И что делать предлагаешь? капитан почти на автопилоте попытался отбить удар.
Лисов тихо хмыкнул.
Запрети им покидать территорию НИИ. Они же постоянно домой отлучаются, когда съёмок нет, сам знаешь. Тех, кто сломается и станет нюни разводить, тебе придётся выкинуть. Для их же блага. Лучше меньше, да лучше, помнишь, Женя?
Орлов прикрыл глаза и медленно кивнул. Голова у него вдруг стала лёгкой-лёгкой. Странная это была невесомость, а ведь ещё не пригубили даже.
Ничего, ты вырастешь или сдохнешь, прозвучало вместо первого тоста. Вариантов два, и любой устроит
Капитан и начальник медицинского сектора молча напивались в орлином гнезде. Внизу ребята проверяли себя на прочность. Близилось время первого голосования «на вылет».
А в игре всегда остаётся тот лишь, кто спокоен, весел и жизнестоек.
Глава 7
Кто-нибудь будет выдвигать обвинение? тихий голос лингвиста-историка Насти Ветер мягким волчьим пледом окутал собравшийся в ее комнатке «научный сектор» и залетного борт-инженера Дамира.
Колыхнулись голографические карты настолки, превратившиеся вынужденно в «накроватку», и сделали оборот вокруг своей оси, до смешного напомнив игрокам рождественские гирлянды со светодиодами. Разместиться по-человечески в небольшой комнатке общежития Насти было попросту невозможно, поэтому хозяйке отвели почетное место в потрепанном компьютерном кресле, а Тимка Лапшин и Тошка Хлебников в живописных позах разделили узкий прямоугольник кровати. Дамиру, как случайно зашедшему на огонек, досталась циновка на полу, но у кавказца очевидно не хватило бы сил даже на протесты. Как говорится, «не очень-то и хотелось». Наоборот, было что-то необычайно приятное и легкое после бесконечного дня часов этак в восемнадцать вытянуться на твердом полу и смотреть на кружащиеся под потолком карты. Будто в планетарии. Наконец-то зритель, а не игрок Хотя нет, игрок настолько, что уже даже по ночам время убиваешь в «Криминалиста».
Я попробую, выдал Дамир в пространство и закрыл глаза, силой мысли выдергивая карты из стройного ряда. Улика след на теле. Плюс убийство произошло «романтичным предметом», ночью, в не предназначенном для этого месте. Хотел бы я знать место, предназначенное для убийства, конечно
Застенки инквизиции, подал голос Хлебников.
Языческое капище, быстро добавил Тимка Лапшин.
Слишком быстро.
Дамир выдохнул. Надоели игры. Нет, даже не так, надоело напоминать самому себе, что это все игры, пляски смерти под режиссерским кнутом. Чтоб не заиграться. Не сорваться с нитки реальности
Я обвиняю Тимофея Лапшина, геолога миссии «Амальгама», что он убил свою жертву в неподходящем месте на борту «Харона», голос Дамира громыхнул железом, использовал он «романтичный предмет» свою гитару, а след на теле укус.
Тимка Лапшин обиженно взвыл, Хлебников рассмеялся, Настя хлопнула в ладоши.
В десятку, Дамир.
И карты опали в темноту искрами петарды, взорвавшейся чуть глубже, чем грань раздела реальности и виртуальности. Дамир закрыл глаза и с бесконечно нежной улыбкой ловил прикосновение падающих сверху несуществующих искр. Технологии рванули так далеко, что специалисты-визуализаторы метапространства могли позволить себе почти любую шутку с пользовательскими ощущениями в рамках закона, а иногда и за ними.
Как догадался?.. сложно вычленить из возмущенной речи Лапшина алую ниточку смысла, задача под силу только анализатору обсценной лексики, что запикает всю эту красивую тираду в эфире. У Хлебникова же вообще сачок для бабочек и царапины на теле!
«Я лучше представляю, как ты бьешь гитарой, чем как Хлебников душит сачком». Дамир сглотнул с языка ненужную остроту в духе Заневских и покосился на маленький красный огонек скрытой камеры чуть по диагонали от кровати. Под прицелом. Даже здесь. А воображение, получившее импульс, все-таки попыталось вообразить убивающего Лапшина и убивающего Хлебникова.
