Отлепив ладонь ото рта слуги, Иван горестно хмыкнул.
Чего же ждут они от меня? На что надеются?.. Церковная власть о душе печется, а царскаяо стране. Царской власти подобает каждого в страхе держать и запрещении. Иначе чем обуздать безумие злейших людей, коварных губителей? Чем?!
Смертью и обуздать, государь!не задумываясь, ответил Малюта.Смертьона ведь лучший страх для людишек.
Ерзать по скамье возка он давно перестал, весь превратившись в слухне столько из интереса, сколь из холопского своего усердия, понимая, что Ивану нужен слушатель.
Хоть и пугаясь царского порыва, втайне Скуратов ликовалне перед Алешкой Басмановым горячился словами государь, не у боярина-воеводы заносчивого пытал совета, а у него, простого, незнатного, но преданного слуги.
Смерть разве страшна?холодно удивился царь, выпустив ворот Малютиного кафтана и отстраняясь.
Скуратов растерялся:
На миру, может, и нет
Иван привалился к стенке и устало покачал головой, дав понятьне об этом он говорил.
Хотя игуменский возок был без печурки и внутри было немногим теплее, чем снаружи, Малюту кинуло в пот. Одно делоцарские речи слушать, знай кивай да поддакивай. А другоев них собеседником быть, когда найдет такая блажь на государя. Да разве холопье это делос царем на равных языком-то Уж лучше бы тогда Басманова государь усадил с собой, разговоры духовные вести А Малютино дело и есть маленькоехозяину верно служить да беречь его.
Иван вдруг пнул Скуратова по голенищу и выжидательно поднял бровь.
За тебя, государь, мне смерть не страшналишь желанна!попробовал вывернуть разговор царский охранник.Да и всем слугам твоим!
Царь ухмыльнулся и снова покачал головой.
Вот видишь Выходит, Григорий Лукьяныч, нет у тебя страха смерти?
Малюта озадаченно почесал бороду. Кивнув, развел руки, насколько позволяла теснота монашьего возка, и согласился.
Выходит, что нету.
И людишки, которые в твоем распоряжении, тоже, говоришь, не робеют?В глазах государя мелькнул огонек интереса.
Каждого лично проверял на верность тебе, неоднократно! За любого головой отвечаю, государь!клятвенно прижал руку к широкой груди Малюта.Все за тебя готовы смерть принять!
Иван кивнул, словно в раздумье.
Ну а скажи-ка мне Вот чернецы, которых мы навестили Они, по твоему разумению,убоялись ли?
Царь испытующе посмотрел на своего любимца.
Малюта озадачился еще сильнее. Набычился, засопел, широкими ладонями принялся растирать укрытые овчиной ляжки. Взглянул на Ивана с опаской и буркнул:
Как на духу скажу, государь, а ты уж решай потом. Хочешьприбей за правду.
Говори! У верного слуги и слова верные. Тебе если не буду доверять, Гриша, то кому же тогда? Ведь не Ваське-шуту
Скуратову удалось утаить в бороде довольную ухмылку. Воспрянув от проявленной царской милости и доверия, он заговорил:
Страха перед ножом или саблей у чернецов маловато. Им что тут жизнь, что тамМалюта неопределенно дернул головой.Монастырские от жизни мирской уходят, а от смерти не бегут.
Иван внимательно слушал.
И человечек простой, хоть и трепещет перед смертью, но не более, чем овца под ножом,доверительно поделился Скуратов с государем.Боли он боится, мук сильно страшится А саму смерть понять человеку трудно. Вот он живой еще, кричит, шевелитсятак значит, нету еще смерти никакой. И вот пришла она к немуглянь, а теперь самого человека-то уже и нет Лукьян Афанасьевич мой, царство ему небесное, умирал когда, так я по юной слабостизаплакал. Схватил родителя за рукуедва теплая, одна костьи кричу: «Страшно ли, батюшка?»
