Я почему-то решил, что было бы здорово преклонить голову на колени Квартиллы и заснутьи не важно, как на это посмотрит Эрмерос. Но эта идиотская шляпа. Я снял ее и надел на голову Соне, чтоб не потерялась. Болтовня превратилась в бессмысленное бурчание, погрузившее меня в туманную дрему
Я очнулся от вопля Сони. На столе стояло последнее подношение кухни Тримальхионамаленькие грызуны в засахаренной глазуриони были раз в десять меньше моей Сони, являясь точной ее копией во всем остальном.
Соня забормотала на латыни. Я снял с нее шляпу и надел на себя. Теперь я понимал и ее английский, и латынь всех остальных.
Какой сейчас месяц? Какой сейчас месяц? вопрошала Соня.
Как какой, сейчас месяц квинтилий, неуверенно ответила Квартилла на мой вопрос.
Я передал Соне.
Но ведь он не заканчивается на «О», запричитала она. Ах, как же они могли так жестоко обойтись с моими кузенами, даже не дождавшись октября!
Октябрь тоже не заканчивается на «О».
Он хотя бы с него начинается!
Когда мы с Соней заговорили, все в комнате притихли. Некоторые показывали мне рожки, от сглаза. Тишину нарушил нетвердо стоявший на ногах Эрмерос.
Это колдун, злой колдун! Иначе как такой ханурик мог очаровать жрицу? Его нужно убить, чтоб освободить ее! Эрмерос достал меч и грозно двинулся в мою сторону.
Я полез за пакетиком волшебного конфетти, достал его, умудрившись высыпать чуть-чуть на Квартиллучерез дырочку, которую прогрызла Соня. Потом поднес ко рту рог.
Он собрался призвать на помощь духов! завопил Эрмерос, и неуклюже навалился
на наше ложе. Хорошенько дунув в праздничный рог, я увидел, что один кружочек конфетти упал с плеча Квартиллы на Эрмероса.
Вот дерьмо-то, подумал я.
После масляных светильников Тримальхиона свет солнца казался таким ослепительным, что в первый момент я ничего не увидел. Я надеялся только, что Эрмеросесли он, в самом деле, отправился с намииспытывает те же неудобства.
Не почувствовав вонзающегося в мои ослабелые кишки меча, я предположил, что злобный солдафон щурится и трет глаза так же яростно как и я. Когда, наконец, я обрел зрение, откуда-то неподалеку раздался отчетливый звук электрогитары, а по другим привычным звукам я заключил, что мимо нашей компашки двигаются неиссякаемые потоки людей.
Я, наконец, прозрел.
Квартилла кружилась на месте, открыв рот от удивления. Эрмерос неуклюже возил рукой по своей недоверчивой обезьяньей физиономии, клинок его был воткнут в землю. Соня беззаботно почивала у меня на ноге, забыв о печальной участи своих кузенов. Мы оказались в каком-то современном городе, у ворот парка. Толпы людей, в основном молодежи, шли мимо нас и опускались на траву. Кто-то, проходя мимо, швырнул в урну газету, и я подобрал ее. Это была «Сан-Франциско Оракл». Набранный крупными буквами заголовок гласил: Сегодня первый всенародный БИ-ИН!
Это был 1967 год, через десять лет я родилсяили рожусь. Лето Любви.
Квартилла прекратила кружиться и с улыбкой уставилась на меня.
Лаврентиус, это же великолепно! Ты перенес нас в свою подземную обитель!
Да, почти, плюс минус пара десятилетий и ширина континента.
Не думала я, что в царстве Плутона так чудесно! Вот расскажу Альбуции о своих похождениях!
Я мгновенно раскаялся, что вытащил бедняжку из ее родного времени и пространства. Что заставило меня надолго оторвать ее от дома, как не жажда приятной компании? И как же ей признаться в том, что я натворил?
Да, видишь ли, Квартиллабля-а-а!
Клинок Эрмероса коснулся моего горла. Растерянно сглотнув, я ощутил сталь в нескольких микрометрах от кадыка.
Ты, демон! прошипел солдафон. Мерзкий демон! Немедленно верни нас в Рим, или я проткну тебя насквозь!
Послушай меня, Эрмерос, это не так просто, как тебе кажется
Он надавил.
Никаких оправданий! Быстро!
Не могу!
У Эрмероса на спине, похоже, таились такие же кнопочки, как у Энн Мари. Недовольство на его лице мгновенно сменилась бешеной яростью.
Тогда порази меня проклятье, а тебясмерть!
Я закрыл глаза и попытался прочесть молитву.
