И что ты думаешь? психолог обратилась к Розе, смотря ей в глаза и будто забыв обо мне.
Ну, они говорят, что я могу стать хорошим инженером или архитектором. С программированием у меня не очень, поэтому туда лучше не соваться, зато с воображением и пространственным мышлением проблем нет, Роза обводила чудесными карими глазами, так похожими на мои собственные, свод неба и вдруг нахмурилась. Я проследила за ее взглядом и улыбнулась: облако, на которое она смотрела, было плохо прорисовано, неестественная цветокоррекция и зернистая графика. Я поймала себя на мысли, что мы похожи даже большеобе страшные перфекционистки. В следующий раз она поправит в настройках нужные параметры и вновь приведет свой виртмир к идеалу. Но мне не нравится ни то, ни другое. Я вообще не знаю, что мне нравится.
Ты можешь выбрать все, что захочешь, сеть-психолог подмигнула. В этом ее жесте, таком непрофессиональном и бесхитростном, угадывалось то, чего так не хватало самой Розе сейчас: просто быть ребенком. Но Роза становилась взрослой, ее детство заканчивалось; она готовилась к принятию важных решений и не хотела ошибиться.
Это не совет, вздохнула девочка и прикрыла глаза.
Я не даю советов, ты же знаешь. Тебе самой придется сделать выбор.
Если бы если бы мама была жива, сказала Роза так тихо, что мне пришлось перемотать этот секундный эпизод еще раз. Я смотрела на дочь широко открытыми глазами, из которых бесконтрольно лились слезы. Я чувствовала себя живой, как никогда прежде, а Роза говорила, что ее мать умерла Пауза длилась целую вечность, Роза так и лежала с закрытыми глазами. А сеть-психолог пристально смотрела на меня. В ее неодушевленном взгляде было столько человеческой скорби и сочувствия, что я испугалась. Можно было приписать чувства мне, поскольку я когда-то была живым человеком, но машине? Могла ли сеть-психолог, мертворожденный ребенок человеческой цивилизации, научиться чувствовать? Слезы прекратились, наш визуальный контакт завершился в момент, когда Роза открыла глаза. Но за мгновение до этого сеть-психолог едва заметно кивнула. Кивнула мне и перевела взгляд на Розу. «Что это значит?» повис в тишине мой немой вопрос.
Роза, время сеанса подходит к концу, дочка села, и я снова перестала видеть ее лицо. Я хочу, чтобы к следующей встрече ты проделала вот такой мысленный эксперимент.
С каждым следующим словом сеть-психолога мой мир делал новый оборот вокруг своей оси, раскручиваясь с немыслимой скоростью. Я понимала, что она хочет, и от осознания меня чуть не выворачивало наизнанку.
Посмотри в зеркало и представь, как выглядела твоя мама. С воображением у тебя все отлично, поэтому ты справишься. Что бы она тебе сказала, увидев тебя, что бы сделала, Роза, не дыша, запоминала. Я чувствовала, что она сразу же, как только выйдет из виртмира, попробует это упражнение. А затем вернись сюда и задай самые важные вопросы себе самой. Иногда мы ищем ответы не там, где нужно. Иногда ответы уже есть в нас самих, только мы о них не догадываемся. А иногда помогает только бог из машины.
Хорошо, ответила Роза, я чувствовала в ее голосе трепет и тихую благодарность за все-таки полученный, хоть и не совсем понятный совет. Едва ли Роза представляла, что ее ждет по возвращении сюда, едва ли она знала, что значит старинное, как мир, выражение, произнесенное сеть-психологом. Она умная и, без сомнения, быстро найдет ответ в Сети, но он не будет обладать в полной мере тем смыслом, который заложила в него сеть-психолог. Интересно, просчитала ли сложнейшая нейросеть психолога все возможные исходы? Ведь неизвестной переменной была не только Роза с ее человеческой импульсивностью, но и я, еще более непредсказуемый, кощунственно обожествленный параметр.
Они распрощались, и наступила темнота. Я уже не воспроизводила в деталях мир Розы, я, уподобившись машине, кем, по сути, и была, просчитывала вероятности. На человеческую интуицию невозможно было положиться. Зато обнадеживающие 74,58%, что Роза примет меня за свой собственный плод воображения, подействовали успокаивающе.
