- Ты спроси меня, Володечка, чего я в жизни не пробовала.
Спросить-то я, может, и спросил бы, но не успел. В этот как раз момент началось телефонное сумасшествие.
Сначала позвонил Манолис.
- Вот что, уважаемый Вова, - начал он злобно и без всякого "здрасьте", голосом, удивительно юным и свежим. - Я в эти ваши игры играть отказываюсь.
- А? - спросил я.
- Отказываюсь самым категорическим образом!
- Э-э-э... я, может быть, не совсем... Что вы имеете в виду?
- Это даже как-то гнусно с вашей стороны предлагать нам с Тамарочкой сексуальное партнерство такого рода!
Я брякнул трубку.
- Ну вот, - победоносно объявил я Вере. - Манолис звонил. Отказывается от партнерства твоего.
- Хм! - Верочка недоверчиво приподняла брови.
И опять закричал телефон.
Заговорщицким шепотом спросили меня и представились Ириной Викторовной. Я закивал головой, а Вера сделала скучное лицо.
- Где моя дочь, Владимир?
- Э-э-э, я...
- Не л-лгите! Она у вас.
Пожав плечами, я отдал трубку Вере.
Я ошибся. Не скучным было ее лицо - застывшим. Я особо не вслушивался в ее скупые ответы, меня поразил голос - бесцветный, мертвый, монотонный голос робота из дешевого фантастического фильма.
- Не волнуйтесь, мама. Я скоро приду.
Вера осторожно положила трубку и посмотрела на меня, чуть улыбаясь. Она словно хотела передать мне что-то важное, но так ничего и не сказав, встала с постели и мягко, летаргически прошла в ванную.
Тут позвонила Тамарочка. Она что-то защебетала о крутой вечеринке, о своих благодарностях, о благодарностях Манолиса и тому подобную чушь. Она щебетала бы так без передышки до самого вечера, но я умудрился вклиниться.
- Твой-то, Манолис, уже звонил сюда, между прочим.
Тамарочка изобразила ангельское смущение. Он такой чистый-наивный, сказала он, он прям в каком-то девятнадцатом веке живет, в том смысле, что у него очень высокая нравственность. За это, пропела она нежно, и люблю его (Ой!)
- Публико морале, - понимающе сказал я. - Моральный кодекс строителя коммунизма.
Трубка рыкнула и в разговор встрял Манолис.
- Коммунистов ненавижу зоологически! - прозлобствовал он, а потом, уже вполне человеческим тоном, продолжал. - Это я, по параллельному. Ну, как там?
Что меня раздражает в малолетних, так это ненатуральность непринужденности. Злоба у них получается куда чище.
- Там всегда хорошо, - непринужденно ответил я. - Не то что не там.
Тамарочка хихикнула. Потом ойкнула. Потом уронила телефон. Потом быстро затараторила:
- Ну ладно, Володечка. До скорого. Ждите... (завязалась борьба) Ждите в гости!
Ту-ту-ту-ту-ту...
Сзади, на выходе из ванной, стояла мокрая Вера.
Мама права, - сказала она. - Ты меня не любишь. У тебя на лице похоть. У тебя на уме группешник. Это для тебя высшая радость, низкий ты человек.
Надо было показать, что я с нее смеюсь, и я рассмеялся. Она тоже. Немножко принужденный смех у нее получился, но так вообще ничего.
И мне стало грустно оттого, что мы смеемся, синхронно пытаясь скрыть друг от друга свои чувства, в общем, довольно склочные. И послышалось отдаленное эхо ночной тревоги, потому что мне ну совершенно не хотелось терять Верочку - уж очень сильно она меня зацепила. Да тут еще этот труп.
* * *
Она ушла к своему Валентину продавать очередную несусветную байку о старой подруге или, там, о милиции - я не знаю. Он все скушает, деваться некуда, кроме как жрать что дают. Боже.
Если б я только мог соврать ей, что все это мне надоело.