Дэйва колотило изнутри. Он понимал: она говорит так для возможных прослушек, он ведь сам настаивал на подобной процедуре передачи информации. Понимал, что всё не всерьез, но воспринять недовольство мисс Ховерс как игру у него не получалось. По спине полз липкий пот, руки подрагивали, кадык дергался, в горле пересохло. Хотя бы глоток воды!
Мисс Ховерс,сипло сказал Дэйв,мы готовы давать результат, но для этого необходимо больше исследовательского материала
Какого именно? И почему вы молчали, если материальная база недостаточна?
Я посылал запрос в управление, но ответа оттуда пока не пришло
Еще раз. Что нужно для большей эффективности исследований?
Дэйв, по-прежнему глядя куда угодно, только не на собеседницу, ответил:
Расширить квоту по программе «Надежный образец». Сейчас нам дают по одному образцу в месяц.
А нужно?спросила Эледа.
Хотя бы.
Сколько у вас боксов для содержания? Впрочем, неважно. Подавай заявку для полного заполнения боксов.
Благодарю,голос у Дэйва совсем осип.
Мисс Ховерс посмотрела на управляющего лабораторией с жалостью:
Дэйв, прекрати так трястись. Ты ведешь себя еще ужаснее, чем моя горничная, из этих новомодных. Она тоже избегает смотреть в глаза, постоянно трясется и силится угодить на каждом вдохе. Это раздражает,в ее голосе прорезались металлические нотки.
Мистер Парсон, наконец, поднял глаза на собеседницу. Лицо у него лоснилось от пота, и было застывшим, словно маска.
Ты ужасен,искренне сообщила Эледа.Смотреть противно. Займись своими подчиненными. Материалом мы вас обеспечим. И дайте уже, наконец, результат. Результат, Дэйв. Ты понял?
Да, мисс Ховерс.
Работайте.
С этими словами она направилась к дверям. Дэйв поспешно вскочил, едва не опрокинув кресло, но мисс Ховерс и ее амбалы уже вышли.
Как только дверь за ними закрылась, мистер Парсон трясущимися руками вцепился в ролекс, снова выставляя таймер в рабочий режим, и лишь после этого бросился к кулеру. Он пил ледяную воду стакан за стаканом, до ломоты в зубах, до судорог в горле, а потом медленно осел на пол, уткнулся лицом в ладони и беззвучно разрыдался.
* * *
Кошмар Джеллики Тарукай длился вот уже полтора года. Она давно забыла, каково этожить, не вздрагивая от звука шагов, не обмирая от взгляда, брошенного вскользь, не просыпаясь от собственного крика, который сама же и душишь, зарываясь лицом во влажную от пота подушку.
Кошмар не прекращался. От него не было избавления. Застывший ужас поселился в животе, свернувшись ледяным комом. Джеллика просыпалась с ним и засыпала, ходила за покупками и прибирала дом, улыбалась окружающим и тайком плакала по ночам. А еще мечтала, ненавидела, ела, пила Но страх всегдавсегда!даже когда ее рвало от боли, оставался внутри.
Джеллика научилась различать разные виды кошмара. Как и разные виды унижения. Например, её спрашивали: «Мисс Тарукай, почему на моем столе пыль?» Спрашивали очень вежливо, не повышая голоса. Но вдоль по позвоночнику сразу же ползли ледяные мурашки. Ведь Джеллика отлично зналаникакой пыли на столе нет, она протирала его сегодня утром и даже днем, ведь за любую ничтожную небрежность ее накажут. Сильно накажут.
Поэтому вопрос про пыль был всего лишь придиркой. Упрекнуть горничную не за чтовесь дом сияет. Он всегда сияет, ведь Джеллика убирает его, не покладая рук. Каждый день, с утра до вечера, прерываясь лишь на то, чтобы торопливо перекусить безвкусным сублиматом.
Но, если повод для наказания отсутствует, его всегда можно выдумать. В конце концов, почему нет? Джеллика же не сотрудница корпорации, у нее нет прав. Конечно, контрактом оговорены некоторые нюансы, но жалобы рассматривает только агентство по найму. Причем только то агентство, которое оформляло контракт. А ее агентство закрылось через три месяца после подписания ею договора. И вместе с закрытием исчезла даже та мизерная защита, на которую могла рассчитывать бесправная мисс Тарукай.
