И никто в пылу обсуждений не заметил, с какой любовью и благодарностью высшая корпа смотрит на своих подопечных.
* * *
Абэ прошел в калитку укрепмотеля, кивнув часовому в знак приветствия. Праздник заметно поутих. Большинство бойцов разбрелось по сектору, а те, кто еще оставался во дворе, в основном сидели и потягивали пиво, лениво переговариваясь. Все были на расслабоне, однако тройка у калитки осталась трезва и вооружена. Еще несколько трезвых вооруженных бойцов рассредоточились по двору. Машины, кстати, уже отмыли.
Хозяйки встретили гостя у калитки. Су Минсвежая, улыбчивая, переодевшаяся к вечеру в короткую джинсовую юбочку и топ, а ее сестра, как обычно, очень сдержанная и эффектная в светлом летнем платье.
Эти красивые, со вкусом одетые женщины очень экзотично смотрелись рядом с рядами техники, оружием и вальяжными бойцами. А глядя на леди Мортенсон, вообще невозможно было поверить, что нынешним утром она несколько часов провела у карателей.
Леди Мэрилин,глубоко поклонился Абэ,от себя лично и от госпожи Цинь хотел бы вручить вам небольшой подарок.
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака элегантный сверток, который вместо подарочной бумаги был искусно завернут в тончайший узорчатый шелк, а вместо ленты украшен сложным, похожим на цветок, узлом.
С поклоном Абэ протянул подарок леди Мортенсон:
Пусть сегодняшний день запомнится вам не только утренним происшествием и последующим избавлением, но и нашей искренней радостью, что все завершилось благополучно.
Благодарю, господин Абэ, уверена, так и будет,Мэрилин с ответным поклоном приняла презент и сказала:Прошу меня извинить, но день выдался суматошный и мне еще предстоит многое сделать. Оставлю вас с сестрой.
Абэ снова поклонился, леди Мортенсон с улыбкой кивнула и уплыла в здание, а Су Мин и ее гость направились к столику под тентом.
Когда Абэ устроился в одном из кресел, Су Мин сходила к холодильнику, принесла банку пива и спросила:
Подождешь немного? На сегодня у меня осталось еще одно дело,она показала глазами в сторону турников, где подтягивался одинокий кореец.
Конечно,гость чуть замешкался, но все-таки открыл банку.
* * *
Хён Джун Бин!
Негромкий окрик остановил остервенело подтягивающегося корейца, и тот спрыгнул с турника.
Пойдем,Су Мин на секунду задумалась,на крышу. Поговорим.
Кореец, не произнося ни слова, поклонился и приблизился к старшей. Вместе они прошли в здание, оставив за спиной уже слегка утихшее веселье. Молча поднялись по лестницам и, наконец, оказались на крыше. Раскалившееся за день покрытие уже остывало, однако резкий запах все еще был достаточно сильным.
Расскажешь, что не так?Су Мин кивнула мужчине.
Почему ты решиланачал было он.
Хён Джун,перебила женщина,сколько ты уже со мной?
Шесть лет.
Неужели думаешь, будто за эти годы я плохо тебя узнала и не увижу, что у тебя тяжело на душе?
Мужчина помолчал, глядя сверху на веселящийся город. Из-за бетонных бортиков доносились беззаботные крики и музыка, которые совсем не соответствовали его собственному настроению.
Почему мы не убили карателя? Почему не подарили его Ли Янь? Завтра она бы медленно его растворила на радость людям
А кто, по-твоему, заплатил нам за то, чтобы мы его вернули?
«Виндзор»,последовал быстрый ответ. Однако увидев на лице старшей укоряющую улыбку, Хён Джун неуверенно спросил.Ли Янь?
Конечно,Су Мин мягко взяла собеседника за плечо.И я с ней согласна.
Почему?Хён Джун выглядел растерянным, словно его предали.ТыСтаршая, ты приказала, и я сделал, хотя видел всё: всё, что они делали, всё, что они после себя оставили
Спокойней,тонкие пальцы сдавили плечо,ты давно со мной, и ты имеешь право спросить. А я отвечу.
Су Мин глубоко вздохнула, отпустила мужчину и посмотрела вниз, туда, где в свете уличных фонарей прямо посреди улицы танцевали девушки.
Каратели украли мою сестру,ее голос был по-прежнему спокоен, а руки уже расслабленно лежали на бетонном бортике.И я тоже видела все, что они делали. У меня была картинка с их же беспилотника. Я бы с радостью подарила этого рядового Ли Янь и полюбовалась тем, как она растворяла его, начиная с ног и не давая умереть. А может быть, сама переломала бы ему все кости и оставила жариться на солнце. Но помнишь, что ты хотел, когда только пришел ко мне?
