Прошу слова, как школьник поднял руку генерал с узким лицом, крючковатым носом и зализанными назад волосами. Фюрер кивнул. Генерал повернулся ко мне:Герр барон, две недели назад в Рейхстаге вы мне шепнули по секрету, что хотите разработать вакцину и газ для мутации людей в вервольфов непосредственно на поле боя. Вы тогда сказали, что Кригеру с его фабрикой оборотней до ваших проектов, как до луны. У вас получилось?
Все посмотрели на меня. Даже Гитлер перестал шастать по комнате и, подобно футболисту, сложил руки на интересном месте.
Я растерялся не зная, что сказать в ответ. Что я знал о работах Валленштайна? Ничего, кроме тех записей, что успел прочитать.
В памяти неожиданно всплыли бумаги из лаборатории. Там что-то было об этом. Газ вакцина воздействие препарата на мышечные ткани Вспоминай, Саня, вспоминай!
Барон! голос фюрера прозвучал ударом хлыста. Что вы молчите? Вам нечего сказать?
Во рту пересохло. Я несколько раз сглотнул, но в горле осталось сухо, как в пустыне.
Есть, выдавил я из себя и удивился, не узнав свой голос.
Ну так поделитесь с нами, не молчите, подбодрил меня молчавший до этого вояка с моноклем в глазу.
Сейчас проходит последняя стадия испытаний, пробормотал я, осталось стабилизировать изменённую клеточную структуру объектов. Мутагенезный потенциал материала
Фюрер сморщился, как от зубной боли.
Барон, я достаточно наслушался вашей учёной болтовни. Вы можете сказать нормально, без этой ерунды: вы близки к прорыву или нет?
«А хрен бы с ним. Или пан или пропал».
Да, мой фюрер. До завершения разработок осталось совсем немного
Хватит! прикрикнул он. Сгорбившись и слегка подволакивая левую ногу, Гитлер вернулся к столу, сел в кресло. Я же так и остался стоять, хотя ноги меня уже почти не держали, появилась предательская дрожь в коленках, сильно взмокли подмышки. Я сыт вашими обещаниями по горло. Вы будете работать в одной команде с Кригером, он, в отличие от вас, уже пачками штампует вервольфов. У него там не всё гладко с этой вашей стабильностью, ну так и помогите ему разобраться с этим.
Гитлер навалился на спинку кресла, прикрыл глаза рукой и замолчал. Молчал и весь «генштаб». Даже перестал гудеть скрытый где-то под потолком вентилятор. Фюрер сидел так с минуту, потом сцепил пальцы в замок и положил на стол.
Вам нужны люди для экспериментов?
Я пожал плечами, а потом кивнул, подумав, что речь идёт о персонале.
Хорошо, я дам распоряжение Айхе, он подготовит вам пятьсот человек для начала. Ещё что-то надо? Какие-то особые реагенты, оборудование? Нет? Вот и отлично. Шпеер будет вашим куратором, все вопросы решать через него. В конце декабря вервольфы должны воевать под Сталинградом. Не уложитесь в срокотправитесь вместе с Кригером в Дахау, даю слово. Совет окончен, господа, все свободны.
Генералы оживлённо зашушукались. Гитлер первым встал с кресла и направился к выходу. Я не стал дожидаться, когда все уйдут, и следом за ним вышел в дверь.
В коридоре меня уже ждал Шпеер. По его лицу я сразу догадался, что разговор с фюрером у него состоялся задолго до этой встречи. Потому он и вытащил меня в кафе, специально надеялся выбить из колеи, сволочь. Наверное, метит на моё место, гад.
Я осознал последнюю мысль и удивился, как быстро прошёл процесс вживания в шкуру Валленштайна. Меня напугала скорость, с какой я адаптировался к новой реальности. Этак ещё немногои я накрепко ассимилируюсь с немцем и навсегда останусь в его теле. Нет, ребята, меня такой расклад не устраивает, пора драпать отсюда, бежать куда глаза глядят, а то затянет меня это болото и прощай, родная Россия, до свидания XXI век, здравствуй ХХ, причём не самое лучшее его время.