А ведь Джеллика сама выбрала этот дом. Ей показали голографические проекции. Дом был прекрасен! Какая честьработать в таком месте, да что там работать, честьдаже просто приблизиться к нему! Она в жизни не видела ничего роскошнее. И юной горничной повезлоона попала именно сюда, потому что главным пунктом помимо «исполнительности, чистоплотности и образованности» наниматель особо обозначил «эстетичный внешний вид».
Джеллика подошла по всем параметрам. Она прекрасно читала, писала и считала, с отличием окончила курсы хаус-менеджмента, умела готовить, сервировать, убирать и даже петь! А ее внешний вид был однозначно эстетичным, ведь Джеллика была очень хорошенькая, невысокая и тоненькая. Телосложение, как и азиатский разрез глаз, она унаследовала от матери-островитянки, а вот медную кожу, пухлые губы и вьющиеся волосыот деда-африканца. Не красавица, конечно, но, как сказали в агентстве, «весьма пикантная».
Она так надеялась, что сможет пробиться в корпоративной зоне. Стать здесь человеком! А стала по сути рабыней. Одушевленным предметом, даже не домашним животным. К домашним животным здесь относились куда снисходительней, чем к Джеллике. Домашних животных не наказывали так часто. Зато Джелликусколько угодно. В основном безо всякого повода. И это было гораздо хуже, чем когда повод находился. В конце концов, за действительную провинность она получала одну-две хлесткие пощечины, иногдапинок. Но если причины для побоев не находилось, ее начинали унижать.
Унижения всегда были разные, но в целом она делила их на три категории.
ПерваяБезобидная. Когда унижали только словами. Это, конечно, мерзко, но, по крайней мере, вытерпишь с улыбкойсможешь убраться с хозяйских глаз. Недалеко и ненадолго, но все-таки получишь передышку. Вот только каждый раз можно лишь гадатьотпустят быстро или продолжат измываться уже не только словесно.
ВтораяПротивная. Когда придумывали что-то по-настоящему мерзкое и заставляли ее это делать. Так, например, «пыльный» стол горничная вылизывала языком, якобы «несвежую» рубашку ей однажды запихивали в рот, пока она не потеряла сознание от удушья, а за «пережаренный» стейк приказали съесть принесенный откуда-то кусок протухшего мяса. Съесть красиво. С фарфоровой тарелки. Вилкой и ножом. С приятной улыбкой. Ведь если она готовит всякое дерьмо, то и сама должна есть дерьмо безропотно. Впрочем, Джеллика тогда была глупой. Не смогла съесть, начала давиться и плакать.
И познакомилась с третьей категорией унижений. Самой Ужасной.
Ведь нет ничего страшнее, чем когда омерзительное унижение растягивается на часы, дни, а то и месяцы. И повторяется раз за разом в одно и то же время.
Да, воспитанием Джеллики Тарукай занимались очень ответственно. Ее отучили от брезгливости. И приучили терпеть боль. Джеллика умела всё. Умела не плакать и хранить спокойствие, когда внутри поселялась мелкая дрожь, а в груди холод, когда даже шаг сделать было невозможноне слушались ноги. Но раздавалось мягкое, почти ласковое:
Мисс Тарукай, подойдите.
Она всегда подходила.
В этом доме не терпели суеты. «Во всем. Необходим. Порядок»,так ей говорили, тыча лицом в нарочно пролитый хозяйской рукой кофе. «Хватит трястись. Это раздражает!»
Да, она помнилаприслуга должна быть вышколенной и понятливой.
Джеллика стала очень-очень понятливой. Правда, не сразу.
* * *
В первые недели, когда Джеллика Тарукай только поступила на работу в этот дом, она еще не была ни вышколенной, ни понятливой. Была самой обычнойглупой горничной, которую на ее великое счастье взяли работать с забытого всеми (кроме агентства по найму) острова в Чистую зону. Обучили и привезли на материк.
Боже, ведь тогда ей это действительно казалось счастьем! Она прошла такой строгий отбор Разве ж можно было подумать, что материкмечта всех и всястанет для нее кошмаром? Она расхочет оставаться. Но останется. Навсегда. Потому что никто и никогда не покидал этот дом по истечении контракта. Никто и никогда. Из этого дома, с этой работы можно было уйти только одним способомв черном пластиковом мешке.
До нее так уже «ушли» две девушки. Но Джеллика об этом узнала позже, когда сама попала в ловушку. Две девушки чуть постарше нее: двадцати и двадцати двух лет.