В храм, где проходила служба набилось огромное количество народу, кому не хватило места, плотно стояли на площади, мальчишки как воробьи сидели на крышах домов, облепили все заборы. Сашка с Местяткай энергично работая локтями с большим трудом пробились внутрь храма. И вот, наконец, Изяслав в сопровождении князей и знатных жителей города входит в храм, где его встречает епископ, благословляя воздвизательным крестом.
Облаченного в одежды первых князей Изяслава под локти проводили к княжескому столу - широкой скамье с достаточно высокой спинкой. Изяслав смиренно преклонил голову и первенствующий архиерей, осенив верх главы крестным знамением, возложив крестообразно руки на нее и начал читать во всеуслышание молитву:
"Господи Боже наш, Царю царствующих и Господь господствующих, иже чрез Самуила пророка избравый раба Твоего Давида, и помазавый его во царя над людом Твоим Израилем...".
-- Аминь! -- пел лик.
-- Мир всем, -- величаво произносил архиерей.
-- И духови Твоему, -- ответствовал лик.
Протодиакон возглашал:
-- Главы ваша Господеви приклоните".
-- Тебе, Господи, -- пел лик.
После прочтения второй молитвы Михаил Всеволодович, одетый символически во все красное возложил на Изяслава желтую сферическую шапку без опушки и с дуговым орнаментом, имитирующем две нашивки, расходящиеся под углом от центра очелья. С этого момента и до конца службы Изяслав не снимал ее.
Бояре киевские и лучшие люди целовали крест новому киевскому князю, что заняло довольно продолжительное время, а потом князь в сопровождении духовенства поклонился иконам в Десятинной Богородичной церкви.
Толпы народа ожидали на площади выхода Изяслава, и радостно приветствовал его появление на ступенях храма.
-- Вот ваш князь! -- громогласно провозгласил Михаил Всеволодович.
Возгласами "кирелеисан" народ приветствовал Изяслава.
-- Принимаете ли вы меня всем сердцем? -- громко спросил киевлян Изяслав.
-- Можем главы своя сложити за тя, -- ответили киевляне.
Михаил Всеволодович улыбнулся краешком рта. Всем известна любовь киевлян, изменчивая, как погода по весне. Народ еще немного покричал, после чего князь заключил ряд с киевлянами, условия которого Михаил Всеволодович заранее обсудил с лучшими людьми Киева. Михаилу пришлось отпустить всех киевских пленников и надавить на половецких ханов, что бы захваченные ими люди не продавались жадным до полона латинским купцам и евреям-перекупам, не уводились в степь, где бы сгинули в безвестности, а были выпущены на волю, за хорошее вознаграждение. Это, безусловно прибавило популярности черниговскому князю в среде простого народа, а с боярством пришлось договариваться иначе: где-то настоять на своем, а где-то и уступить, а иных изгнать из Киева, конфисковав имущество.
После заключения ряда, что по факту выглядело лишь как дань традиции, процессия двинулась на княжеский двор, куда простой люд не пустили. Там, в торжественной обстановке, Михаил Всеволодович возложил золотой венец на голову Изяслава и усадил на древний стол, на котором по слухам восседал сам князь Владимир. Князь Изяслав устроил пир для лучших людей, пригласив церковных иерархов, но и простой народ не обделил - гулянья затянулись на три дня.
Народные гуляния, наконец, закончились. Жизнь горожан постепенно входила в привычное размеренное русло. За праздничными столами, народ не заметил, как люди черниговского князя грабили монастыри и церкви, поддержавшие прежнего князя. Михаил Всеволодович отдавший приказ на разграбление все же вынужден был считаться с киевским вече, потому грабили по-умному, не нарушая принятых правил. Религиозность киевлян обладала удивительной специфичностью. Впрочем, некоторые из игуменов обезопасили себя, преподнеся богатые подарки истинному правителю Киева - князю Черниговскому.
-- Все исполнили в точности, -- шепнул на ухо пьяному князю Варфоломей Кормиличич.
-- Сколько? -- поинтересовался князь абсолютно трезвым голосом.
-- Семь тысяч гривен серебра и почти три сотни гривен золота.
-- Не густо, -- поморщился князь.
-- Остального добра еще на добрых десять тысяч будет, -- дополнительно сообщил боярин. Может и более.
-- Хорошо, -- шепнул ему князь. -- Приготовь триста гривен для архиепископа Белгорода, да золота с полсотни положи.
-- А не лишка? -- прошептал боярин.
