Многоточие, означающее, что ничего еще не закончено, и впереди много хорошего.
Мираж, или нет? Да мираж конечно! Откуда здесь три дороги?
Но подойдя поближе, Солёный понял, что это действительно указатель трех направлений. Налево пойдешьславу найдешь, прямо пойдешьзнакомства выгодные приобретешь, а направо пойдешьв Магадане жить будешь.
Соленый посмотрел на бутылку. Еще немного текилы оставалось. И Гаванская сигара еще дымилась. Он сделал шаг влево и утвердительно покачал головой.
Так и знал! Так и думал. Ибо там слышалось знакомое: тау, тау, та, та, та. Тау, тау, та, та, та. Другой бы задумался: что бы это могло значить? Но Соленый понял сразу: это всем давно известный дружный топот ног. Людей нетодни ноги. Такой славы нам не нужно.
Он посмотрел прямо. В лучах восходящего солнца шли комбайны и был виден пушистый ореол его друга Комбайнера.
Такие знакомства теперь уже нам не помогут, сказал Соленый.
А направо Магадан. Там-то уж чего хорошего?
Тут и выбирать нечего. Тут нет трех дорог. Это одна дорога. Это одно направление. Но обойти камень академику не удалось. Соленый обернулся назад. Нет, ну не назад же опять идти?!
Блокировка. Ученый сел перед камнем и сделал хороший глоток уже опротивевшей текилы. Ведь соли не было. Обойти этот Камень Судьбы можно только с помощью Камня Звезда Собаки.
Ну, а как еще? А где этот камень теперь? Один бог знает.
Он отбросил пустую бутылку, потом помахал рукой, на которой остатки шикарной сигары обожгли пальцы. Все. Нет ничего. Ничего, кроме головы теоретика.
Соленый поднялся и увидел свою жену. Как орел с высокого полета. Точнее, не как орел, а как Мэл Гибсон из кабины допотопного самолета. Пусть дотянет последние мили мой надежный друг и товарищ мотор!
Как только Соленый увидел свою жену с дымящейся трубкой в руке, так невидимая преграда, которую создавал Камень Судьбы, исчезла. Точнеехотя академик тогда этого не понялдля него была открыта дверь. Куда? Туда, куда возвращается солдат после двадцатипятилетней службы. А куда летел через столько лет разлуки Мэл Гибсон?
В дом на берегу Океана, в дом, на котором был Заветный Вензель О да Е. Ведь только этот Вензель может пробудить человека, в том числе и академика, от сна реальности. Но для этого он должен был сначала увидеть того, кого любит. Как Одиссей увидел свою Елену Прекрасную и смог вернуться. Или ее звали по-другому? Это не важно. Все равно все знают, что его звали Одам, а ее Ева. И они всегда встретятся, потому что человек обязательно попадет в Семнадцатый Номер Обуховской Больницы. Что и значит, что он пробудится от сна Реальности.
Одам и Ева были потом, а до разделения созвездий это был один человек. Имя? Пожалуйста:
ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН.
Соленый почесал лапой затылок и бросился догонять свою Елену.
Так они со смехом бегали друг за другом целый час. Не меньше. Вдруг далеко, далеко появилась на чистом небе маленькая точка. Что бы это такое могло быть?
Постепенно эта черная точка становилась всё больше и больше. Скоро стало ясно, что это не точка, а две точки. Вот козы! Как будто без них здесь не обошлись бы. Да нет, не может быть. Я не верю.
Но хочешь верь, а хочешь не верь, а это были они. Черно-белая болонка, считавшая, что она тот самый йоркширский терьер, которого потерял упрямый Муриньё, не дающий нормально играть нашему футболисту за русский десант в Англии, а другая темно-палевая ушастая охотничья собака.
Ты шевелись, грубовато сказала ушастая охотничья собака.
Не понял? Не поняла, то есть, сказала болонка. Чем шевелить?
Лапами, естественно.
Сама шевели.
Чем?
Ушами. Чем еще? У тебя они такие большие, висячие. Как махровое полотенце в Хилтоне.
В Хилтоне белые полотенца.
Думаю, там уже нет никаких полотенец. Ни белых, ни серых.
Все их воруют.
Да. Но я бы не взяла.
Ты бы не взяла?!
А чему ты так удивляешься?
Да ничему, просто я уверена, что ты бы взяла.
Нет, ни за что. Они же американские. Или английские. А вот ты бы точно взяла. И не одно.
И сколько, по-твоему, я взяла?
