Кантака, растянувшаяся на снегу, вдруг встала и подняла голову, потом быстро подошла к краю облюбованной ими поляны в рощице сосен на низком склоне. Постояв в нерешительности несколько минут, она вернулась обратно и снова легла. Никто не произнес ни слова, но внезапное напряжение заставило снова замереть их сердца.
Когда трапеза была окончена, в костер подбросили новые сучья. Они щелкали и дымились в сердитом снежном веселье. Бинабик и Хейстен о чем-то тихо беседовали, а Саймон точил меч на одолженном у Этельберна точиле, когда в воздухе возникла нежная мелодия. Обернувшись, Саймон увидел, что это насвистывает Гримрик, недвижно глядя на пляшущее пламя. Увидев, что Саймон смотрит на него, жилистый эркинландер улыбнулся, обнажив сломанные зубы.
- Вспомнилось кое-что, - сказал он. - Старая зимняя песня, вот это что.
- Так что же ты бубнишь себе под нос? - спросил Этельберн. - Спой для всех, парень, нет никакой беды в тихой песне.
- Валяй, спой, - присоединился и Саймон.
Гримрик посмотрел на Хейстена и тролля, как бы ожидая возражений, но они все еще горячо обсуждали что-то.
- Ну ладно тогда, - сказал он. - Надеюсь, что беды в этом нет. - Он прочистил горло и опустил глаза, словно смущенный неожиданным вниманием. - Ну, это просто песня, которую мой старый папаша пел, когда мы с ним в декандере выходили дрова рубить. Зимняя песня, - добавил он и, снова прочистив горло, запел хриплым, но не лишенным приятности голосом:
Окошко снегом замело,
И лед в соломе крыши.
И кто-то в дверь твою стучит
Все громче стук, ты слышишь?
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?
А в доме тени на стене,
Огонь горит в печи,
И крошка Арда говорит:
- Кто в дверь мою стучит?
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?
И голос раздался из тьмы:
- Открой мне дверь скорее!
У твоего огня в ночи
Я руки отогрею!
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там ?
Но Арда скромно говорит:
- Скажите мне, мой друг,
Кто это бродит по двору,
Когда все спят вокруг?
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?
- Я странник бедный, я монах,
Идти уж нету силы!
Была мольба так горяча,
Что лед бы растопила.
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?
- Тогда, отец, тебя впущу,
В тепле тебя согрею.
Девицу божий человек
Обидеть не посмеет.
Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?
Открыла дверь, но кто ж за ней?
Кто в дом войти так хочет?
Стоит там старый Одноглаз
И весело хохочет.
- Я врал, я врал и в дом попал,
- Кричит он ей, смеясь,
Мороз мой дом, сугроб - постель,
А ты теперь - моя!
- Святой Узирис, вы ума лишились? - Слудиг вскочил, ошарашив всех слушателей. Глаза его расширились от ужаса, он широко чертил перед собой знак древа, как будто защищался от нападающего зверя. - Вы ума лишились! - повторил он, глядя на онемевшего Гримрика.
Эркинландер посмотрел на своих товарищей и беспомощно пожал плечами.
- Что с этим риммером, тролль? - спросил он.
Бинабик, прищурившись, взглянул на все еще стоящего Слудига.
- В чем была неправильность, Слудиг? Мы никто совсем не понимаем.
Северянин оглядел недоумевающие лица.
- Вы потеряли разум? - спросил он. - Вы что, не понимаете, о ком поете?
- Старый Одноглаз? - спросил Гримрик, удивленно подняв брови. - Да просто глупая песня, северянин. Научился от папаши.
- Тот, о ком вы поете, эту Удун Один Глаз - Удун Риммер, старый черный бог моего народа. В Риммергарде все поклонялись ему, погрязнув в языческом невежестве. И не надо призывать Удуна, Небесного Отца, когда идете по этой стране - а не то он придет вам на горе.
- Удун Риммер... - задумчиво пробормотал Бинабик.
- Но если вы в него больше не верите, - спросил Саймон, - то почему тогда вы боитесь говорить о нем?
Губы Слудига все еще были тревожно сжаты.
- Я не говорил, что не верю в него... да простит меня Эйдон...