Ларсенис даже не успел выпрыгнуть из перевязочнойБагиряна втащили в фургон, и через полминуты он уже лежал на столе. Ротный был весь в крови, однако состояние его оказалось не критическим. Он был в сознании, дышал сам, только глухо мычал от боли. Вик срочно вколол ему промедол и камфору. Пока с капитана стягивали штаны, Виктор вытянул пинцетом несколько мелких осколков из лица. Самый неприятный осколок засел в бедренной вене. Артерию, к частью, не задел, иначе Багирян мог бы и ноги лишиться, но крови вытекло достаточно. Ларсенис убрал осколок, пережал вену. Поставил капельницу с кровезаменителем.
Ну как?.. хрипло спросил Эдик, медленно оживая после двойной дозы промедола, «розового укола».
Терпимо. На три сантиметра вышеи остался бы ты без мужского хрена. На пятнадцать сантиметров вышеи распороло бы кишечник. Опять без бронежилета воюешь, джигит хренов. А таксчитай себя везунчиком, Эдик-джан. До госпиталя долетишь. Если вертушки будут.
Будут минут через десять уже Там ведь этот Багирян показал пальцем в потолок. Шишка из Кабула летит Он вертушки обеспечил.
А как у наших дела?
Нормально После того как от зверей отбились легче дело пошло С людьми воевать привычнее. Кончаем уже зачистку жаль, я до конца не дошел. Комроты, совсем уже порозовевший, встрепенулся. А ты почему не на месте, старший лейтенант?
А где же я?
Я же тебе сказал: принимать пленных, осматривать!
Знаешь, Эдик, мне не до пленных было. Наших бы успеть принять.
Отставить просипел капитан. Иди и найди мне Мохтата! Быстро!
Ладно. Виктор пожал плечами. Так точно, товарищ капитан.
Он выпрыгнул из перевязочной и пошел к санпалатке. Действительно, ситуация измениласьраненых перевязали, новые перестали поступать. Зато пленных моджахедов приносили и приводили одного за другим: убитых, подбитых, пришибленных и связанных, и даже практически здоровых, с поднятыми вверх лапами. Охраняло их два десятка солдат, потому что «духов» было уже с полсотни.
Виктор пошел вдоль вереницы лежащих душманов. Не то, не то В самом конце ряда он остановился как вкопанный. Один из «духов», показавшийся ему трупом, вдруг разлепил веки и уставился на него мутным взглядом. Один его глаз был мутно-зеленым, второймутно-голубым. Козлиная бородка, сплющенный, как у боксера, нос. На видне старше тридцати лет.
Ларсенис оглянулсяникого из наших не было в пределах пяти метров. Виктор присел на корточки и тихо произнес на дари:
Салам алейкум, шо.
Валейкум ассалам, еле слышно отозвался Мохтат. Ты тот, кто меня ищет?
Один из тех. Похоже, тебя ищут многие.
Меня? Или что-то другое?
Я ищу то, что ты хранишь на груди.
Попробуй найди. Мохтат усмехнулся, из угла рта его вытекла струйка крови. Выглядел он плохо: кисть левой руки оторвана и замотана грязной тряпкой, щека разорвана так, что через дыру видны зубы. Большая рваная рана на черепе, бритом наголо. Вряд он протянет долго.
Я обыщу твои карманы, сказал Вик. Надеюсь, ты не против? Не попытаешься меня убить? Иначе мне придется прирезать тебя, а потом уже искать.
У меня нет карманов, кяфир. Тем более не вздумай убить меня, пока не получишь того, что ищешь. Тогда твои усилия будут напрасны, шурави-табиб. Эту вещь нельзя отнять. В таком случае от нее не будет толка. Она сохранит волшебную силу, только если ее подарить.
Почему ты говоришь мне это?
Потому что хочу подарить
Подарить? Мне, врагу?
На войне все враги Друг другу, брат брату Мохтот-шо дернулся, зрачки его сузились, и Вик только сейчас вдруг осознал, насколько моджахеддину больно. Тытабиб. Тывоин. Шелкопряд должен попасть в руки только лекарю-воину. Иначе он будет бесполезной игрушкой.
У тебя начинается бред. Хочешь, я сделаю тебе укол, предложил Виктор. И боль уйдет.
Не надо укола Воин должен терпеть боль и умирать без страха. Воин ислама должен бояться только бесчестия.
Где та вещь, про которую мы говорим? спросил Виктор, нервно оглянувшись через плечо. Никто не обращал на него вниманиявдали раздался гул трех вертолетов и все смотрели на машины, приближающиеся по небу.
