Стоял зверский холод. Еще не начались зимние снегопады, но в заброшенной промышленной зоне, служившей убежищем полку под командованием Тейлора, царило ледяное дыхание зимы и холодного ржавеющего железа. Тейлору казалось, что в таком месте никогда не бывает понастоящему тепло, хотя Мерри Мередит и утверждал, будто в этой части Западной Сибири летом иногда устанавливается сумасшедшая жара. Их окружало царство запустения, десятки квадратных километров, на которых были брошены на произвол судьбы огромные богатства: цеха с просевшими крышами, с торчавшими над ними скелетами кранов со сломанными стрелами, выщербленные фабричные трубы и лабиринты давно опустевших трубопроводов. За металлическими стенами гнили десятки тысяч никому не нужных древних станков. Заброшенный комплекс самой своей безбрежностью наводил тоску. Но он был идеальным местом для того, чтобы втайне разместить здесь воинскую часть.
Однако вряд ли нашелся бы ктонибудь, кто захотел бы прийти сюда по доброй воле. То было кладбище, пронизанное испарениями древних трупных ядов. Помимо нескольких кустиков чахлой травы, ни один признак жизни не радовал здесь взгляд. Полковой врач и фельдшеры из сил выбивались, чтобы очистить хоть несколько островков земли, на которых токсичность оставалась бы на приемлемом уровне, удержать смерть подальше до тех пор, пока полк не пойдет в бой. И Тейлор не мешал им, воздавая должное их усилиям, хотя в глубине души и подозревал, что все их профилактические меры ничуть не более эффективны, нежели заклинания и начертанные на дверях кресты. Советские отравили эту местность точно так же, как они отравили всю свою страну. Здесь простиралась земля мертвых. Холодный, пронизывающий до мозга костей ветер казался пропитанным запахом смерти. Заводские катакомбы и склады, в которых ждали своего часа его машины, источали тлетворный дух. И причиной тому было не только длившееся десятилетиями отравление земличеловек, попадая сюда, заболевал душой. Солдаты и офицеры здесь либо шептали, либо говорили слишком громко. Изо всех мрачных мест, куда заносила его служба, мало откуда Тейлору так хотелось убраться побыстрее. В заброшенном промышленном комплексе чувствовалось нечто враждебное, зловещее, словно он ревновал к живым.
Тейлор хохотнул, заставив вздрогнуть стоявших вокруг офицеров. Ему пришло в голову, что, в конце концов, между ним и этим пейзажем имелось нечто общее.
У вас хорошее настроение, сэр, удивленно отметил майор Мартинес, дрожа от холода. Тейлор повернулся изуродованным лицом к начальнику службы тыла, изобразив улыбку.
А как же, Мэнни. Русские опаздывают, идет кошмарная война, мы застряли в этом в этом советском Диснейленде и все пытаемся делать вид, будто не отморозили задницы. Как же мне не быть в хорошем настроении?
Он еще не договорил, когда наигранная улыбка сползла с его лица. У него на душе кошки скребли, как никогда. Он до дрожи в коленках беспокоился за успех своей миссии, за благополучие своих людей. Но он хорошо знал, как сильно каждый из его офицеров рассчитывает, что он проявит перед ними силу, даже если он не всегда мог оставаться сильным наедине с собой.
Да, здесь не Техас, отозвался Мартинес и преувеличенно задрожал.
И не Мексика, подхватил Мерри Мередит. Человек с кожей кофейного цвета, такой красивый, что многие недооценивали заключенную в нем опасность. Самый отчаянный разведчик, какого когдалибо знал Тейлор. Верный до самого конца. И, без сомнения, безумно скучающий по своей огненнорыжей жене и детишкам.
И не ЛосАнджелес, отпарировал Мартинес. Они поддразнивали друг друга, припоминая самые трудные передряги, в которых им доводилось побывать.
И не Заир, вдруг произнес подполковник Хейфец с неловкой, дружелюбной улыбкой.
Хейфецу, по прозвищу Счастливчик Дейв, с огромным трудом давалось общение с коллегамиофицерами на любые темы, кроме профессиональных, и он имел репутацию величайшего стоика, человека без эмоций. Но Тейлор понял истинный смысл его неловкого замечания, его чересчур веселой ухмылки. Хейфец тоже испытывал потребность почувствовать плечо товарищей в меркнущем свете умирающего дня.
Тейлор никогда не говорил о Заире. И все тактично следовали этому правилу. Все, кроме Счастливчика Дейва, чье умение держаться в обществе начало сходить на нет еще много лет назад, в другой стране.
Тейлор кивнул своему невезучему подчиненному. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, он оказался неспособен на большее.
Но Хейфец так ничего и не понял. Его несло дальше. Его еврейский акцент всегда становился более заметным, когда он волновался, и сейчас он звучал отчетливо, как никогда.
Да, пожалуй, протянул Тейлор. Наверное, в Заире самый паршивый климат в мире. И вообще, там паршиво.
Тейлор передернул плечами, избегая встречаться глазами с сослуживцами.
Особенно в верховьях большой реки, добавил он. В верховьях плохо. А вот в долинах еще ничего.
