Благовещенского: «Вы беретесь взлететь на
«Хантере»? — английский маршал не мог скрыть удивления...», «...Трибуны
ахнули...», «Я был уверен, что он никогда не (взлетит», — маршал
сконфуженно пожал плечами...» и так далее.
К сожалению, эти и другие им подобные фразы, неизвестно как и кем
подслушанные, доверия не заслуживают.
Не могли ахнуть трибуны, так как находящаяся на них публика вряд ли знала
фамилию очередного взлетающего летчика, а главное — не могла знать об
имеющемся у него опыте полетов на самолете данного типа.
И ответ сконфуженного маршала представителю Министерства обороны
Великобритании, автомобиль которого «подлетел к палатке маршала», как говорится,
ни в какие ворота не лезет. По естественной логике означенный представитель
должен был бы реагировать на этот умный ответ: «Я был уверен, что он никогда не
взлетят...» новым вопросом: «А что, вы думали — он разобьется на взлете?»
А главное — никак не мог пресловутый маршал так удивляться тому, что
квалифицированный летчик- испытатель класса Благовещенского оказался
способен, ознакомившись с основными летно-техническими данными и кабиной нового
для себя самолета, уверенно взлететь на нем.
В свое время — в годы Великой Отечественной войны — к нам в
Советский Союз приезжал английский летчик-испытатель майор Сли. Автору этих
строк было поручено проинструктировать и «выпустить» гостя на советских боевых
самолетах нескольких типов: истребителях Як-1, МиГ-3 и бомбардировщиках Пе-2 и
Ил-4. И Сли, после десятиминутной беседы в кабине очередной машины, запускал
мотор, «выруливал, взлетал и отлично выполнял полет на доселе незнакомом ему
самолете — на то он и был профессиональным летчиком-испытателем.
А один из выдающихся советских испытателей — С. П. Супрун, —
оказавшись незадолго до войны в командировке в Германии, так же экспромтом сел в
новейший по тем временам немецкий истребитель фирмы «Хейнкель» и, едва взлетев,
показал на нем такой пилотаж, будто давно летал на этой машине. Так что в том,
что Благовещенский «сумел взлететь» на «Хантере», ничего удивительного для
любого мало-мальски связанного с авиацией человека быть не могло. Это — не
исключение, а профессиональная норма. Достойно быть отмеченным другое —
как он провел этот полет: как чисто и уверенно выполнил фигуры пилотажа,
как точно зашел на посадку, как «притер» к посадочной полосе машину, с которой
впервые познакомился всего несколькими минутами раньше. Шахматные гроссмейстеры
время от времени играют в трудных турнирах на подтверждение своего звания. Полет
Благовещенского, о котором идет речь, подтвердил, что не напрасно коллеги видят
в нем одного из гроссмейстеров летных испытаний.
Я остановился столь подробно на этом полете прежде всего, конечно, не для
того, чтобы вступиться за Алексея Сергеевича Благовещенского, показавшего в тот
день гораздо большее, чем сумели увидеть журналисты. Хочется сказать о другом:
ведь в описании этого эпизода, столь доверчиво воспроизведенного курскими
следопытами, проявилась не намного меньшая склонность к приблизительности, почти
такое же небрежное отношение к фактам, такое же нежелание копнуть чуть
поглубже — все, пусть в меньшем масштабе, но в принципе то же, что в
повести Афанасия Кузнецова, вызвавшей справедливые претензии и справедливую
отрицательную оценку со стороны курских следопытов.
* * *
О природе и законах художественно-документального жанра велось немало споров.
Но споров преимущественно теоретических — так сказать, о жанре
вообще . А здесь, в очерке «Хосе-Володя», на наших главах происходит
прямое столкновение так называемогоавторского права на домысел с
реальной жизнью, с вызывающими чувство глубокого уважения подлинными именами
героев, погибших за правое дело.