Пообещай, что избавишь меня от бесчестия, и я отдам тебе шелкопряда.
Как я это сделаю?
Там летит великий воин, человек без сердца. Мохтат поднял руку, пальцы его дрожали. Если он найдет меня, то расчленит мое тело и не похоронит меня по обычаю ислама. Это бесчестие, и я не попаду в рай. Возьми шелкопряда и пообещай мне, что он не найдет меня. Тогда меня отдадут людям ислама вместе со всеми павшими и похоронят по верному обычаю, до заката.
Обещаю.
Ты знаешь, как это сделать?
Знаю. Я все подготовил для этого.
Я верю тебе, шурави-табиб, потому что ты воин и у тебя есть сердце. Подними мою рубаху.
Тело Мохтот-шо было тощим, с выпирающими ребрами. Его покрывало множество шрамов, багровых заживших надрезов в виде буквы П, положенной на бок. Больше всего шрамов было на груди, напротив сердца.
Ты видишь шелкопряда? спросил шах.
Да.
Ошибиться было трудно. Кожа под одним из надрезов, самым свежим, зашитым грубыми нитками, выбухала заметным бугром.
Вынь его и дай мне.
Виктор достал из кармана нож-выкидушку с лезвием, заточенным до остроты скальпеля, и точным движением вскрыл надрез. В пальцах его оказался небольшой овальный предмет, весь в крови. Вик вложил его в руку Мохтат-шаха.
Дарю тебе шелкопряда, воин-лекарь, прошептал шах. Он принесет тебе тяжелую судьбу, и горе, и радость, и победу. А теперь сделай то, что обещал
«Покойся с миром», хотел произнести Ларсенис. Но не смог сказать это человеку, который убил столько советских солдат и столько своих же людей, мусульман, превратив их в мертвых воинов, который мучил животных и людей, и отправлял их на смерть во имя призрачных, ложных идей. Виктор собирался исполнить то, что обещал Мохтату, но вовсе не был уверен, что тот займет место в раю.
Во всяком случае, Виктор не хотел бы попасть в такой рай.
Вигго приставил кончик ножа к месту на груди, где только что находился шелкопряд, и вогнал лезвие между ребрами до упора. Сердце лопнуло. Мохтот-шо, великий и страшный колдун, дернулся и умер. Как самый обычный человек.
Виктор выдернул нож и вытер его о штанину мертвеца. Потом спешно спрятал добытую вещицу в наружный карман штанов над лодыжкойкак можно дальше от головы, от сердца. Глаза Мохтата медленно теряли разноцветность, становились мертвенно-черными. Вик закрыл его веки рукой. Оглянулсявертолеты приземлялись, взметая с земли бурые вихри. Вигго снял с руки шаха большой золотой перстень с затейливой арабской вязью. Отошел на три метра и подобрал подходящий труп душманас длинной бородой и лицом, посеченным осколками. Наклонился и одним махом оттяпал большую часть его левого уха. Затер свежий надрез землей. Взял ухо и закинул как можно дальше в кусты. За ухом полетел нож. Затем Вик надел перстень на палец «духу». Дело было сделано.
Вигго Ларсенис добыл то, о чем просил его умиравший. Он прошел ради этого через огонь, воду и реки крови. Но не чувствовал ни радости, ни удовлетворения, ни даже усталости. Только пустоту в душе, мертвую и бездонную.
От вертолета к нему спешила группа военных в форме-афганке без погон. Вел ее капитан Дауров. Среди прочих выделялся крепкий мужчина с лицом, словно высеченным из алебастра. Бледнокожий, единственный не загоревший до черноты. «Скорее, он не из Кабула, а из Москвы, подумал Вик. Великий воин, человек без сердца». Наверное, этого человека следовало бояться. Но Вигго не боялся. Он не боялся уже ничего.
Смир-рна! рявкнул Дауров. Виктор сдвинул ноги и слегка выпрямил ноющую поясницу. Товарищ советник, это старший лейтенант медслужбы Ларсенис. Ему поручено опознать полевого командира Мохтат-шаха.
Ну и как, сынок, опознал? негромко спросил человек без сердца.
Так точно, ровным голосом доложил Ларсенис. Вот он. И показал на бородача. Без уха, перстень на руке. Все согласно показаниям захваченного пленного.
Нет, это не Мохтот-шо, устало сказал товарищ советник. Не он. Дешевая подделка.