Проученный вчерашней погоней за разведчиком, я взглянул на часы, контролируя время. Вот командир начал круто снижаться: он заметил внизу истребителей и готов был их атаковать. Оказалось, однако, что истребители — наши. Тогда Василий Васильевич снова пошел вверх. Как ни прост был этот нетерпеливый маневр, от парадного строя ничего не осталось. Ушло немало времени, прежде чем эскадрилья снова приняла установленный боевой порядок. Скоро стало ясно, что пора возвращаться, так и не встретившись с противником…
Командир взял курс на аэродром. Над стоянками строй эскадрильи приобрел особую четкость. Вылет, хотя и не давший результата, считался боевым, и сейчас каждый летчик прилагал все свое старание и умение, чтобы товарищи, оставшиеся на земле, отдали должное. Нет, больше — восхитились безупречностью нашей слетанности!
После посадки летчики собрались у командного пункта. Василий Васильевич, переговорив по телефону, вышел из палатки очень недовольным.
— Кто-нибудь видел самолеты противника? — обратился он к летчикам, обводя их медленным взглядом.
— Нет! — ответили ему хором. — А разве были?
— В том-то и дело, что были, а мы их проглядели…
И он показал по карте, где прошла небольшая группа японских самолетов. Слишком сильно страдало его самолюбие, чтобы он передал летчикам все детали своего разговора с командиром полка майором Глазыкиным. Но смысл упрека и без того был понятен Василий Васильевич только сообщил, что посты воздушного наблюдения получили указание выкладывать из полотен стрелу, которая будет указывать направление на противника.
В палатке снова зазвонил телефон — вызывали командира эскадрильи.
«Понятно!.. Заправляются бензином… Есть!» — доносился оттуда голос Василия Васильевича. Он не вышел, а пулей вылетел к летчикам…
— Немедленно по самолетам! У японцев в тылу начались оживленные перелеты. Быть наготове!
— Еще не все бензином заправились!
— Разок можно и с сухими баками слетать!
Самолет командира и мой находились близ командного пункта. Тут же стояла машина с завтраком. Посадив техников в кабины, мы решили позавтракать здесь. Если будет дан сигнал на вылет, то, пока бежим к самолетам и надеваем парашюты, техники запустят моторы. Командир, однако, что-то медлил с едой, все смотрел в небо, крутил своей крупной головой.
— Плохо! — сказал он наконец. — При такой прекрасной видимости не обнаружить противника…
— Никуда не годится, — подтвердил я. — Нам всем нужно лучше смотреть.
— Да я уж смотрел, смотрел… Глазам больно стало, так смотрел!.. — в сердцах воскликнул он и опять стал крутить головой. Помолчав немного, он взял меня за руку: — Слушай, пойдем-ка на КП!
В палатке он вытащил из-под матраса термос, налил в колпачок разведенного спирта, протянул мне:
— Давай по маленькой!
— Не буду. И тебе не советую. Вечером — другое дело.
Он подержал стаканчик на весу, помедлил, раздумывая, вылил спирт в термос.
На завтрак опять отварная баранина с рисом. Я подсел к Холину. Он что-то был сумрачен, никакой охоты к разговору не проявлял. Зато с парторгом лучшего времени для беседы мне не найти. У парторга, жилистого техника самолета, было сухое, загорелое лицо, речь неторопливая, осмотрительная — каждое слово, прежде чем прозвучать, как бы выдерживалось, обкатывалось, калибровалось, — люди всегда готовились услышать от него нечто особенное, значительное, именно свое. Я просмотрел его конспект, по которому он должен провести политинформацию о государственном и общественном строе МНР.