В средней школе он реагировал на подобное уходом в себя, находя утешение в душах великих писателей, вскоре начав считать себя персонажем «Записок из подполья» Достоевского.
«Одноклассники встречали меня злобными и беспощадными насмешками, потому что я не был похож ни на кого из них. Но я не мог терпеть эти насмешки и не мог сойтись с ними через ту крестьянскую готовность, с которой они сходились друг с другом. Я ненавидел их с первого взгляда, запираясь в робкой, оскорбленной и несоразмерной гордости. В конце концов, я не смог с этим смиритьсяза эти годы во мне возникла тяга к людям, к обществу. Я пытался подружиться с кем-то из одноклассников, но так или иначе, любая дружба всегда была напряженной и быстро заканчивалась сама собой».
Россия была большой, грубой и болезненной. Люди, населявшие ее, были зачастую некультурны и больше полагались на мускулы, чем на мозги. Карпов видел, как физическая сила приносила другим в школе признание и знал, что ему таким никогда не быть. Он не был похож ни на кого из одноклассников. Он не мог бегать достаточно быстро, прыгать достаточно высоко или с боем прорываться к мячу. Однако он смог подавить свое чувство неполноценности и стать капитаномно другими методами. Он начал обхаживать физрука, задерживаясь в раздевалке, принося ему еду из дому и даже как-то уперев для него шкалик водки, обнаруженный в старом баре отца.
Постепенно он получал все большее доверие, помогая составлять планы, заниматься спортивным инвентарем и проверять, все ли было учтено и должным образом сложено в конце дня. Вскоре ему была поставлена задача распределять инвентарь между командами, а также раздавать спортивную форму и обувь, и эта небольшая власть дала ему контроль над одноклассниками. Любой, кто обижал его, теперь мог получить полный ворох разнообразной гадости в отместку. Заводилы, ранее совершенно бесцеремонно обращавшиеся с ним, теперь вынуждены были его просить, а те, кто этого не делал, быстро нашли себе проблемы в других отношениях.
Будучи подкованным в учебных дисциплинах, Карпов помогал в учебе тем, кого считал полезным для себя и избегал и даже мешал тем, кого воспринимал угрозой для себя. Однажды он зашел так далеко, что подсунул одному однокласснику шпаргалку с неправильными ответами на важную контрольную, и этого оказалось достаточно, чтобы этот гопник завалил всю четверть. Когда парень настолько завалился, это поставило крест и на его спортивных планах, так как он не смог принять участие в важных соревнованиях весной.
В университете Карпов пошел по тому же путистать помощником преподавателя, доцентом, помощником библиотекаря. Теперь он контролировал раздачу не футбольных мячей, а книг. Теперь он работал за столом в секции специальной литературы и решал, кому давать материалы, а кому нет. Он составлял списки, в которых поднимал или опускал вниз определенных студентов, иногда заставляя их делать что-то для себя или чем-то ему помочь.
Однажды, когда еще один талантливый студент разделал его в дискуссии слишком умело, Карпов проследил, чтобы тот задержался дольше остальных, а сам сумел пробраться в его комнату в общежитии и стянуть библиотечную книгу, которую незаметно убрал обратно на полку. Следующие две недели он постоянно донимал этого студента, требуя вернуть книгу и угрожая довести вопрос до администрации.
Даже преподаватели начали бояться и не любить его после того, как он сыграл ключевую роль в окончании карьеры преподавателя, поставившего ему низкие оценки по важной специальности. Карпов пришел к тому в кабинет и сказал, что преподаватель не в состоянии должным образом рассмотреть и оценить его эссе, но протест быстро сошел на нет. Преподаватель не стал пересматривать оценку, и тогда Карпов нашел способ получить и это, и даже больше. Именно тогда в дело вступили его натренированные навыки распространения слухов и разжигания скандалов. Он незаметно подбросил в кабинет преподавателя бутылку водки, и затем пустил слух, что видел того пьяным в дрова, и что преподаватель зачастую слишком долго задерживает отдельных студентов после занятий по причинам, далеким от учебных. Так он обрел это искусство окольной лжи, и способность использовать его, чтобы причинять вред другим и добиваться своего.
