Литтмегалина - Синие цветы II: Науэль стр 17.

 Не притворяйся, что тебе все равно.

Дьобулус посмотрел на меня насмешливо. Я всегда ненавидел подобные взгляды, царапающие меня, как проволока, но почему-то насмешливость не беспокоила меня, когда исходила от него.

 Если хочешь, скажи прямо,  предложил он.  Надо уметь говорить о своих чувствах и желаниях.

 Я говорил. Когда оказался в этом доме.

 Это было не по-настоящему,  возразил он, стряхивая мою ладонь со своего колена.

Я не вернул ее обратно. Я действительно не мог сказать прямо. Я мог делать вульгарные предложения клиентам, но сам тем временем думал: «Давай быстрее и отваливай от меня». С человеком, который мне действительно нравился, на меня нападала странная немота, и я предпочитал обходиться намеками и ждать, когда мне сами все предложат. Нелепо быть распущенным и закомплексованным одновременно, но мне это удавалось.

На экране Ирис проталкивала в себя палец ошеломленного парня. Конечно, она не на самом деле проталкивала и была в этом эпизоде полностью одета, разве что чуть приподняла юбку, но я не сомневался: все критики раскудахчутся, что в демонстрации своей сексуальной развязности она зашла слишком далеко. Хотя это была развязность не ее, а героини. Ее улыбка была такой мягкой, лучезарной, как будто то, что она делала, не превращало ее в потаскуху. И я задумался впервыепочему сексуальные контакты оставляют на тебе несмываемую грязь? Это мое мнение? Или их? Мое? Или только единственно их? И я сказал Дьобулусу, чего хочу от него, прямо и без виляний.

Когда Ирис ненадолго исчезала с экрана, сменяясь престарелой Эрией или еще каким-нибудь неинтересным мне персонажем, я переключал свое внимание на Дьобулуса. К финалу фильма одежды на мне не осталось. Мне нравилось, что все происходит такпод песню Ирис, звучащую на титрах, под неяркое сияние экрана. Что я не одурманен, не чувствую усталости и отвращения; что у меня ничего не болит; что мне приятно касаться его гладкой кожи; что я знаю этого человека аж целых две недели и два дня; что я не должен потом валить к гребаной матери, зажимая в кулаке мятые бумажки, и что ни одна из истончившихся, болезненных струн моей души не дергается, терзая меня. И каждая моя царапина заживает. Дьобулус был более чем осведомлен, кто я, но все равно не удержался от восклицания:

 Какое развратное существо.

 Ужасно-ужасно-ужасно,  ответил я, улыбаясь, и даже тогда не почувствовал горечи. Меня как будто освободили на время от ужасного груза.

После я наконец-то понял, почему он так старательно не брал то, что хотел схватить. Купив меня, он бы навсегда превратился в одного из моих извращенцев, и тогда уже ничто не заставило бы меня изменить это мнение о нем. Вместо этого он предпочел дождаться, когда я приду к нему по доброй воле.

Я перебрался в его спальню. Засыпая рядом с Дьобулусом, я ощущал глубокое умиротворение: полный штиль, нет даже ряби на гладкой поверхности моей души. Я не любил Дьобулуса, и его отношение ко мне не было для меня сверхценным. Я знал, что, несмотря на всю его доброту ко мне, он был и остается порочным, зловещим человеком, а значит, он не лучше меня и я не могу его испачкать. Он был достаточно опытен и циничен, чтобы факты моего прошлого и грубость моего поведения не могли отвратить его и я не ощущал каждый свой шаг как возможный роковой. Более того, он не требовал от меня ничего сверх того месяца, что он заставил меня провести с ним. Идеальные отношения.

И все же по натуре я был бродягой. Красивый дом превратится в клетку, если я позволю себе остаться в нем; и я ушел. Дьобулус сказал напоследок:

 Ты можешь вернуться, когда захочешь,  и добавил:  Постарайся не очень сумасбродничать.

Я кивнулподтверждая, что понял первое, но не обещая второе.

Мои прежние приятели встретили меня с изумлением. Один признался мне прямо:

 Хей, Принцесса, а мы уж думали, тебя кто-то прикончил,  он оглядел меня с ног до головы.  Хорошо выглядишь. Посвежел, щеки наел. Где пропадал?

Я рассказал ему, где и с кем, и он так побелел, что даже под слоем пудры было заметно.

 На твоем месте я бы забеспокоился о себе. Человек он не очень хороший.

 Почему?

 А ты не знаешь? Неужели не слышал?

