Этта встала, ее горло все еще сжималось. Ей так хотелось обнять маму, но та отошла, сложив руки за спиной.
Увидимся на месте?
Приеду сразу после тебя. Обещаю.
Вал огня катился по нотам, сбивая дыхание в груди Этты, просачивался сквозь кожу, мерцая в костном мозге, когда они с Элис проскользнули в еще пустой зал.
Она не могла не признать: этот скрипач Этта посмотрела на подобранную с пола программку. Эван Паркер, точно. Она слышала его на нескольких конкурсах. Играл он вполне прилично. Может быть, даже отчасти хорошо.
«Но, подумала Этта, ощутив прилив удовлетворения, не так хорошо, как я».
И недостаточно хорошо, чтобы справиться с чаконой Баха из партиты номер два в ре-миноре.
Свет потускнел и прокатился по сцене всполохами меняющихся цветов: техники в будке вносили последние корректировки, чтобы освещение соответствовало настроению музыки; Эван с темными мерцающими волосами, стоя посреди сцены, принялся за чакону, словно пытался высечь из своей скрипки огонь, совершенно не обращая внимания на всех и вся. Этта знала это чувство. Она могла сомневаться во многом, но не в своем таланте и любви к скрипке.
Им не давали выбора: совет директоров музея сам назначил каждому, какое произведение исполнить на благотворительном концерте, но какая-то маленькая, кисловатая часть Этты все еще томилась от зависти. Большинство, включая ее саму, считало чакону одним из сложнейших в исполнении произведений для скрипкитема повторялась в десятках головокружительно сложных вариаций. Эмоционально мощная, практически идеальная с точки зрения композиции. По крайней мере, когда ее играла она. Играть чакону должна была она!
Ее часть, ларго из сонаты номер три, была заключительной среди скрипок. Сладостное волнение, задумчивая медитацияне самое сложное произведение и не ярчайшее, но, как снова и снова повторяла Элис, «с Бахом схалтурить не получится». Каждое произведение требовало от исполнителя полной отдачи и сосредоточения, напряжения всего мастерства. Она сыграет безупречно, полностью сосредоточившись на дебюте.
Не на маме.
Не на том, что теперь ей некому позвонить или написать после выступления, чтобы передоговориться о времени.
Не на том, что один вечер может определить все ее будущее.
Ты бы отлично справилась с чаконой, сказала Элис, когда они пробрались к краю сцены, направляясь в зеленую комнату, но сегодня за тобой ларго. Помни, это не соревнование.
У Элис такой волшебный взгляд, будто она сидит у себя дома перед камином, укутавшись в большое одеяло, рассказывая миловидным лесным созданиям сказки на ночь. Волосы, некогда, если верить фотографиям, бывшие огненно-рыжими и спускавшиеся до середины спины, теперь были коротко острижены и белы, словно молоко. Дожив до девяноста трех, она не потеряла ни теплоты, ни остроумия. Но хотя ее разум был острым, как никогда, а чувство юмора вдвойне злободневней, Этта заботливо помогла ей подняться по лестнице, стараясь не сжимать тонкую руку слишком сильно, когда один из организаторов провел их в зеленую комнату.
Но не забывай, ухмыляясь до ушей, прошептала Элис, что тымоя ученица и уже потому лучшая. И если ты чувствуешь потребность это доказать, то кто я такая, чтобы тебя останавливать?
Этта ничего не могла с собой поделать: засмеявшись, обняла наставницу за плечи и была благодарна за возвращенное с десятикратной силой объятие. Когда Этта была младше и только начинала участвовать в конкурсах, она не могла выйти на сцену, пока Элис трижды не обнимет ее и не поцелует в макушку на удачу. Это заставляло ее чувствовать себя в безопасности, вокруг плеч как будто оборачивалось теплое одеяло, и она могла спрятаться внутри этого чувства, если потребуется.
У меня есть Элис.
Пусть у нее не было больше никого, у нее была Элис, верившая в Этту, даже когда та играла из рук вон плохо. Из двух британок в ее жизни она была благодарна, что по крайней мере эта, кажется, безусловно любила ее и заботилась о ней.
Элис отступила назад, касаясь щеки Этты.
Все в порядке, милая? Ты ведь не передумала?
Нет! Боже, она не могла дать Элис ни малейшего повода отменить дебют! Просто, как обычно, нервничаю.