Спустя несколько минут, прошедших в человеческом мире, передо мной возникла знакомая симуляция. Роза сидела возле реки в одиночестве. Тихий плеск воды. Далекий голос вспорхнувшей птицы. Шелест листвы И мой первый шаг навстречу дочери.
Здравствуй, Роза.
Мама?
Я не удержалась от применения своих нечеловеческих способностей: время для нас текло по-разному, я могла полностью остановить его здесь и бесконечно наблюдать взмах крыла бабочки, который мог так и не завершиться. Я могла повернуть его вспять, переживая снова и снова долгожданное обращение от самого родного в мире человека. Я смотрела на Розу из каждой точки пространства, подмечая любое несущественное изменение. Рот приоткрылся, глаза расширились. Пот мгновенно подступил к открытым участкам кожи на шее и руках. Губы медленно сомкнулись, произнося первую «М» в таком незнакомом слове, которое некому было сказать в реальности. С выдохом«А» и практически беззвучно второй слог«МА». Ресницы сделали краткий взмах, чтобы не прерываться на моргание, когда она повернется. Тело напряглось, чтобы успеть, чтобы не пропустить. Резкий поворот головы, русые волосы по немыслимой траектории разлетелись назад, я увидела каждую прядь в растрепанном смешном хвостике. Когда непослушные мягкие пряди опустились на плечи и спину, я завершила свой замедленный круговой облет и вернулась в человеческое время. Мы стояли напротив друг друга, не отводя взгляд одинаковых глаз, не дыша, не произнося ни слова. Секунда, такая краткая для Розы и бесконечная для меня, и она крепко обвила меня руками. Я слышала ее быстрое громкое дыхание, сбивчивое, неровное, краткий вдох и слишком резкий выход. Девочка, мгновение назад сильная, стальная, решительная, обмякла в моих руках и горько заплакала, уткнувшись мне в шею. А я я чувствовала. Чувствовала себя через ее слезы, через ее боль. В один миг огромный необъятный мир, доступный моему сознанию, сжался до одной крошечной точкичувству, которое горело между нами. Его невозможно было описать привычными для меня переменными и функциями. Это чувство, будто нервный импульс, напрямую передалось от ее синапсов, живых, человеческих, моим машинным искусственным нейронам.
Прости меня, я крепко прижимала Розу. Я просила прощения за все годы, когда меня не было рядом; за все счастливые и печальные моменты, которые безвозвратно прошли без моего присутствия; за все несказанные слова любви и поддержки, такие необходимые любому ребенку. Я просила меня простить и за то, что не открою всей правды и теперь, навсегда оставшись лишь «виртуальной» мамой, без возможности обнять меня в реальности.
Роза отстранилась от меня, рассматривая заплаканными глазами свою иллюзию. Она была прекрасной, моя девочка, моя дочь, мое продолжение. Мы, наконец, улыбнулись друг другу, принимая каждая свою правду: Роза поверила в силу своей мечты, а яв то, что мое сердце, где бы оно ни находилось, способно любить.
***
Марта, ты покрасила волосы? я смотрела на внучку, не узнавая ее новый облик.
Ага, как думаешь, мама меня убьет? она обернулась и хитро посмотрела на меня. Нет, в ее взгляде и вопросе не было страха, это был ее вызов матери, миру.
Я лишь покачала головой. Мы познакомились слишком давно, и я знала, что отчитывать ее бесполезно: она все равно сделает так, как посчитает нужным. Я пробиралась сквозь высокую траву на поляну, где мы обычно встречались. В отличие от ежедневных встреч с Розой, с Мартой мы виделись время от времени, ей не нужно было постоянное присутствие виртуального друга в жизни. Если Роза считала меня своей матерью, пусть и выдуманной самостоятельно, то Марта всегда хотела докопаться до сути. Ей было сейчас семнадцать, столько же, сколько Розе, когда мы познакомились. Я неосознанно сравнивала их, но находила мало похожего: у Марты были голубые глаза и нос в веснушках, даже зимой, она была очень миниатюрной, хрупкой, мягкой. Роза, безусловно, была красивой, однако, в ее красоте было больше стати, породы, Марта же была девушкой другого толка: вечный подросток, юный милый эльф. И вот, она стерла единственное отличие от материрусые волосы. Я молча села рядом на траву и спросила.