Три, не меньше.
Нет.
Да.
Не злословь напрасно.
И не напрасно тоже. Давай проверим твою сумку! Дама, предпочитавшая считать себя знаменитым йоркширским терьером, с самым серьезным видом потащила на себя большую зеленую сумку.
Ах тыслово на букву бмудро ответила бархатная ушастая и ударила этой сумкой младшую по голове. Та свалилась практически замертво.
Мотя, Мотя, ты жива? она открыла походную фляжку с французским коньякомименно такой любила госпожа де Стальи немного полила в рот Моте.
Что ж ты делаешь, сука?! закашлявшись, произнесла болонка.
А что такого, спрашивается, я сделала?
Мотя лежала на траве, раскинул руки и смотрела в почти чистое небо.
У тебя совершенно нет юмора. Ты это знала?
Нет. А у тебя его тоже нет. Ты не знала?
Хватит, Тетя, ругаться между собой. Мы уже так много прошли, что скоро, я думаю, нам встретятся люди. Тогда и позлословим.
Встретить бы того идиота, который злослов то есть облаивал посетителей Лувра. Я бы показала ему собачью позицию.
Ты что, в него влюбилась? спросила Мотя.
То же мне Микеланджело Буонаротти! Нашла, в кого влюбляться. Мудак какой-то. Чуть меня за ногу не укусил.
А может это он любя.
Да наслово на букву хмне такая любовь! Зубы вышибу!
Соленые, как раз в это время уже девятый день, как наконец-то встретившиеся любовники Бальзака, не вылазили из постели. Их пищей были только горький шоколад и шампанское Брют со льдом.
И никаких текил? спросила Елена.
Даже никаких сигар. Соленый взял бинокль и посмотрел на восток. Я так и знал. Теоретик чертыхнулся.
Что там милый?
Не понимаю, почему и здесь обязательно должна быть ложка дёгтя? Ну, почему, господи?
Кто-то идет?
Да.
Будем лечиться листьями с дерева.
У нас нет дерева.
Надо посадить. А где его взять, чтобы посадить?
Вдруг в совершенной тишине дунул ветерок, и маленький цветок упал на застланный белой скатертью стол.
Они быстро посади цветок в еще не привыкшую к такой жизни землю. И стали ждать неприятностей.
Нет, вы сдохнете здесь! Руслан вытащил из машины пулемет и установил его на пригорке перед рекой. Он оглянулся. Последний паром уже отходил от берега. Через пять минут он был уже далеко. Догнать его можно было только на быстроходном катере.
Лексус замелькал среди зеленых деревьев. Руслан повел стволом и нажал на курок.
Петька и Пашка опустили карты и удивленно посмотрели наверх.
Кто-то еще едет, сказал один.
Кто-то не успел.
Да, уже не успеет. Паром далеко. Разве что на ракете.
Ракета сломана.
Поворачивай назад! закричал Семен, поворачивай! Сейчас он нас расстреляет.
Я раздавлю этого гада! крикнула Нина.
Уходи вправо.
Поздно.
Пули пробили передние колеса.
Не научились японцы, мать их, делать пуленепробиваемые колеса. Еще нет. Жаль. Потом были пробиты и задние колеса, и лобовое стекло, и багажник. Наконец, машина перевернулась.
Ты сможешь вылезти?
Нет, Семен, не могу. Нога застряла под сиденьем.
Нажми кнопу автоматического сдвига сиденья.
Сейчас попробую, Нина с трудом дотянулась до кнопки. Не работает.
Руслан бежит сюда, я попробую вылезти. Он собирается поджечь машину.
Руслан держал в руке факел.
Ах ты Махмуд недоделанный, сказал Семен первое, что пришло в голову. Он сделал кувырок и кинул монтажку. Как меч Давида она срезала верхушку факела.
Руслан изумленно поднял глаза на дымящуюся головешку.
И они сошлись. Прихрамывающий спецназовец и чемпион по вольной борьбе. Руслану удалось сразу обнять Семена за талию. Такое крепкое объятие! Вырваться из него можно только, сломав себе позвоночник.
Спецназовец хлопнул Руслана по ушам, потом основанием ладони в лоб. Не успел мощный борец двинуться опять на противника, как получил удар в грудь. Это был удар ногой. Семен исполнил его в полете. Но это был еще не конец. Руслан отступил назад и поднял с бруствера большой пулемет с диском. Он нажал на курок, и несколько деревьев позади Семена затрещали и упали. Семен обернулся, и челюсть у него отвисла.