 Как я услышу, прелесть моя, если я все время с плеером, включенным на полную громкость?

Он перечислил все ему известные сведения о Дьобулусе. Я был впечатлен.

 Но у них нет доказательств. Его уже лет пятнадцать мечтают посадить, но каким-то образом он всегда выходит сухим из воды.

 Да ладно, я уверен, из этого половина неправда.

 И половины этого достаточно, чтобы испугаться.

Однако я был в некотором роде польщен. На черном фоне преступлений Дьобулуса его симпатия ко мне казалась особенно сверкающей. Я решил, что еще повидаюсь с ним.

Пару месяцев я жил вполне весело и даже без особых съездов по фазе, но потом меня снова начало заедать уныние. Вместо того чтобы отуплять себя до состояния бревна, как раньше, я сбежал на неделю в дом главного преступника страны. Моя комната выглядела так, будто только и ждала меня, Дьобулус изголодался по мне, и лишь одно разочаровалоЛисица уехала в Ровенну, в университет. Я чувствовал, что вернулся домой. Дьобулус предложил устроить меня на учебу, но я отказался наотрез. В голове были одни фейерверки.

Теперь, когда у меня было место, где я мог восстановиться, жизнь как будто бы наладилась. Иногда я ощущал себя таким же несчастным, как прежде, но теперь хотя бы знал, что с этим делать. Наркотики, сигареты, алкоголь, случайные и неслучайные связи не исчезли из моей жизни. Но их стало меньше. Я начал лучше выглядеть, сменил клиентов на «друзей» и, можно сказать, возвысился. «Друзья» были побогаче и поприятнее, и мне больше не приходилось компенсировать недостаток выручки количеством. С кем-то я жил, но всегда недолго. Дьобулус периодически пытался наставить меня на путь истинный, намекая, что пора бы мне найти себе развлечения и занятия получше, но я сразу превращался в глухого.

Все же у него были поводы беспокоиться за меня. Хотя я стал проводить меньше времени, терзая себя, агрессивность, направленная наружу, никуда не делась, регулярно ввергая меня в приключения. Периодически мне что-нибудь ломали, но я давно обзавелся приятным свойствомне думать об этом, о том, ни о чем вообще. Когда Дьобулус предложил немного усовершенствовать мое хлипкое тело, пока его не доломали окончательно, я бездумно брякнул:

 Можно.

Это было плохое решение. Очень, очень плохое решение.

Дьобулус показал себя неумолимым тираном. Когда я видел его непроницаемую физиономию, мне не составляло труда связать его с подрывом зданий и с чем угодно. Этот человек был безжалостен.

 Бежишь еще три круга, или я спускаю собак, и ты бежишь до тех пор, пока они не устанут,  говорил он, и, на почве сомнений в том, что он шутит, у меня открывалось десятое дыхание.

Я дотянул до девятнадцати летто есть не состарился в ожидании нового альбома Ирис. Он назывался «Волна», и Ирис действительно гнала на нем просто нереально. Песни на альбоме были динамичные и феерически тупые. Берущей за душу искренности, отличающей предыдущие записи, заметно поубавилось. Возникало ощущение, что во время работы в студии сознание Ирис витало где-то очень далеко. Зато альбом прекрасно тонизировал, и я включал его во время тренировок. Под веселые песенки я задыхался, падал и поднимался, тянул связки, щелкал суставами и напрягал изнывающие мышцы. Привык ужасно, и до сих пор от песен с этого альбома начинаю рефлекторно потеть.

Критикам альбом понравился. Брак Ирис с продюсером все еще держался.

Я вернулся к тусовкам и полетамне самый худший способ потратить жизнь, и даже уже почти поверил, что смогу существовать без сдвигов.

А потом появился Стефанек.

4. Стефанек

Я всегда считал, что мое знакомство и связь с Эллеке были чем-то неизбежным и неотвратимым. Сама судьба свела нас вместе. Ну а встреча со Стефанеком была чистой случайностью. Даже и не помню, как именно и где мы впервые увидели друг друга, что сказали, и как в итоге оказались в одной постели. Просто однажды я проснулся, и он лежал рядом со мной.

Я попытался восстановить в памяти предыдущие события, но в голове была только мокрая вата. Я с ним трахнулся? Понятия не имею. «Брошу пить, обязательно»,  пообещал я себе, но, конечно, бросать не собирался. Где-то в квартире кто-то громко храпел, и каждый раскат отзывался в моей голове пульсирующей болью. За окном темнело. Или рассветало. Одно из двух.