А он?с любопытством спросил Иван, оживленно сверкая глазами.
Скуратов вздохнул и перекрестился:
А он мне ответил: «Дело это скучное. Лег под образа да выпучил глаза!» С тем и помер.
Царь захохотал и гулко затопал ногами по днищу возка.
Движение остановилось. Раздались встревоженные крики.
Иван приоткрыл дверцу, увидел соскочившего с коня Грязнова.
Едем, едем!сквозь хохот крикнул он, отталкивая Ваську в сторону.
Сухо щелкнул кнут. Снова заскрипели полозья
Отсмеявшись, царь торжествующе потряс пальцем и воскликнул:
Вот видишь, дурак ты этакий! Не страшится народ смерти-то Другой у него страх!
Дверца возка оставалась открытой. Малюта потянулся было к ручке, но Иван, помрачнев, пробурчал:
Пшел вон. Один желаю побыть.
Скуратов послушно кувыркнулся всем грузным телом из возка, едва не угодив под копыта грязновского коня.
Царь захлопнул дверцу. Нахохлился, как старая больная птица. Минувшую ночь провел без сна, простоял до утра в холодной монастырской церквушке на коленях. Теперь казалось, будто с них обглодана кожа и раны залепил горячий песок. Спину тоже нещадно ломило, не помешали бы сейчас согревательные притирки Арнульфа. Иван пожалел, что отправил англичанина с войсковым обозом в Клин. Что делать лекарю в городе, судьба которогоповторить участь Номвы Как Саул истребил иудейских священников и нечестивый город их, так и российский самодержец в праведном гневе не знает милости к изменникам.
Невзирая на воспаленные глаза и ломоту в теле, ум царя этим утром был ясен. На свободную от Малютиного зада лавку Иван пристроил посох. Разглядывая отливавшего серебром Волка, испытал горделивую радостькак ни подмывало возложить ладонь на фигурку при вчерашнем набеге на лесную обитель, но сумел усмирить ненужный кураж! Негоже растрачивать силы! Довольно того, что испытал силу посоха на деревенских холопах. Волчий дар по-прежнему подвластен ему. А уж с этой-то силой добраться и заполучить главный секрет чернецовдело времени.
Иван поежился и прикрыл глаза.
Маленькая фигурка птицы. Созданная неведомыми чародеями из того же удивительного металла, что и Медведь с Волком. И хотя держать в руках Орла пока не приходилось, образ его был известен царю до мельчайших деталей.
Мысли о серебристых «зверушках» невольно оживили в памяти Ивана тот страшный день, когда едва удалось усмирить бунтовщиков-погорельцев. И когда позвал на беседу неробеющего перед ним иерея с удивительнымиразноцветнымиглазами
Шли они молча крытыми переходами, минуя палаты.
Иван, не оглядываясь, вел Сильвестра за собой. Шаги его были широки, походка стремительнакак совсем недавно, когда он спешил к зверинцу. Сухопарый старик не отставалсохраняя достоинство, поспевал за молодым царем, бросая суровые взгляды по сторонам. В руках он по-прежнему сжимал Писание в потертом кожаном переплете с крупной медной застежкой.
Почти вбежали в домовую церковь. Без лишних слов Иван опустился перед иконостасом. Зашептал молитвы, истово крестясь. Сильвестр, сколько ни прислушивался, не смог разобрать ни слова, поэтому встал на колени рядом с Иваном, тихо произнес молитву и выжидательно замер.
Шепот то становился громче, то делался почти неслышным. Несколько раз царь вскакивал, подбегал вплотную к иконам, вглядывался в них пристально, словно хотел отыскать какую-то мельчайшую, но важную деталь. Затем торопливо отступал на пару шагов и вновь падал на колени, непонятно шепча. Порой Сильвестру казалось, что царь вовсе и не молится, а о чем-то яростно спорит с видимым лишь ему одному собеседником.