Эй, приятель, кончай дурака валять!
Во-во, братец. Остынь.
Я открыл глаза. Эрмероса скрутили двое неизвестных. Волосы у обоих доходили примерно до пупка, а на лицах были нарисованы цветы и «пацифики». На одном был цилиндр, а другой щеголял в бандане, с которого свисали тряпочные заячьи уши. На том, который в цилиндре, была мятая рубашка и хлопчатобумажные клеши, а на второмнадетый прямо на волосатую грудь меховой жилет и узкие бархатные брюки.
Этим ножичком ты мог кого-нибудь серьезно поранить, изрек Цилиндр.
Ты что, не знаешь, что сегодня надо на солнышке кайфовать?
Вид хиппи, похоже, поверг Эрмероса в состояние ступора. Обретя, наконец, дар речи, он сказал:
Я видел нагих и вымазанных синим жрецов, видел кишащих вшами сирийских отшельников, разлагающихся под палящим солнцем. Но я бы маму родную в рабство продал, если когда-нибудь видел таких выблядков как эти двое, призванные тобой, чародей. Собравшись с духом, Эрмерос приготовился к атаке. Хоть они и разорвут меня на кусочки, но я так просто я не дамся!
Цилиндр обернулся ко мне.
Что он говорит, приятель?
Он очень рад вас видеть, но по-прежнему намерен меня прикончить.
Заячьи Уши цокнул языком.
Как-то это совсем не клево.
Голяк.
Напряжный город.
Вот так измена.
Заячьи Уши засунул в рот два пальца и громко свистнул. Из толпы выскочили двое громадных Ангелов Ада, бородатых и затянутых в кожу. Они схватили Эрмероса за руки, прежде чем тот успел дать отпор. Я облегченно вздохнул. Потом быстро сообразил, что надо сказать:
Он немного перебрал. Вы подержите его чуток, а, ребят, пока его не отпустит? И вот еще что, не уводите его из парка, ладно? Мне меньше всего хотелось уничтожать Сан-Франциско в такой счастливый судьбоносный день.
Ладно, чувак, пробурчал один из Ангелов. Нас тут поэтому и держат.
И они повели сопротивляющегося Эрмероса прочь.
Я понимал, что это лишь временное облегчение. От привязанного ко мне силой конфетти Эрмероса не отделаться. И все же приятно было избавиться от него, хотя бы ненадолго.
Бледная от испуга Квартилла оцепенело смотрела на происходящее.
У тебя здесь могущественные слуги, Лаврентиус. Я поражена, что мне удалось вызвать такого всесильного демона, как ты.
Ты выглядишь подлинным украшением этого сборища, сказал я.
Жрица Приапа залилась краской.
Никто мне еще так не льстил. От мужчин я слышу в основном «то-сё-туда-сюда-спасибо-богиня».
Ну, от меня ты такого точно не услышишь, заметил я. А про себя добавил: «Главным образом, потому что между нами ничего не было».
Кто-то робко кашлянул. Я повернулся к хиппи, они смущенно улыбались.
Ну что, чувачки, будете с нами оттягиваться? спросил Цилиндр.
А как же?
Отлично! воскликнул Заячьи Уши. А видок у вас, кстати, подходящий!
Я осознал вдруг, на кого похож. Босой, в завядшем венке, заросший щетиной, заблеванный, в сопровождении девицы, обернутой в простыню. Однако я почему-то вписывался.
Мы, кажется, еще не познакомились, сказал Цилиндр. Меня зовут Флетчер Платт, а это мой друг Лионель Стокли Дэвид ван Кэмп, счастливый обладатель наследства овощных консервов, известный также под именем ЛСД. Флетчер снял цилиндр и поклонился Квартилле, а ЛСД поцеловал ей ручку.
Я Лорен, а это, гм, Квартилла.
Клево. А как насчет крысы?
Я совсем забыл про Соню.
Она, в смысле, оноэто копибара. Самый крупный грызун. Происходит из Южной Америки.
Хипы с сомнением посмотрели на сопящую Соню.
Так ее может надо это, типа на привязи держать, чувак? спросил ЛСД.
Нет, ононо совсем ручное.
Ништяк. Слушайте, так чего ж мы ждем? Давайте чего-нибудь учиним!
И мы учинили.
Пробираясь по быстро заполняющемуся народом парку, с привалившейся ко мне Соней я почувствовал некое подобие свободы. По сравнению с квартирными тусовками, неизменно вызывающими клаустрофобию, этот крупномасштабный би-ин на свежем воздухе, под солнцем и небесами, казался раем.