Да. Я хотел убить Младшего.
Именно. У меня тоже было к нему многое. Это ведь он первый назвал меня Кумихо, и отнюдь не за то, что я убивала врагов группировки.
Но ты остановила меня,голос мужчины звучал глухо.
Разве я была неправа? Разве долгая месть, когда он день за днем терял влияние и власть, а мы наблюдали его беспомощность и бессильное бешенство разве эта месть была не слаще простого убийства? Результатом которого ты не смог бы насладиться просто потому, что не надолго пережил бы Младшего.
Ты была права,Хён Джун начал заметно успокаиваться.
Я права и сейчас. У «Виндзора» много карателей. Тысячи, десятки тысяч. Убив одного рядового, списанного его же собственными командирами, мы им не навредим. А вот вернув, против их же планов
Ты уверена?
Я не уверена. Я знаю. Я даже знаю, какие конкретно проблемы мы им сегодня создали. И у меня есть мысль, как можно усилить эти проблемы. Уверена, Ли Янь тоже не оставит выходку корпов без последствий.
Спасибо, Старшая,Хён Джун снова поклонился.Прости, что усомнился в твоем решении.
У тебя есть право спросить, ты им воспользовался. У остальных в тройке так же тяжело на душе?
Да,чуть поколебавшись, ответил боец.
Перескажи им наш разговор. До утра вы свободны.
Да, Старшая.
Су Мин коротким жестом отпустила бойца, и тот, последний раз коротко поклонившись, отошел к люку, а через миг исчез. Женщина же, наконец, с облегчением выдохнула и растрепала волосы.
День, и правда, вышел очень непростым. Зато заканчивался прекрасно!
* * *
Су Мин и боец ушли в здание, Абэ же задумчиво потягивал пиво. На душе было смутно: глодала глухая досада, что разговор, которым он так тяготился весь день, пришлось отложить. Острое чувство вины мешало посмотреть на ситуацию трезво и непредвзято.
Сестры вроде бы не выглядели оскорбленными, держались уважительно и приветливо, но Он ведь был виноват! Перед обеими. Из-за него одна попала в руки кровожадных скотов, а другая лишь чудом и с огромным риском смогла ее освободить.
Его поступок снова спровоцировал роковую череду случайных совпадений. Что это? Внезапный оскал Судьбы? Или уже закономерность? Рок? Проклятие? Собственная глупость? Что он упустил? Где просчитался? А может, вне зависимости от его попыток, и вообще каких бы то ни было усилий, всё повторится? Снова.
Он прикрыл глаза. Вдруг отчетливо вспомнился запах моря. Запах соли и йода. Вспомнилось красное заходящее солнце, отражающееся от бесконечной водной глади, вспомнились собственные пересохшие губы и ходящее ходуном сердце. Как руки стискивали борт, как хотелось перемахнуть через него, прыгнуть в воду и плыть, пока не оставят силы. Всё равно никуда бы не доплыл, но, по крайней мере, до последнего дыхания хоть как-то бы двигался впередтуда, где его ждали и куда он уже не успевал.
Сердце рвалось, но можно было лишь смотреть, как в верхнем левом углу визора электронные часы отсчитывают последние часы до полуночи. Последние часы ее жизни. Его жизни. Просто жизни.
Самое сложное на светекричать в душе от ужаса и отчаяния, но сохранять лицо. Физическая боль и вполовину не так мучительна. Поэтому он стоял у борта поврежденного катера, устремив невидящий взгляд туда, где небо и вода соединялись на горизонте, туда, где готовилось кануть в багровые волны красное солнце. Электронные часы в верхнем левом углу визора равнодушно отсчитывали время.
К утру отчаяние отпустило. Всё было кончено. Уже никуда не хотелось плыть. Уже некуда было спешить. Он опоздал. Всё случилось. Он знал, что случилось. И чувствовал себя предателем, обманщиком, последней тварью. В душе воцарилась холодная пустота.
Поэтому, когда за их группой, наконец-то, прислали другой катер, когда они достигли порта, когда все-таки сошли на сушу, он он уже не торопился. И не смотрел на часы. Время утратило всякое значение. Он знал, что Миюки уже убила себя, уходя от позора, на который ее обрекла мужская самоуверенность и мужская же глупость. Ничего нельзя было изменить. Все, что ему осталосьхана-кандзаши с шелковым ирисом, воспоминания об одной из улиц Киото и чувство глубокой неискупимой вины.