Всем интересно было услышать, а что сам командир испытал в бою? Что вынес, что запомнил?.. Не тут-то было! Бросившаяся мне в глаза при первом знакомстве оживленность, разговорчивость, хозяйская дотошность Трубаченко была вызвана, видимо, значительностью самого момента: лейтенант принимал под свое командование эскадрилью. А вообще-то он держался несколько замкнуто. Деловито, в динамичном стиле проводя тот первый разбор, он довольно настороженно прислушивался к репликам, которыми обмениваются летчики. «Хочешь знать, что говорят о тебе?» — спросил я, когда мы остались вдвоем. Он кивнул головой. «Пока ничего плохого», — улыбнулся я. — «И то ладно».
Теперь, рассматривая ход пули, я взобрался на плоскость его самолета.
— Но ты же не прятал голову в карман, Василий Петрович? Очень загадочный случай.
— Чего тут загадочного? Пролетела мимо, и все.
— Василий Петрович! Я тебя серьезно прошу: объясни, как это могло получиться… У тебя ведь не стальной череп, чтобы от него свинец отскакивал? — настаивал я, видя, что пуля никак не должна была миновать его головы. — Или это тебя не касается? Получается, как у того человека, который шел и слышал, что сзади кого-то колотят, обернулся и видит — бьют его самого.
— Ты подожди подковыривать! — и нехотя перевалив свое тело через борт кабины, он уселся как при полете и, примерно определив направление входа пули, показывая руками, пояснил: — Она вошла чуть сверху, шаркнула о наголовник бронеспинки и отлетела внутрь фюзеляжа Если бы я сидел прямо, лба бы моего она не миновала.
— Выходит, твоя голова не захотела с ней встретиться и сама отвернулась. Хитрая она у тебя!
— Голова оказалась ловчее. Сам я бы не успел этого сделать.
— Говорят, умная голова никогда зря под пулю себя не подставит. А как ты думаешь? Откуда лучше нападать на японских бомбардировщиков, чтобы избежать такого огня, на который мы напоролись?
— Надо полкового разведчика брать за бока, это его дело.
— Пока он раскачается, так чья-нибудь голова наверняка не успеет отвернуться от пули. Не худо бы и самим поразмыслить.
— Бомбардировщиков, по-моему, бояться нечего, — сказал Трубаченко, — атакуй быстрей с любого направления, они не попадут. А то что в меня влепили, так это единственная пробоина во всей эскадрилье. Сам виноват: долго прицеливался. В это время они и всадили. Случайное попадание!
— Почему случайное? По тебе же с каждого самолета палили, и не меньше чем из одного — двух пулеметов! К такому плотному большому строю бомбардировщиков подойти не просто: кругом огонь.
— Но никого не сбили?!
— А в других эскадрильях? Ведь наша эскадрилья атаковывала последней, строй противника был уже нарушен. Нам было удобней, чем первым! Может быть, в других эскадрильях и есть потери.
— Но согласись, с бомбардировщиками драться куда безопаснее, чем с истребителями.
— Конечно, ты прав… Но не совсем. Бомбардировщики без прикрытия не летают. Приходится вести бой одновременно и с ними и с истребителями прикрытия.
— В том-то вся и сложность! — подхватил Трубаченко. — Если бы они летали без прикрытия, то мы бы их били, как куропаток! А истребители не позволяют. Нужно как-то отвлекать прикрытие от бомбардировщиков.
— А как? Хитрое дело! Если бы в последнем вылете мы хоть на пару секунд отвлеклись на истребителей противника, то не смогли бы помешать бомбардировщикам отбомбиться. Видишь, как получается… Я, правда, заметил И-97, когда они уже пошли на бомбардировщиков…
— Я их тоже прозевал, — признался Трубаченко и посмотрел на часы: — Десять минут осталось… Слушай, а ты вчера нехорошо сделал, что не поддержал меня. Мы так порядка в эскадрилье не добьемся.