Шпеер приветливо помахал рукой, словно мы не виделись много лет, отделился от стены и пошёл ко мне ленивой походкой сытого хищника. Он как будто всем видом говорил, что сейчас не хочет жрать, но пройдёт какое-то время и он слопает меня с потрохами.
Ну как всё прошло, Отто? Фюрер тебе понятно объяснил? спросил он с ядовитой ухмылочкой.
Я кивнул. Говорить с ним не хотелось. До меня наконец-то дошло, о каких людях говорил Гитлер. Он дал мне для экспериментов пятьсот человек, пять сотен душ я должен загубить, чтобы дать этому ублюдку, чего он хочет. Полтысячи ни в чём неповинных людей взамен моей собственной жизни, а может, и больше, если с результатами не всё сразу получится. Хорош обмен, да?
Первый раз в жизни решил заняться мародёрством могили то не по доброй волеи на тебе подарочек. Правильно! Поделом тебе, Грач, нечего мерзкими делами заниматься! Так тебе и надо!
Процесс рефлексии прервал Шпеер:
Чего застыл, Отто? Пора возвращаться в Берлин. Время работает против тебя.
Он оскалил зубы в подобии дружеской улыбки, похлопал меня по плечу и посторонился, показывая на выход из коридора-галереи.
* * *
По неведомой мне причине в столицу мы возвращались по земле. Наверное, цеппелин отправился выполнять особое задание, и теперь отряд бравых эсэсовцев где-нибудь во французских Альпах тайком грузил в гондолу ящики с древними сокровищами из разграбленного монастыря. Или в обстановке строжайшей секретности группа спецов в кожаных плащах, чёрных сапогах и фуражках с орлами перебрасывала в укромное место деньги нацистской верхушки.
Может быть. Но скорее всего заполненная водородом «колбаса» сейчас болталась где-нибудь на привязи у причальной мачты, а экипаж в припортовом кабаке запивал пивом кислую капусту с копчёными сосисками.
Я молча глазел на проносившиеся за окном величественные пейзажи. Тёмно-синие, серые и чёрные полосы лесов на склонах гор чередовались с белыми прослойками снега, напоминая шкуру диковинного зверя. Похожие на слой густого тумана далёкие вершины сверкали серебром. Звёзды таинственно подмигивали и вместе с огромным диском луны стыдливо прятались за пелериной полупрозрачных облаков.
Часто к дороге близко подходили высокие ели; полностью покрытые снегом, они казались невестами в свадебных платьях: такие же красивые и скромные, словно стесняющиеся своей красоты. Иногда на светлом фоне Млечного Пути отчётливо проглядывали чёрные щётки далёких сосен, они смахивали с неба звёздную пыль, а та сыпалась на спящую землю лёгким снегопадом.
Изредка в горных долинах встречались пасторальные деревушки с высокими часовенками и аккуратными домиками под заснеженными крышами. Не хватало ярких огней и нарядно одетых жителей для полного сходства с рождественскими открытками.
Лунная ночь, рокочущий мотор и тёплый салон одинаково клонили ко сну. Рядом, уступив натиску демотиваторов, тихо посапывал оберфюрер. Мои глаза слиплись. Я почувствовал, что проваливаюсь в объятия Морфея и только неимоверным усилием воли вырвался из сладкого плена, протёр глаза и стал снова таращиться в окно, пытаясь разложить по полочкам всю имеющуюся у меня информацию.
Трудно работать, когда каша в голове, а тратить на это оставшиеся днинепозволительная роскошь: слишком мало дал времени фюрер, чтобы разобраться с делами Валленштайна. Конечно, я мог бы просто сбежать, лечь где-нибудь на дно и ждать, когда судьба вернёт меня обратно, да только я не был уверен, что этот способ сработает. Ещё мне никак не давали покоя пятьсот человек. Вряд ли мой побег спасёт их, скорее всего в этом случае жертв будет ещё больше.