Но куда же запропастились русские? быстро вставил Мерри Мередит. Мередит дольше всех служил с Тейлором.
Не понимаю, зачем они заставляют нас дергаться, подхватил Мэнни Мартинес. Мартинес всю жизнь старался забыть о своем родном СанАнтонио. Но его тело все же жаждало тепла южного солнца.
Не думаю, чтобы они это делали нарочно, Мэнни, заметил Тэйлор. Чтото случилось. Я нюхом чую.
Здесь все наперекосяк, отозвался Мередит. В качестве начальника полковой разведки он, согласно освященному годами разделению труда, отвечал за информацию о противнике, погоде и о местности.
Советский фронт трещит по швам. Дошло до того, что я не знаю, на какой участок обращать основное внимание. Он невесело хохотнул. Черт, наверное, одна из причин, почему я торчу здесь, в том, что я не могу уже слушать приемник. Информация о ходе боевых действий поступает не переставая. И ни одной хорошей новости.
Тейлор обвел взглядом пустынные окрестности. Попрежнему никаких признаков русских. Это внушало особое беспокойство, ибо до сих пор они пунктуально являлись на все встречи, несмотря на испытываемые ими огромные трудности и неудачи.
Почему бы вам всем не зайти в помещение и не выпить по чашечке кофе? предложил Тейлор. Давайте, давайте. Мне нужно немного подумать. Мерри, если будет чтото новенькое, доложишь.
Тейлор знал, что все они хотели вернуться в просторный цех, где разместился штаб полка.
Там было немногим теплее, но достаточно, чтобы перестать постоянно думать о холоде. Однако никто не пошевелился. Никто не хотел проявить нелояльность к Старику.
Какого дьявола, парни! воскликнул Тейлор. Если я приказываю идти в помещение, то идите. Ясно?
Хейфец решительно двинулся к перекошенной железной калитке, прорезанной в массивных двустворчатых воротах цеха. Хейфец всегда незамедлительно выполнял приказы, не выказывая ни одобрения, ни несогласия. Из всех офицеровТейлор зналХейфец был самым равнодушным к внешним удобствам. Точно так же он пошел бы, прикажи ему командир зайти в ледяное болото.
Мартинес опустил глаза, потом двинулся широким шагом, всем своим видом выражая недовольство, перемешанное с детским чувством облегчения. Остался Мерри Мередит.
Принести вам чашку кофе, сэр? спросил Мередит.
Нет, спасибо. Я только хочу насладиться прелестью советского пейзажа.
Мередит задержался, почти собравшись было уходить.
Их надо пожалеть, сказал он.
В перерывах между годами совместной службы в ЛосАнджелесе и Мексике Мередит закончил специальный курс по изучению иностранного языка, а также обычаев и истории страны изучаемого языка. Мередит учил русский, и Тейлор знал, что темнокожий выходец из солидной буржуазной американской семьи немного влюбился в предмет своего изучения.
Наверное, согласился Тейлор.
Ну, вот посмотрите вокруг. Насколько хватает глазвсе бесполезно, мертво. И вся эта чертова страна такая же. А еще тридцать лет назад это был один из самых лучших индустриальных комплексов в Советском Союзе.
Ты говорил. На брифинге.
Знаю, согласился Мередит. А может, я просто пытаюсь убедить самого себя, что это правда.
Тейлор слегка отвернулся от молодого человека.
На их месте могли бы оказаться и мы, Мерри. И чуть не оказались. Да, я знаю, что ты неравнодушен к русской культуре, и все такое. Но там, где ты видишь Антона Чехова, я вижу Иосифа Сталина. Тейлор на миг замолчал. В его мозгу теснились десятки других имен, олицетворявших как красоту, так и уродство. Запомни одно. Они это все сделали своими руками. А теперь мы пришли сюда, чтобы таскать за них каштаны из огня. И еще неизвестно, справимся ли. А вдруг нас засветят? А вдруг какойнибудь сукин сын в Вашингтоне в последнюю минуту струсит? Черт побери, Мерри, у меня нет времени их жалеть. У меня одинединственный полностью оснащенный десантный полк во всей армии СШАи весьма вероятно, вообще единственный, который мы окажемся в силах оснастить. А что за нашей спиной, если нас разобьют? Пара потрепанных бронетанковых частей с машинами тридцатилетней давности? Ведь у ребят из легкой пехоты полон рот забот в СанПауло. И нам придется держать гарнизоны в Мексике еще добрый десяток лет. Тейлор покачал головой. Мы в тяжелейшем положении, приятель. И нам приходится подставлять под удары свои задницы, потому что наши советские братцы потратили целое столетие на то, чтобы превратить в помойку богатейшую страну мира. И не надо мне талдычить о том, как они старались исправиться. Слишком мало, и слишком поздно. Они все сделали лишь наполовину. И заодно едва не разорили всю Европу. Ты знаешь цифры лучше меня. Все эти огромные займы под перестройку вылетели в трубу. А потом, когда ушел этот, как его там, они даже не смогли удержать те небольшие победы, что купили им европейские деньги. Тейлор твердо посмотрел в глаза Мередиту, предупреждая его контраргументы. Они превратили свою страну в гигантскую помойную яму, а теперь мы здесь, чтобы выковыривать их оттуда чайной ложкой. И мы это сделаем, клянусь Господом. Если это вообще возможно. Но не жди от меня любви к ним.
