Как будто у меня есть деньги! Вот уж что неизменно в моей жизни, так это их отсутствие.
Но можно украсть.
Док смотрит на меня таким специальным взглядом: мол, ты же вор, Джо. Что тебе стоит?
Люди в Порт-Анри ужасно упрямые. Если уж вбили себе в головы, что Джо Феллоу первоклассный вор, разубедить их не получится. Они будут кивать, слушая твой рассказ, что на каторге ты оказался по чистой случайности, что присяжные идиоты, судья подлец, а адвокат бездарный школяр, что сам ты ещё худший идиот, который собрался писать роман о парижском дне, но прежде вздумал собрать материал и лично, на собственной шкуре, испытать нелепый сюжет, что ни к самому ограблению, ни тем более к убийству того старика ты не имеешь отношения всего-то ждал у машины и выкурил десяток папирос Они будут кивать и лукаво улыбаться, но не поверят ни единому твоему слову. Джо Феллоу первоклассный вор, но любит приврать, скажут они.
Говорю доку, чтобы он шёл спать.
Сам иду к матушке Симонэ. Её заведение работает круглосуточно.
Симонэ встречает меня лично. Усаживает в плетёное кресло. Приносит яичный коктейль и крепкий кофе. Эта старуха знает о мужчинах больше, чем любая другая женщина. Больше, чем знаем о себе мы сами.
Монти наверху? спрашиваю. Она пожимает плечами: а где же ему ещё быть.
Я подожду. Просто посижу здесь, главное не уснуть.
Я так долго и внимательно таращусь на выцветшую фигурку Девы Марии в углу, что Симонэ начинает оправдываться: мол, давно пора выкрасить заново, да всё недосуг.
Не слушаю её, как не вижу блеклую Деву Марию.
Я сбежал с Адского острова, из самой охраняемой тюрьмы Французской Гвинеи, откуда, говорят, бежать невозможно. Неужели же я не придумаю, как выбраться с мирного тихого Гуанахани?
***
Когда неделю назад Сезар пришёл ко мне и сказал, что королём выберут моего Никки, я едва не поперхнулся ромом. Был вечер, мы устроились на веранде. Солнце тонуло в синеве моря. Чертовски красиво.
Мне никогда по-настоящему не нравился Порт-Анри. Это стыдное чувство сродни ненависти к собственному отцу. Точнее, к отчиму. Порт-Анри принял меня как родного. Простил старые грехи. Дал жену. Сына. Товарищей. Согревал и кормил. Но за семь лет я так и не стал здесь своим. Две вещи примирили меня с этим городом: закат и мой сын.
Когда солнце скрылось, док начал рассказывать про Сек, и мне пришлось сходить за ещё одной бутылкой.
Мы с ним знакомы семь лет. Я, можно сказать, обязан ему жизнью. Только поэтому я не выпроводил его сейчас же, а вежливо выслушал весь этот бред.
Выслушал и сказал:
Док, это полный бред.
Ты никогда не задавался вопросом, почему тогда, семь лет назад, не выжил никто из твоих товарищей?
Чёрта с два я не задавался. Правда, своё недоумение формулировал иначе: почему выжил я?
Мы были настоящими трупами, когда добрались до Порт-Анри. Почти две недели в океане на трухлявой речной лодке, которую едва не утопил первый же шторм. Солнце и соль изранили кожу. От обезвоживания у меня начались галлюцинации. Сначала мне казалось, что я снова вернулся в карцер и остался один на Адском острове. Что всем каторжникам Французской Гвианы объявили амнистию, только меня забыли в сыром подвале, пропахшем гнилью. Я отчаянно и безответно выстукивал по дну лодки послания воображаемому соседу по блоку. Потом разговаривал с мёртвыми людьми. Они по очереди появлялись в лодке, садились напротив и молча смотрели. Я видел деда, который умер ещё до войны. Видел отца и мать. Немецкого солдата, которому я прострелил ногу. Девушку из Амьена, на которой обещал жениться. Перед каждым из них я был в чём-то виноват, и эта вина разъедала мою душу, как соль разъела кожу. Я каялся и молился, но ответом мне была тишина.
Услышав крики чаек, я ни на миг не усомнился, что это очередной мираж.
После такого путешествия не всякий здоровый человек встанет на ноги. А я здоровым не был. Я был бледным чучелом, которое выбралось под солнце после пяти месяцев в подвалах Адского острова, где во время прилива вода поднимается по пояс.