Я опять заклевал носом и, чтобы не заснуть, ущипнул себя за руку, интенсивно потёр уши. Похожий на киборга шофёр неотрывно следил за дорогой через окуляры фантасмагорических очков. Он не мог видеть, чем я занимаюсь, даже если бы захотел: без инфракрасного фонаря на крыше парень был слеп, как курица.
Впрочем, если бы он увидел мои экзерсисы в зеркале заднего вида, меня это совсем не волновало. У нас в школе работал прекрасный учитель истории, он частенько говорил на уроках о том, чего не было в учебниках. От него я узнал, что в немецкой армиикак, в общем-то, и в нашейсуществовал колоссальный разрыв между офицерами и простыми солдатами, и теперь мнештандартенфюрерубыло наплевать, что подумает обо мне этот немец с угреватым носом и кроличьими зубами. Я хоть и не видел его лица, почему-то думал, что он выглядит именно так.
Коварное божество усиленно брызгало в глаза волшебным отваром. Мне стоило огромных сил противостоять соблазну, я часто терял мысль, потом долго искал ниточку от запутанного клубка. В итоге я всё-таки выстроил относительно логичную схему, в которой, правда, не хватало нескольких звеньев для полноты картины, и решил нанести визит в лабораторию, где надеялся найти ответы на большинство вопросов.
«Лишь бы не появились новые», подумал я и со спокойной совестью провалился в сон.
Мне приснился удав из мультика про Маугли. Он смотрел немигающим взглядом, обхватив мою руку хвостом. Из пасти с шипением высунулся раздвоенный язык:
Госсссподин шшштандартенфюрер, проссснитессссь
Я вздрогнул, открыл глаза, увидел склонившегося надо мной водителя. Уже без маски. Во как! А у него и в самом деле зубы, как у кролика, жаль не видно: прыщавый нос или нет.
Шофёр осторожно тряс меня за руку. Я был в салоне один, видимо, Шпеера привезли домой первым. «Мерседес» тихо пофыркивал мотором, в открытую дверь просачивался холодный воздух и мутное молоко лунного света.
Я вышел из машины, с трудом передвигая затёкшими ногами, зябко поёжился и, наплевав на все правила и нормы, поднял воротник. После тёплого салона мороз казался особенно лютым и пробирал до костей.
В небе висели серебристые хлопья облаков и яблоко луныздесь оно обладало более скромными размерамигорстью рассыпавшихся бриллиантов сверкали звёзды. Трамвайные рельсы блестели, как смоченная утренней росой паутина. К площади со всех сторон пещерными великанами приближались тёмные громады домов. Тени от фонарных столбов косыми штрихами лежали на асфальте и казались зависшими над водой вёслами.
В проулках по-волчьи завыл ветер, захлопал незакрытыми дверьми, загремел ставнями. Где-то залаяли собаки. Я невольно передёрнул плечами. Берлин производил впечатление покинутого людьми города. Не хватало мусора и частично разрушенных зданий. А такдобавь руины да пострашнее, такие, чтоб арматура торчала во все стороны, а разбитые стены напоминали обломки зубов, раскидай повсюду горы битого кирпичаи вот тебе типичная картина постапокалипсиса. Мир после ядерной войны.
Я тряхнул головой. Чур меня, чур! По привычке трижды прикусил язык. До испытания атомного бича оставалось три долгих года, но я уже ни в чём не был уверен. Может, я очутился в какой-нибудь параллельной реальности, где немцы уже накопили достаточно урана, и местный Гейзенберг скоро состряпает первую «ядрёную» бомбу.
Где-то на полпути до запорошенного снегом крыльца за моей спиной хлопнула дверца, бодро рыкнул мотор, и раздался звук отъезжающего автомобиля.
Последние метры до особняка я преодолел в несколько прыжков. Какая к чёрту степенность и важность, когда тело коченеет и ты скоро будешь двигаться, как робот. Тут уж не до приличий, лишь бы оказаться быстрее дома, сбросить у входа шинель и сапоги, влезть в тёплые тапочки. Сесть перед потрескивающим камином в уютное кресло, закутаться в шерстяной плед и маленькими глотками потягивать пряный, пышущий паром горячий грог.
