говорил себе, что со мной все нормально, но на самом деле мне не было. Я ненавижу оставаться один. Я включаю музыку, но даже сквозь нее слышу, как оно бродит вокруг меня. У него, наверное, три сотни ног, потому что оно так топает, что пол сотрясается.
Стефанек, кто топает?
Мое вечное беспокойство. Я наглотался таблеток, пытаясь прогнать его, но только стал обездвиженным и беззащитным. Оно постоянно со мной. Мне следовало бы снять фильм с таким названием. Рассказал бы все о себе, но мне и рассказать-то нечего. Только спроситьпочему я не могу утихомириться? Почему я всегда как за секунду до крушения? Я не могу есть, сидеть, читать, досмотреть фильм до конца. Я больше ничего не пишу, потому что мне не удается сосредоточиться. Иногда я чувствую себя ужасающе несчастным и напоминаю себе, что у меня нет на это права, потому что я слишком плохой. Меня всегда осуждали, и я научился у них осуждать себя сам, и теперь мне стыдно даже за факт моего существования. Я ни на что не годен и чувствую себя последним кретином, если хотя бы пытаюсь что-то начать. Лучшее, что я могу сделать, это исчезнуть.
Я сказал:
Хватит, мне невыносимо тебя слушать.
Стефанек закрыл глаза, прячась от моего отчаянья.
Может быть, поэтому ты мне понравился. Я сразу почувствовал, что ты разбитый, сумасшедший, как я. Они этого не замечают, конечно, нет. Ты играешь плохого мальчика, и они не задумываются, кто ты на самом деле. Лучший способ спрятать себя ото всехпревратиться в кого-то другого. Такой бдительный зверь. И я начал с тобой осторожно, как будто бы просто так, как будто бы я до того понарошку, что меня вообще нет. Но мне стоило учесть, что каждый сходит с ума по-своему. Мое безумие меня убивает. Твоене позволяет тебе быть со мной. Даже если ты хочешь. Вот так.