Опыт
человеческий формируется на ошибках. Теоретически это признают едва ли не все
так называемые «бывалые люди». Но далеко не каждый из них особенно охотно
рассказывает о тех ошибках, на которых формировался его собственный опыт. М.
Каминский делает это решительно и даже как-то жестко — без оговорок и
ссылок на разного рода смягчающие обстоятельства. Взять хотя бы его рассказ о
чудом удавшейся вынужденной посадке в тумане между Усть-Белой и Анадырем.
«Дурацкое счастье!» — говорит он про нее. Что это, скромность автора? Да,
конечно, и скромность тоже. Но прежде всего — остроразвитая
самокритичность, умение учиться. Учиться и профессиональному мастерству, и
взаимоотношениям с людьми. Оказывается, в Арктике одно с другим связано
очевиднее, чем в иных, более цивилизованных широтах.
Вот автор, получив в воздухе неожиданную просьбу с борта застрявшего во льдах
судна, садится на хрупкой, фанерной летающей лодке в разводье среди плавающих
льдин, берет к себе на борт капитана судна, взлетает, показывает капитану с
воздуха ледовую обстановку, вновь садится, высаживает своего пассажира на судно,
и, наконец, улетает. Итого два предельно рискованных взлета и две такие же
опасные посадки. М. Каминский выполнил их блестяще, но... по собственному
решению, не обменявшись ни словом ни с кем из экипажа. И люди обиделись: они
почувствовали себя не соучастниками подвига, каковыми были в действительности, а
почти зрителями.
«Командир не счел нужным даже посоветоваться! Сам решил, сам убрал газ, сам
пошел на посадку», — прокомментировал назавтра случившееся второй пилот
Сургучев. А старый друг автора механик Митя Островенко добавил: «Не пытаясь
убедить, силой своей власти затащили нас в эту ловушку. А силой человека трудно
вести даже к молочным рекам и кисельным берегам...» Сейчас, много лет спустя, М.
Каминский анализирует прежде всего не профессиональную сторону этого эпизода
(которой имеет все основания гордиться), а чисто этическую — и вновь
переживает обиду, которую, не подумав, нанес товарищам.
Свою деятельность в роли командира чукотского авиаотряда совсем молодой еще в
то время М. Каминский начал с дел сугубо земных: подготовки базы — жилого
дома, склада, мастерской — к предстоящей зимовке. В принятом плане работ
видное место занимала... чистка уборной, которая, доставшись зимовщикам по
наследству от их предшественников, «служила немым укором...». Так вот на эту-то,
мягко говоря, далеко не летную работу командир нарядил возглавляемую им самим
бригаду из летчиков. «Меня в те дни интересовал не столько конечный практический
результат этой акции, сколько тот предполагаемый сдвиг, который должен был
произойти в психологии зимовщиков. Особенно в психологии летчиков», —
замечает М. Каминский. Оказывается, умение работать с людьми и воспитание в них
высоких моральных качеств укрепляются порой на плацдармах внешне не очень-то
романтических.
Впрочем, само понятие романтики М. Каминский тоже трактует по-деловому:
«Настоящий романтик должен что-то знать и уметь». И дает тому отличный пример,
рассказывая во всех подробностях, как готовить самолет, оборудование и себя
самого к возможной вынужденной посадке (вплоть до того, куда засунуть консервы).
«Хочешь приходить на базу, будь всегда готов к вынужденной...» — вряд ли
следует понимать это изречение в одном лишь буквальном смысле.
В последнее время это слово — романтика — стало попадаться нам на
глаза с частотой, скажем прямо, утомительной.