Я как это вообразил, так и застонал от предвкушения. А ветер словно решил подстегнуть меня. Уже когда я добрался до стылого гранита первой ступеньки, он навалился с правой стороны, захлопал полами шинели и так сильно толкнул, что я чуть не сверзнулся в наметённый за ночь сугроб.
Я взбирался на крыльцо, как альпинист на неприступную гору. Озверевший от моей настырности ветер бил с яростью обезумевшего боксёра и каждую секунду грозил свалить с ног, но я всё-таки добился цели. Довольный собой, вынул из кармана шинели тяжёлую связку ключей, выбрал тот самый, что походил на нос рыбы-пилы, и нацелился на чёрный глазок замка.
Ох и хреновая одежда у немцев, куда ей до наших тулупов и полушубков. А валенки! Я бы сейчас отдал всё, что угодно, за пару наших русских валенок. Конечно, они смотрятся не так красиво, как сапоги, зато тёплые и удобные.
Притопывая от холода, стараясь всё время повернуться спиной к оголтевшему ветру, я с третьей попытки попал трясущимся ключом в замочную скважину, с хрустом повернул. Внутри дубовой двери щёлкнул старинный механизм.
Я взялся за торчащее из пасти льва бронзовое кольцо. Дверь не поддалась. Тогда я рванул сильнее, край тяжёлого полотна оторвался от косяка на несколько сантиметров, но ветер невидимой дубиной махнул по тёмному от времени дубу и дверь с громким хлопком встала на место.
Я снова дернул за ручку. Бесполезно. Как будто обычная деревяшка в мгновение ока превратилась в плиту из египетской пирамиды. Мне стало не по себе. Я уже не чувствовал пальцев ног, да и руки окоченели настолько, что ладони напоминали ковши экскаватора. В животе заворочался страх, из маленького холодного комочка он быстро превратился в склизкий леденящий ком.
Я сразу представил, как эта медуза обволакивает мои внутренности липкими щупальцами. Вот она добирается до лёгких, прилипает к ним холодными чавкающими присосками. Яд тысячами тонких волосков пронзает грозди альвеол, и они из розовых виноградин мгновенно превращаются в покрытые чёрной плесенью горошины. Ещё немногои змеевидные отростки обовьют сердце, выпьют из него всю кровь и я, высохший, словно мумия, рухну на стылый камень крыльца.
Я так разозлился на себя, что внутри как будто взорвался ядерный реактор. Чувствуя прилив сил, я ухватился обеими руками за кольцо, упёрся ногой в косяк и рванул на себя, словно хотел перевернуть Землю. В тот же миг ветер куда-то исчез, и я, вместе с распахнувшейся дверью, полетел в сторону.
Не знаю, что заставило меня не разжимать пальцы. Наверное, инстинкт или что-то в этом роде. Во всяком случае, это спасло меня от падения в сугроб и нового витка борьбы за помещение. Почувствовав под ногами крыльцо, я со спринтерской скоростью ворвался в пахнувший теплом и воском проём и едва перескочил порог, как за спиной раздался жуткий грохот.
Прижавшись спиной к стене, я дышал полной грудью, радуясь признакам оживающего организма. Покалывание и пощипывание кожи в прихваченных морозом местах привели меня в блаженный восторг. Я жив, я в тепле, и пока мне ничего не угрожает!
За дверью раздался заунывный вой, дубовые доски затрещали, и мне показалось, что даже стены качнулись под напором стихии. На короткий миг мне стало жутко. Я подумал: ветер окажется сильнее камня, и этот замок развалится, как карточный домик, но усилием воли заставил взять себя в руки.
Первобытный страх отступил под натиском логического мышления. Убедив себя, что всё уже позади, я проникся уважением к древним людям. Если мне, современному человеку, вооружённому знаниями и окружённому со всех сторон технологиями комфорта, страшно от одной только мысли о слепой ярости природы, то каково было им, голодным и холодным, с простыми камнями и палками в руках, противостоять жестокому миру?