Один другого краше, святые предки. Лапшин глиста в обмороке, тощий, кадык что птичий клюв, русые волосы, стянутые в бардовский хвостик. Вообразить себе, как этот дохляк с гречишными глазами закидывает свою гитару к потолку Нет. Воистину невозможно. Хлебников вообще цирк. Биолог такой биолог, совсем не Жак Паганель, скорее Санчо Панса от науки. Маленький, кругленький, рассеянный до жути И с сачком. Душит. Пфффф.
Направление голоса Насти, сдал козыри Дамир. И твой шорох, Тимка, когда ты ерзал и выбирал карты.
Музыку надо включать с такими игроками, прокомментировал Хлебников, но Настя уже свернула приложение на своем планшете.
Новая партия игры отменялась. Парни не протестовали весь день и весь вечер Настя, светлая искорка в команде, держалась особняком и откровенно пряталась от камер, словно ее подменили на арктически-взрывную смесь юзу и водяных лилий, в один флакон статного историка с Вечностью в глазах вбросили львиную долю волчонка-Жени и недотроги-Риты. А сейчас либо она выгонит их взашей по своим каютам, либо расскажет причину. Лапшин прищурился в темноту. Дамир здесь явно лишний. При этом кавказце любая исповедь превратится в лезгинку на сковородке второго смысла. А потом будет рассказана Рите при очередной попытке «химического соединения» на алых простынях, ночном кошмаре капитана.
Ну, наверно, пора баиньки, Тимка показушно зевнул, осторожно толкая лежащего рядом биолога локтем в бок. По домам нам все равно нельзя теперь, так хоть выспимся.
Хлебников, который понимал в человеческих отношениях чуть меньше, чем в геологии, предпочел промолчать. Сейчас люди разыграют очередную сценку, спрячут маски в сундуки и снова отправятся восвояси. Нет, он не был тупым и не страдал социофобией, но проведя полжизни в логике биогеоценоза и правил пищевой цепочки «волк ест зайца» и «волк не ест волка», врубиться в хитрости телевизионного дурдома было очень трудно. Недаром еще позавчера Порожняк привязался со своими подозрениями, что за Антона Хлебникова голосуют все самки богомолов на земле стабильный рейтинг в середине списка без особых стараний. На вопрос «почему» Хлебников так и не ответил. Сам не знал.
На том свете отоспимся, Тим, отрешенный голос Дамира добавил в ночь каплю мрачной романтики. Я никуда не спешу. А дом слишком далеко, чтобы туда бежать.
А у кого-то и дома нет.
Мрачная романтика мигом трансформировалась в болотную гнильцу. Дамир приподнялся на локте, всматриваясь в тусклый силуэт сидящей в кресле Насти. Было в отпечатавшемся на сетчатке кадре что-то от знаменитого портрета Ахматовой, только в негативе. Белая Настина кожа в неверном свете из окна отчаянно напомнила Дамиру снег в горах, но ассоциативный ряд упорно не хотел сворачивать в родной аул. Перед ним была уже не Анастасия Ветер, историк и лингвист. Был призрак прошлого, сотканный из сизых болотных испарений чего-то, что не отболело по сию пору.
«Так отлетают темные души я буду бредить, а ты не слушай».
Но прошило этим скрипучим, как половица, и горьким, как первосортная безответная любовь, голосом не одного Дамира. Тимка Лапшин на импульсе стек с кровати, но дотронуться до белой безвольной руки не рискнул. Так и замер возле историка темной смущенной тенью.
А вот Тошка Хлебников, судорожно перебравший варианты собственного поведения, выдал в пространство не самое удачное:
Ну у тебя же была квартира в Хамовниках
В темноте кто-то сдавленно простонал сквозь зубы про «правду говорить легко и приятно», но болото уже всколыхнулось.
Квартира. В Хамовниках. Есть. Только дом это не там, где упадешь без вызова скорой. Не там, куда заваливаешься только переночевать. Не там, где мышь в холодильнике повесилась! почти выкрикнула Настя, и тем страшнее был этот крик, не вязавшийся с замершим неподвижно телом. Да я в институте своем прожила больше, чем Сколько тебе лет, Антон?!
Вопрос был настолько внезапный, что биолог потерял дар речи. Но ответа никто и не ждал.
Двадцать шесть, знаю. И все вроде хорошо, правда? Незачем в космос переться. Вся жизнь впереди Женька у нас совсем малявка, двадцать и пара вишенок. Заневские постарше ее, вы все погодки. Из стариков только капитан, Лис, Мессершмитт тирада оборвалась, и я.