Мы бежали втроём. Я, Антуан и ещё один парнишка, имени которого я так и не узнал. Никто из нас не был обучен морскому делу, и это настоящее чудо, что нашу скорлупу принесло к берегу Гуанахани.
Порт-Анри. Мекка всех каторжников Французской Гвианы. Мечта, которая давала мне силы на Адском острове. Мираж морской пустыни. Рассказывали всякое. Но меня всегда интересовало одно: Гуанахани, в отличие от Тринидада, Кюрасао или Гренады, не выдаёт беглых преступников.
Когда я пришёл в себя в больнице Порт-Анри, мне сообщили, что товарищи мои мертвы. Чуда хватило только на меня одного.
Иногда думаю: может, я всё ещё там? В этой лодке? Умираю от обезвоживания и вижу сон?
Я выслушаю твою версию, док. Но не обещаю в неё поверить. Сегодня ты явно не в себе.
Это не версия, Джо. Когда вас привезли в госпиталь, первым делом проверили кровь. Из всех троих подходил только ты. Узнав об этом, Его Величество прислал личного врача.
И кто же этот врач?
Я, Джо. Я.
Вот такие новости через семь лет знакомства, почти дружбы. Никогда бы не подумал, что док такой непростой человек. Внешне обыкновенный порт-анрийский старик, смуглый, невысокий. Запросто заглядывает в «Азур». Любит выпить, умеет рассказывать, умеет и слушать.
Дела.
И что же, остальных, значит, так и оставили умирать?
Отчего же. Их лечили, конечно. Но лечил их не я, а значит, шансов у твоих товарищей, считай, не было.
Что же такого особенного в моей крови?
Надо же, старый Анри VIII, дед нынешнего короля, Анри IX, лично принимал участие в моей судьбе. Впору возгордиться.
Меня всегда восхищало справедливое устройство монархии Гуанахани. Когда нет прямых наследников, король выбирает преемника среди детей простых портанрийцев. За сто с лишним лет на Гуанахани сменилось десять монархов. Пятеро из них были из семей рыбаков и шахтёров.
Удивительного тут ничего нет. В конце концов, первый Анри был и вовсе рабом, носил фамилию своего хозяина и полжизни жарился под солнцем на тростниковых полях. Пока в 1813-м не случилась революция. Говорят, тогда на острове вырезали всех белых. Потом, понятно, извинялись, но не думаю, чтобы очень искренне.
Ты не представляешь, Джо, какая важная штука кровь. Мой предшественник на посту личного королевского врача, доктор Августо Медина, рассказывал, что Анри планировал жениться на одной из внучек королевы Виктории. И будь уверен, реши он это крепко, ни королева, ни английский парламент, ни сама внучка не смогли бы ему отказать. Но Анри передумал, когда узнал, что у отпрысков Виктории дурная кровь.
Это который Анри? Пятый или шестой?
Джо, ты меня совсем не слушаешь? Не было ни пятого, ни шестого. Как не было второго, третьего и прочих. Анри всегда один. Первый и единственный.
***
Грузные шаги на лестнице. Это, конечно, Монти. Господин Смит, американский консул.
У нас с консулом сложные отношения. Монти отлично знает, что именно я научил своих товарищей обращаться к нему по имени. Его это злит, но поделать он ничего не может. Ещё больше консула Смита раздражаю я сам. Он был бы рад устроить мою экстрадицию на родину. Но руки коротки.
Одно качество мне нравится в этом толстяке: он неплохо умеет держать лицо.
Увидев меня, Монти только вскидывает бровь.
Симонэ провожает нас в небольшую каморку, которая служит ей чем-то вроде офиса. Хорошо, что не предложила пойти наверх, в одну из спален.
Я рассказываю Монти Смиту про Сек, короля и моего сына.
Феллоу, вы несёте полную чепуху. Сколько вы выпили? говорит он.
Я выпил не так уж много. Считай, и не пил вовсе. Послушайте, Монти, вы ведь не обязаны мне верить. Я предлагаю беспроигрышную сделку.
Какой мне прок ссориться с королём Анри?
Вы получите меня. Станете героем. И уберётесь в конце концов с этого проклятого острова. Гуанахани могила для дипломата. Не представляю, что вы натворили, чтобы заслужить такое назначение. Но держу пари, вы будете рады возможности всё исправить. Вернуться в цивилизованный мир, снова сделаться господином Смитом. Признайтесь, вас ужасно бесит, что всякий порт-анрийский нищеброд зовёт вас «Монти».