-- Делай как велю, -- прошипел князь, ласково улыбаясь гостям.
После пира, Черниговский князь отправил припозднившихся гостей по домам, велев холопам развести их на телегах, а сам отправился на митрополичий двор, где под охраной тридцати слуг из молодшей дружины сидел в заточении киевский князь.
-- Откажись от княжения, -- уговаривал его Михаил, -- и миром отпущу.
-- Так и отпустишь? -- недоверчиво спросил Владимир Рюрикович.
-- Богородица видит, не хочу тебе зла, -- продолжал увещать черниговский князь. -- Окупа с тебя возьму, по справедливости. Двадцати тысяч гривен думаю хватит.
-- Побойся бога, -- воскликнул теперь уже бывший великий киевский князь. -- Откуда у меня столько?
-- Найдешь, -- равнодушно пожал плечами Михаил.
-- А если откажусь? --
-- А коли откажешься...
-- Очи вынешь? -- нервно перебил Михаила Владимир Рюрикович.
Черниговский князь не ответил. Долго вдумчиво смотрел в напряженное лицо Владимира Рюриковича. Бывший киевский князь заметно нервничал: играли желваки на скулах, тонкие холеные пальцы, унизанные перстнями, нервно теребили четки. Михаил выдержал паузу, наслаждаясь беспомощностью князя.
-- В порубе сгною заживо, -- наконец, молвил он грозно.
-- Сын отомстит за меня, -- сверкнув очами, ответил Владимир Рюрикович.
-- Сыновец твой в полон попал к половцам. -- усмехнулся князь Михаил. -- В моей власти отнять его и бросить в поруб. Все веселее тебе гнить будет.
-- Сына не трожь! -- закричал Владимир Рюрикович.
-- Подпиши ряд и признай мое старшинство, -- потребовал Михаил.
-- Побойся бога! -- чуть не плача воскликнул Владимир Рюрикович.
-- О боге тебе надо мыслить, -- усмехнулся Михаил, уходя.
Глава 16. Киев.
Василь, целый день гулявший по Киеву, вернулся поздним вечером и рассказал уморительную историю.
Князь велел, отвезти игумена в монастырь. Но возничий, простецкого вида конопатый паренек не знал, кого везёт.
-- К тому же был он с великого похмелья, -- сквозь смех рассказывал Василь. -- И преподобный игумен как на грех одет крайне скромно.
-- Ну и что тут смешного? -- шмыгнув носом спросил Местятка.
-- Так я и говорю, -- продолжал Василь. -- Холоп-то в церкви редко бывает, на исповедь не ходит, оттого и не признал преподобного.
-- Удивил, -- хмыкнул Местятка.
-- Ну и что дальше? -- спросил Сашка.
-- Холоп принял игумена за бедного инока! -- рассмеялся Василь.
-- Эка невидаль, -- подал голос, лежащий на лавке Мирослав. -- В Киеве, почитай, каждый второй в церковь не ходит.
-- Неужто так? -- с сомнением произнес Костяжко.
-- А в Чернигове иначе? -- вопросом на вопрос ответил старый воевода.
-- Ну... -- парень слегка замялся, не найдя, что ответить.
-- Так вот, -- вновь заговорил Василь. -- Холоп заставил преподобного самового управлять лошадью, а сам лёг на телегу и проспал всю дорогу.
В ответ раздался настоящий взрыв гомерического хохота. Смеялись все, даже Мирослав, отличавшийся крайней набожностью.
-- А утром... ха-ха-ха...как проснулся, увидал как проезжающие и проходящие мимо бояре и знатные люди кланяются игумену, -- размахивая рукой, сквозь смех, с большим трудом сказал Василь.
-- Ха-ха-ха, -- весело хохотал Местятка, от удовольствия подрыгивая длинными ногами.
Товары свои Сашка продал с выгодой благодаря помощи Климяты - весьма ушлого ключника Мирослава. По совету старого боярина трофейные кольчуги пошли на продажу или в переделку. В отличии от собственно брони, то есть кольчуги, брони дощатые казались наилучшей защитой. Вогнутые пластинки, нашитые на кожу, отлично держали удар стрелы или кинжала, так как заходя друг на друга имели двойную толщину.
Удивительно, но приличной брони ни новой, ни бывшей в употреблении на торгу не сыскать, и это после разгрома киевской и галицкой дружин. Хорошая броня - вообще большая редкость. Хотя надо признать - дощатые брони вытесняют кольчуги, и производство броней уже поставлено на поток.