Неожиданно Иван склонил голову, уставился в пол и замолчал. В полумраке Сильвестру все же удалось разглядетьцарь косится на него и явно ожидает беседы.
Покаялся?скорее чтобы убедить самого себя, спросил Сильвестр.
Иван едва заметно кивнул.
Сильвестр раскрыл свою книгу. Напрягая глаза, поискал нужные строки.
«Сотворите же достойный плод покаяния»,зачитал старик молодому царю и, заложив страницы пальцем, прикрыл Писание.
Примет ли Господь мои слова?робко спросил Иван, не вставая с колен.
Сильвестр, поглаживая кожаный переплет, внимательно взглянул на царя:
Не пустыми словами, но угодными делами согрешивший подкрепляет свое раскаяние.
Что же ты предлагаешь?озадаченно спросил Иван.Говори ясней!
Сильвестр стиснул книгу и решительно произнес:
Покаялся перед Богом, покайся и перед людьми. За кровь проси прощения. За то, что править начал не по государеву положению. За скоморошество свое
Иван было вскинулся на очередную дерзость иерея, но, встретив взгляд Сильвестра, потупил головутак напугал его взор старика. Не показалось, значит, там, на крыльце. Диковинный взгляд не исчез. Иван вновь принялся креститься.
Не отдаляйся от народа,продолжал Сильвестр.Не лей понапрасну кровь, не истребляй людей! Наоборот, приблизься к подданным. Вникай в их заботы. Объяви, что отныне будешь принимать челобитные от любого, у кого возникла нужда. Определи, кто этим займется, под твоим контролем, чтобы докладывали тебе обо всем. Попроси прощения за былые грехи.
Да что ты говоришь такоевозразил Иван, но голос его прозвучал неожиданно вяло.Я же царь! Напомнить тебе?.. Царь, а не дьяк какой-нибудь. Хоть боярин, хоть смерд последнийвсе передо мной трепет потеряют. Посмешищем стану, если твоим наущениям следовать начну.
Сильвестр нахмурился и потряс перед собой Писанием:
И мне позволь напомнить тебе. Да, тыцарь. Неужто позабыл, что это означает? Ведь царьнаместник Бога на земле. Недаром ты помазание святым миром получил. Вдумайся: ты единственный на земле, над кем Святая Церковь совершила миропомазание дважды. Потому что признаёт она благодатные дарования тебе для нелегкого царского служения. И править царь обязан по Божьим заветам. А они ясны: царь обязан беречь народ, как Бог бережет нас всех!
Иван вдруг почувствовал, как навалилась на него дремота. Видимо, сказалось напряжение дня Разум словно барахтался в тине звучащих слов. Голос Сильвестра лился ровным звуком, будто талая вода журчала, наполняя собой полутемную домовую церковь. На миг Ивану пригрезилось, точно и впрямь он оказался в водеона подхватывает его, качает, кружит, несет куда-то Заплясали лампадные огоньки, изогнулись волнами дворцовые стены, поднялся с престола и медленно проплыл под потолком желтый атласный антиминс, превратившись в диковинную золотую рыбу Голос иерея зазвучал глуше, словно ушел Иван под воду с головой и оттуда едва слышит Захотелось взмахнуть руками, вынырнуть.
Почувствовав, что и впрямь засыпает, Иван сделал над собой усилие, встрепенулся:
Будет ли у народа страх передо мной, как перед Господом? Ведь сказано в притчах Соломоновых: «Страх Божий прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся». Не унизительно ли царю с простым людом якшаться?
По-прежнему не выпуская Писания из рук, Сильвестр неодобрительно сдвинул брови:
Святейший митрополит византийский Григорий говорил так: «Начало душевной чистоты есть страх Божий, он преображается в любовь и мучительность молитвы, превращается в сладость». Спаситель учит нас: «Да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга».