В русском сознании существовало два типа лжи, и Карпов стал матером обоих. Первым из них было vranyo, то есть позерство и показательно соответствие системе, небольшой вроде бы безобидный обман там и тут, распускание слухов в хорошо знакомой аудитории, которая совершенно готова и рада была поверить, прекрасно понимая, что у противоположной стороны была своя версия правды. Русские распространяли vranyo почти постоянно, один врал, другой слушал, и оба понимали, что это все было обычным делом. Достоевский зашел так далеко, чтобы заявить: «Деликатная взаимность vranyo было почти главным условием всего российского общества, всех встреч, клубов и объединений».
Другим видом лжи была lozh, то есть сознательное и преднамеренное введение другого в заблуждение. В то время, как большинство русских были искусны в тонком трюкачества vranyo, они часто совершенно не обладали более темным искусством lozh. Писатель и драматург Леонид Артемьев писал, что русские почти не имели никакого реального таланта ко lozh, которая «была искусством, трудным, требующем интеллекта, таланта, характера и выносливости». Карпов был исключением. Его талант реальной lozh сослужил ему хорошую службу на протяжении многих лет. Он состряпал обвинение, позволившее ему решить проблему с преподавателем и стал достаточно умел, чтобы превратить lozh в свой кнут. Он рано понял, что заявление о проступке может иметь те же последствия, что и реальный проступок.
Честолюбие было одним, двуличие и обман другим. Люди вскоре пришли к выводу, что амбиции Карпова непосредственно связаны с этими темными силами. Он знал, что чтобы заставить что-то случиться в России, с ее ленивым протоколом и делопроизводством, требовалось больше времени, терпения и немного коварства. За пятнадцать лет, проведенных в подъеме наверх в «Газпроме», Карпов стал мастером искусства тонкой lozh, и ни разу ни на минуту не стыдился своего поведения. Достоевский знал, что говорил, когда писал, что в российских интеллектуальных классах прозрачность и откровенность были невозможны.
Карпов был прекрасным тому примером. Он умел интриговать, контролировать, тонко и расчетливо проявлять агрессию и подрывал позиции своих соперников абсолютно бесстыдно. Он обнаружил, что известность значила в жизни очень многое, особенно в России. Страх был самой убедительной эмоцией и моральным ориентиром, который любой русский понимал очень хорошо, и Карпов знал, как посеять сомнения в душе любого соперника. Он действовал косвенно, но напористо и безжалостно. И был успешен. Некоторые отходили в сторону, только чтобы не попасть ему в прицел, другие открывали перед ним двери, просто чтобы от него избавиться, и не слушать его бесконечных разглагольствований. И по мере того, как создаваемый перед собой вакуум тянул его наверх, росло его эго, росли ему ум и амбиции, позволив ему стать первым капитаном, которым он был сейчас, всего за семь лет.
Обретя много врагов и мало друзей, он стал холоден, высокомерен, закован в прочный панцирь своего ума, продолжая изучать и использовать в своих интересах различные сведения, правила, графики и списки, словно в те годы, когда он был помощником физрука или библиотекаря. Теперь он тасовал экипаж корабля, переводя офицеров с одного места на другое, по своему разумению и пониманию полезности, возвышая или опуская командиров боевых частей, и его безжалостная эффективность делала экипаж настолько подтянутым, насколько это было возможно.
Они встретились с кораблями снабжения 10 часов назад и приняли дополнительный боекомплект, чтобы заменить боеприпасы, которые предстояло расстрелять в ходе учений. В холодный день позднего лета эта позиция между островами Ян-Майен и Медвежий была лучшим местом, чтобы переждать грядущий шторм. Не было смысла выходить в море и принимать на себя полную силу того, что Роденко, оператор радара, предсказывал через несколько часов.
Он принялся обдумывать предстоящие учения. Они пережду шторм, а затем встретятся с «Орлом» у Ян-Майена и попытаются еще раз, если «Слава» чудом удастся сохранить группу целей. Что же касалось «Кирова», то, что было делать с этими дополнительными ракетами, сложенными в трюмах? От Мартынова потребуется слишком многое, чтобы подготовить их достаточно быстро. Российская максима «они делают вид, что платят, а мы делаем вид, что работаем» относилась к этому человеку слишком хорошо. Ему придется отправить туда Орлова, чтобы постучать по нескольким головам, если он хотел, чтобы ракеты были рассортированы в течение следующих восьми часов.