Элис прищурилась на что-то у нее за плечом; Этта начала было поворачиваться, чтобы посмотреть, что это, но ее наставница дотронулась до одной из сережек, в задумчивости морща лоб.
Мама дала?
Этта кивнула:
Ага. Вам нравятся?
Они Элис опустила руку, казалось подбирая слово. Красивые. Но и вполовину не такие красивые, как ты, утеночек.
Этта закатила глаза, но рассмеялась.
Мне нужно Я должна позвонить, медленно проговорила Элис. Ты ведь сможешь начать разогреваться сама?
Конечно, всполошившись, кивнула Этта. Все хорошо?
Элис махнула рукой:
Будет. Если я не вернусь через несколько минут, убедись, что тебя включили в очередь на сценутебе нужно больше всего времени, так как у тебя не было генеральной репетиции. И скрипкакакую тебе дали?
Антониуса, возликовала Этта. Это была одна из нескольких скрипок Страдивари из коллекции Метрополитен-музея и первая, к игре на которой ее допустили.
Ах, золотое дитя. Придется немного поработать, чтобы разыграть ее, предупредила Элис. Меня не волнует, что там говорит твоя мать, будто их надо приберечь на будущее. Держать такие невероятные инструменты в заложниках за стеклом. Ты знаешь, что
Чем дольше скрипка молчит, тем труднее ей вновь обрести свой истинный голос, закончила Этта, уже раз сто слышавшая это заявление.
Страдивариструнные инструменты, созданные семьей Страдивари из Северной Италии в конце семнадцатогоначале восемнадцатого века, стали легендарными благодаря силе и красоте звучания. Владельцы описывали их не как вещи, а как людейтемпераментных друзей с характером, который невозможно полностью подчинить, как бы виртуозен ни был исполнитель.
Как ни прекрасна была ее собственная скрипкавийомовская копия «Мессии» Страдивари, унаследованная ею от Элис, она была всего лишь копией. Каждый раз, думая о прикосновении к настоящему инструменту, Этта чувствовала, что из пальцев вот-вот посыплются искры.
Еще немного, утеночек, сказала Элис, потянувшись, чтобы нежно потрепать воспитанницу за подбородок.
Этта подождала, пока наставница благополучно спустится по лестнице, прежде чем повернуться назад и, прищурившись, устремиться во тьму.
Вот ты где!
Обернувшись, Этта увидела Гейл, организатора концерта, что, извиваясь, проталкивала себя по сцене, насколько позволяло длинное узкое черное платье.
Остальные за кулисами в зеленой комнате. Что-нибудь нужно? Мы разогреваемся по очереди, но сначала я тебя со всеми познакомлю. Она оглянулась, и по ее лицу промелькнула вспышка разочарования. Твоя наставница с тобой? Черт, а я-то надеялась с ней встретиться!
Элис и ее покойный муж, Оскар, были всемирно известными скрипачами, прервавшими карьеру в Нью-Йорке, когда Оскар заболел. Он умер всего через год после того, как Этта начала брать уроки у Элис, но в пять лет она была достаточно взрослой, чтобы получить верное впечатление о его теплоте и чувстве юмора. Хотя Элис не выступала многие годыу нее не хватало духу даже попробовать после смерти Оскара, о ее захватывающем дебютном выступлении в Ватикане в определенных кругах по-прежнему ходили легенды.
Элис вернется, пообещала Этта, когда они пробились к зеленой комнате. Вы познакомите меня со всеми? Извините, у меня не было генеральной репетиции.
У Эвана тоже. Все будет хорошосейчас разберемся.
Дверь зеленой комнаты оказалась открыта, и поток голосов, пронзительных от волнения, вылился ей навстречу. Когда она вошла, другие скрипачи уставились на нее с откровенным любопытством.
Они гадают, почему ты здесь. Этта понизила голос и изучала их в ответ, пока Гейл ходила по комнате и выкрикивала имена. Этта узнала двух из трех присутствующих мужчинпожилых, предпенсионного возраста. Эван, конечно, все еще стоял на сцене. Организаторы уравновесили их тремя женщинами: пожилой скрипачкой, ею самой и другой девушкой, выглядящей ровесницей Этты. Гейл представила ее просто как «Софию», словно в фамилии не было необходимости.