Иван нехорошо рассмеялся:
Не от любви ли этой великой они ворвались сегодня сюда? Да кабы не нагнал на них страху, не образумилне при лампадном огоньке сейчас беседу бы вели, а сгинули в пожаре. Всех бы побили, все пожгли. Разве нет?
Не о том думаешь. Не о том заботишься,вздохнул Сильвестр.Народу страх присущ всегда. Но страх страху рознь. Сегодня ты вызывал в них страх звериный, дикий. Нечестивый страх. Кровь пролил
Бог наказывает,упрямился Иван.Разве царю такого права не передает, как наместнику своему?
Ты совсем молод, государь. У тебя молодая жена Анастасия, дочь окольничего. Знаю, многим боярам не по нраву, что ты ее выбрал.
Что верно, то верно, старик резал правду-матку по живому. Верный Адашев разузнал и передал Ивану многие слова боярские. Больше всех отличился Семен Лобанов. «Нас всех государь не жалует!возмущался дерзкий князь.Бесчестит людей великих родов! К себе худородный молодняк приближает, а нас, именитых теснит. Для того и женился, чтоб нас еще больше притеснить,у боярина своего дочь взял. Как нам служить сестре своей?»
Иван вспыхнул:
Какое дело тебе до моей жены? К чему клонишь?
Сильвестр примирительно поднял ладонь. Дело ему было самое что ни на есть важное. В считаные недели после женитьбы Иван значительно присмирел. Выгнал распутных девок из дворца, отдалился от дворян-пьянчуг, запретил распевать срамные песни и чинить жестокие развлечения. Прилежно усмирял свой нрав, особенно при жене. Молодой царь делал робкие, но верные шаги к государственному правлению, начал прислушиваться к мудрому Адашеву, теперь вот настает черед Сильвестра Все бы хорошо, если бы не нынешняя царская выходка. Царь по-прежнему юн, необуздан, вспыльчив. И как знать, быть может, именно от Сильвестра зависит, по какому пути пойдет Иван дальше.
Иерей, сменяя суровое выражение лица на кроткое и заботливое, продолжил:
Родится у тебя наследник от любимой своей жены. Будешь ли рад?
Что спрашиваешь очевидное
А будет твой наследник поначалу кричать и пачкать пеленки своинеужели начнешь карать за это, да со всей строгостью?
Иван недоуменно взглянул на старика.
Вот и народ такой же,пояснил иерей.Все равно что неразумный младенец. Кричит, озорничает, да разве в том его вина?
А чья же?Слово «вина» задело струну в душе царя, все нутро его напряглось и задрожало.Чья, говори, не темни!
Сильвестр трижды перекрестился на Богородицу. Прижал Писание к груди и заговорил:
Вина всегда в тех, кто неразумных на неправедные дела подталкивает. Если ты правишь по Заветам Божьим, неужто народ осмелится против тебя пойти? Народ наш как раз в страхе Божьем живет. Есть лишь одна сила, что его смутить может, подучить всякому. Что запросто вертеть Божьим словом умеет, как выгодней будет. Слышал я, что к Шуйским и митрополит примкнул, на бунт простолюдинов подбивал.
Лжешь, старик! Макарий меня миром помазал, он денно и нощно молится за меня!
Сильвестр усмехнулся:
Церковникам не впервой молиться то за одно, то за другое. Надо будети за ханов татарских молиться будут, за их благоденствие, как встарь молились. На все пойдут, лишь бы стяжать побольше.
Да ты в своем ли уме, старик? Ты же сам церковник!
Кому же еще говорить, как не мне. Я изнутри знаю, что в церкви творится. Скажу тебе, государь,хорошего мало происходит. Погрязли служители в стяжательстве. Обособились. Ни ты, ни Дума им не указ. Собственный суд завели. Пошлины с них никакой, о доходах отчетности тоже нет. Виданное ли делотому же Макарию в пятнадцати епархиях землица принадлежит, и не маленькая. Да что там! Доход митрополита ежегодный тысячи на три, а то и четыре потянет.