Тейлор окинул взглядом лежащий в руинах промышленный комплекс. Казалось, ему нет границ. Черный, заброшенный. Он знал, почему он здесь, понимал все политические, экономические и стратегические причины. Он даже хотел попасть сюда. Но тем не менее сидевший в нем рационально мыслящий дисциплинированный офицер подозревал, что здесь таится неисправимая ошибка.
Пойди выпей кофе, Мерри, сказал Тейлор.
Вы точно не хотите чашечку, сэр?
Тейлор покачал головой:
Я от него только в туалет чаще бегаю.
Майор повернулся, чтобы идти. И с исторической, и с этнической точек зрения он выглядел нелепо в серой советской шинели, какие носили все офицеры в целях конспирации. Затем он заколебался, еще не вполне убежденный.
Дело в том, сказал Мередит, что когда я вижу все это Я воспринимаю то, что нас сейчас окружает, как неудавшуюся мечту. Некоторые из них понастоящему верили. В возможность рая на земле, в запланированную утопию, в лучший мир. В самом начале, я думаю, существовали искренне верующие а вышло все совершенно не так.
Тейлор пожал плечами.
На их месте могли бы оказаться и мы, повторил он.
«Важно оставаться объективным, убеждал себя Тейлор. Важно, чтобы эмоции ни в коей мере не влияли на принимаемые решения». Но такой подход давался с трудом. Он всегда быстро проглядывал разведывательные отчеты Мередита, выискивая в них хоть какоенибудь упоминание о японцах. Он знал, что, скорее всего, ни один из его подчиненных за всю кампанию не увидит японского солдата. Японцы слишком хорошо прикрывали свое присутствие. Когдато они спрятались за спинами южноафриканцев.
На сей же раз они стояли за союзом, медленно, но верно возникшим в процессе борьбы с продолжавшимся господством русских в Советской империи: повстанцынационалисты из азиатских республик, иранцы и мусульманские фундаменталисты. Ни один японский офицер ни разу не отдал лично ни одной команды. Но, однако, оружие было японским, «советники по связям», цементировавшие союз в боевую силу, инструкторы и ремонтники тоже все были японцами, и все в конечном итоге служило японским же интересам. Влияние. Господство. Первенство. Можно мудрствовать лукаво, можно играть словами, подобно прожженному дипломату, но все сводилось в конце концов к борьбе за самый богатый в мире источник сырья, причем в век оскудевающих ресурсов.
Тейлора и его людей послали, чтобы поддержать Советский Союз, ослабевший, подобно больному старику, чтобы вырвать из рук у японцев еще одну блестящую победу. Но в глубине души Тейлор знал, что он и сам болен. Неизлечимо болен желанием отомстить японцам. Причинить им столько страданий и унижений, чтобы с лихвой заплатить старые долги. Он боялся того дня, той минуты, когда Мерри Мередит придет и доложит о японском командном пункте, обнаруженном в зоне действия полка. Тейлор сомневался, что сможет тогда принять взвешенное решение, не забудет о главном. Он боялся превратиться в бешеного зверя, только внешне напоминающего человека.
Тейлор хотел остаться порядочным и добрым человеком. Но даже здесь, посреди безжизненного сибирского царства ржавого железа, он попрежнему чувствовал себя молодым командиром взвода, самоуверенно и бездумно летящим навстречу гибели своих людей и унижению своей страны. Даже сейчас, несмотря на седеющие волосы, старые шрамы и начинающее слабеть тело, он оставался в душе мальчишкойкапитаном, который завис в бездонно голубом небе над саванной, сжавшись в ожидании залпа японских ракет. И он боялся, что Африка так же безвозвратно погубила его душу, как она изуродовала его лицо. Тейлор хотел оставаться добрым человеком. Но он со страхом спрашивал себя, не превратился ли он гдето в тайных уголках своей души в убийцу и расиста. В воина, для которого его противники больше не были людьми. В умного, хитрого, обученного зверя.
Когда в Мексике его люди впервые убили военного советникаяпонца, Тейлор испытал такую радость и удовлетворение, которые никак не сочетались с нормальной человеческой порядочностью. И потом при каждой подобной ситуации его эмоции не притуплялись. Внешне, в словах и поступках как командир он вел себя безупречно. И, однако, он не знал, не дал ли он какимнибудь образом понять своим подчиненным, что есть категория людей, которых в плен лучше не брать. Трудно сказать, невозможно восстановить прошлое, так же невозможно, как предсказать будущее.
На его губах играла тонкая улыбка, значение которой он не смог бы никому объяснить. «Возможно, подумалось ему, я и в самом деле дьявол».
Внезапно крыша ближайшего цеха взлетела на воздух и разлетелась на куски. Но это оказалась всегонавсего огромная стая птиц. Они опять собрались в черную тучу и потянулись на юг. Туда, где шла война.