- Трон твой по праву, Петр Алексеевич!
- Я знаю. Еще у меня просьба - подыщи достойных людей для двора моей сестры.
Раз уж в моей истории он своего сына втиснул в обер-камергеры к Наташе, сделаем вид что это моя инициатива.
- Ты читаешь мои мысли, Государь! Сделаю непременно!
Я поколебался, говорить ли ему о моем нежелании жениться на его дочери. Решил что не время.
Вновь выбравшись из тишины своего кабинета прошелся по комнатам и залам дворца. Как обычно бывает во время долгой пьянки - народ начинает разбиваться на группы. Этому способствовала величина дворца и обилие уединенных уголков, где можно посплетничать, обсудить какие-то вопросы, поиграть в карты или бильярд на деньги или просто выпить в своей компании.
В одной из комнат расположилась петербургская богема, центром которой была Елизавета Петровна. Рядом с нею семнадцатилетний модник Семен Нарышкин, большой любитель юных девиц лейб-медик Лесток, камергер, а по слухам даже любовник тетки Александр Бутурлин, камер-юнкеры Воронцов и Петр Шувалов, а также бойкая девица Мавра Шепелева.
- Иди Петя к нам! Мавруша анекдоты рассказывает! - позвала меня Елизавета.
Шепелева в это время уже была одной из самых известных сплетниц, а лет через пятнадцать прославилась титулом 'чесащицы пяток' императрицы Елизаветы Петровны. В этот раз она рассказывала историю взаимоотношений при курляндском дворе Анны Иоанновны. Любовником герцогини до последнего времени был обергофмейстер Петр Бестужев, но недавно они не поладили о чем-то с Меншиковым. Быть бы Бестужеву сейчас под арестом, как Девиер, да Анна Курляндская упросила его не трогать. Самое пикантное, как только Бестужев вынужден был уехать из Митавы в Петербург, его место в постели герцогини занял 'конюх' Бирон.
- Да Бестужев старый совсем! Неужто он любовник Анькин? - засмеялась Елизавета.
- Старый - не старый, а все говорят, что еще тот кобель он! И дочка у него еще та стерва!
Дочка Бестужева, аграфена Волконская, до недавнего времени была душой небольшого кружка придворных лиц. Но несколько дней назад Волконская попала под арест. Что-то связанное с умершим австрийским послом Рабутиным или просто против Светлейшего интриговали. Вместе с княгиней теперь в опале мои бывшие учителя Маврин, чернокожий Абрам Ганнибал (тот самый любимый предок Александра Пушкина!) и кабинет-секретарь умершей императрицы Черкасов.
Тему опалы врагов Меншикова не стали развивать в его собственном доме. Никому не хотелось оказаться следующим в списке репрессированных. Перескочили на тему современной моды. Елизавета похвасталась новой прической в стиле рококо под названием 'неженка'. Семен Нарышкин, пришедший без обязательного парика, объяснял секреты своей прически 'а-ля Катогэн' в виде зачесанных назад волос, завязанных в хвостик черной лентой. Чтобы поддержать новую моду, спросил у Нарышкина имя парикмахера.
Незаметно перешли к обсуждению лошадей. Бутурлин доказывал, как хороши лошади липицианской породы из Вены, подошедший в нашу компанию Сергей Голицын хвалил андалузскую и лузитанскую породы. Другой новоприбывший, английский резидент Клавдий Рондо сообщил о ежегодных скачках в Ньюмаркете, где последние годы нет равных жеребцу Флейнт Чайндерсу и его сыну Блэйзу. Я расспросил об условиях скачек. Надо бы и в России устроить свой конезавод и скачки. Может удастся улучшить породу российской кавалерии, а то к Семилетней войне она выглядела бледновато по сравнению с рослыми и быстрыми лошадьми немцев. Как-то незаметно перешли на разговор по-английски, который знал Игорь Семенов пусть и вариант XXI века. Диалог с англичанином замер, когда я почувствовал тишину в зале. Даже в этом продвинутом обществе знание английского не было распространено по сравнению с знанием немецкого и французского языков.
- Ты хорошо говоришь по-английски, Петя. - удивленно протянула Елизавета.
Я пожал плечами.
- Красивый язык. Не хуже французского.
Тут же перешли к сравнению поэтических достоинств языков. Елизавета прочитала мадригал Саблиера, англичанин припомнил что-то из Шекспира, Голицын - сонет Сотомайора, Шепелева прочитала модного Гюнтера. В итоге я, как судья импровизированного соревнования присудил победу французской поэзии в исполнении цесаревны. Быстро метнувшийся в библиотеку Лопухин принес приз - самый симпатично выглядевший томик французской поэзии.
Веселье угасло внезапно, когда в нашей компании появилась Анна Петровна в траурном платье. Присев в реверансе передо мной сестры удалились - им предстояло ночное бдение у гроба матери в Зимнем дворце. Я сам не стал идти с ними, хотя Екатерина и для меня не было чужой. Фактически она мне мать заменила и, может быть, поэтому я теперь наследник, а не собственные дочери. Прошел в часовню, где долго молился обо всех, кого потерял в настоящем и грядущем.
Глава 3
Утром, еще затемно встал, оделся и поплелся на улицу. Следом, позевывая, выбрался Федя и мы побежали по местному большому парку. Размерами он не уступал Летнему саду. Пара гвардейцев топали ботфортами следом за нами.
После пробежки обливание холодной водой, затем я засел за чтение книг в библиотеке. Прервался только на завтрак, после которого большая толпа обитателей дворца на лодках и яхтах отбыла к Зимнему дворцу. Здесь наблюдал за торжественным вынесением гроба императрицы из дворца на галеру. Переплыли реку и, причалив к крепости, заносили гроб внутрь. Печально звенели колокола, люди молчали, только причитали плакальщицы. Потом была служба в соборе, который еще не достроили, и императрица упокоилась рядом со своим мужем.
Ко мне подошел протоиерей Петропавловского собора Тимофей. Он был духовником Петра I и Екатерины, поэтому автоматически являлся протоиреем московского Благовещенского собора. Попросил его быть таким же духовником и мне. Старичок вздохнул. Наверное, он уже рассчитывал уйти на покой.
После похорон был поминальный обед во дворце. Обычно после обеда я спал, но в этот раз решил заняться чем-нибудь полезным. В сопровождении камер-юнкеров пошел по набережной Невы. Если напротив дворца она была каменной, то сразу за каналом первой линии превратилась в деревянную. Полюбовался на строительство плашкоутного (наплавного) моста. Справа сад, который позже назовут Румянцевским, а сейчас его называют Соловьевским. Далее пошли здания французской слободы, где обитали приезжие из Европы иностранцы, в том числе приглашенные в Академию наук. Дома выглядели по фасаду неплохо, но большей частью деревянные, только оштукатуренные и вряд ли переживут один из ближайших опустошительных пожаров. Минут через двадцать добрались до Троицкого подворья. По одному из указов Петра все крупные моностыри должны были открыть представительства в Петербурге. У ворот подворья Троицко-Сергиевой Лавры толпилисб почему-то не монахи а ребята моего возраста и старше. Здесь уже год как открылась Академическая Гимназия и университет. Заинтересовавшись, я прошел внутрь. Детвора притихла, а навстречу мне выскочили преподаватели. Один из них, Иоганн Петер Коль, приветствовал меня на неплохом русском языке.
- Добро пожаловать, Ваше императорское величество, в Академическую Гимназию и Университет.
Попросил не прерывать занятия, а позволить мне присутствовать на одном из них. В одной из комнат человек двадцать отроков расселись на лавках за столами вдоль стен. Я присел тоже и постарался внимательно слушать учителя. Как ни странно, немец преподавал нам русский язык. Делал он это с помощью 'Грамматики' Мелетия Смотрицкого, мне уже знакомой. Объяснял систему падежей, потом продиктовал примеры. Ученики дружно заскрипели перьями и я тоже решил не выделяться.. Севшие рядом со мной Петя Шереметев и Сашка Меншиков младший (старших своих сопровождающих я в аудиторию не пустил, чтобы не мешали), сидели выпрямившись и неподвижно, свысока поглядывая на взволнованного немца и учеников. Моя затея им была не по душе. Не обращая на них внимания, я писал свои наблюдения в тетрадь. Позже она поможет мне провести планируемые мной реформы. Диктант я разумеется, игнорировал, но в конце занятия поблагодарил Иоганна Коля и решил навестить соседнее здание, которое числилось за университетом. Здесь обнаружилось всего десяток студентов и профессор кафедры восточных древностей и языков Зигфрид Байер, читавший лекцию по греческой литературе. Спросил, где остальные профессора и немец, извиняясь, посетовал, что из-за удаленности Академии (она находилась в бывшем доме посла Персии, а до этого Шафирова на Городском (Петербургском) острове, а это километра четыре по прямой) профессора не часто посещают Гимназию и Университет. На удивление мое, почему так мало студентов - сказал, что, так как преподавание в Университете идет на немецком языке, большинству студентов приходится вначале доучиваться в Гимназии или в частных пансионах, которых развелось довольно много в Петербурге.