Я убью тебя не сразу, сказал Руслан. Сначала ты мне скажешь, где находится настоящее оружие.
Всё?
Нет, не всё. Ты назовешь всех, кто меня подставил.
Я не в курсе, это случайность.
Я не верю. Я буду тебя пытать. Но сначала перебью тебе ноги. А то бегать ты горазд. Фонтаны земли поднялись рядом с Семеном. Две пули даже попали между ног. Не бойся, ничего кроме ног, отстреливать тебе не буду. Позже. Но вдруг пулемет перестал стрелять. Заело, падла!
Нет, просто кончились патроны, сказал Семен.
Такой умный! Считал, что ли? и Руслан вынул большой кинжал с зубцами.
Семен поймал его за вытянутую вперед руку. Но не успел сломать ее. Руслан провел бросок с переворотом. Кости Семена хрустнули. Он с трудом ушел от болевого приема.
Ну, чё, сказал Руслан, готовься к смерти, амиго.
Тут Семен вспомнил, как на нем тренировался Отто Скорцени, шпион товарища Э. Это было в спецлагере Аненербе под Лондоном. Англичане считали Отто Скорцени диверсантом Гитлера и интенсивно искали его. А он под самым носом Черчилля устроил тренировочный спецлагерь. Там Семен первый раз увидел, как спецназовец Отто Скорцени входит в бревенчатый дом, символизирующий партизанский штаб в деревне Прохоровка. Он бил в бревно, и оно буквально горело под костяшками его пальцев. Как будто диверсант источал из себя плазму или лазерный луч.
Этот удар называется Сириус, сказал Отто и поманил указательным пальцем Семена. Кам хирэ, плииз! Смотрите, что сейчас будет с этим пленным. Как вы думаете, доктор, Хирт, что с ним сейчас будет?
Он будет разрезан пополам, сказал доктор Хирт, привыкший считать человеческий материал таким же обыкновенным материалом для исследований, как лягушки, тараканы или мухи дрозофилы. Товарищ Эс, правда, запрещал русским исследователям окружающей действительности использовать дрозофил. Не потому, конечно, что считал этих мух Священными Животными, как он говорил, а просто для русских это вподляк.
Нашим рабочим нужен мед для работы. Поэтому ученые пусть любят исследовать пчел узе.
Отто уже хотел продемонстрировать на Семене свой коронный удар, но тут подошел начальник лагеря доктор Зиверс. Он попросил не делать пока экспериментов над людьми.
Почему? удивился Скорцени.
Люди нам нужны.
Предполагается групповое исследование?
Не просто групповое, массовое.
Простите, доктор, но ваши эксперименты не для меня, сказал Отто Скорцени. Я индивидуалист. И он тут же нанес Семену удар в левое плечо. Это должно было быть, как попадание пули снайпера. То есть однозначная финита ля комедия. Вроде бы удар не в сердце, а над сердцем, но конец всегда без вариантов. Посыпались искры, пошел дым, как из преисподней, Семен упал, но через минуту встал. Отто даже успел сказать над ним прощальную речь:
Глупый русский партизан хотел внедриться в вашу группу, направляющуюся к Тибету.
Обнаглели, сказал доктор Хирт. Жаль я не успел исследовать его внутренности.
Как же он смог обмануть меня? удивился начальник лагеря Зиверс. Он убедил меня, что держал Камень Звезда Собаки в своих собственных руках. А тот, кто смог его держать в руках, необыкновенный человек. Он мог бы и выдержать ваш смертельный удар.
Простите, доктор Зиверз, но это сказки. Мой удар Сириус не может выдержать никто.
Зиверс посмотрел на Семена.
А вот он выдержал!
Семен чувствовал себя так, как будто его разрезали пополам. Одна половина умерла, а вторая была жива. Отто от удивления открыл рот.
Действительно, это необыкновенный пленный, сказал Скорцени. И он решил обучить Семена удару Сириус. Из него получится диверсант, добавил он. Может быть, даже когда-нибудь я пошлю его убить Леньку Пантелеева. Подлого конкурента.
Это, между прочим, наш пленный, сказал Хирт.
Мы делаем одно общее дело, сказал Скорцени. И добавил:Я не позволю вам вынуть из него кишки, доктор Хирт.
Ну это мы еще посмотрим.
И доктор Хирт свое обещание сдержал. Однажды он прооперировал раненого в боях на Курской Дуге Семена и решил объявить, что спецназовец умер на операционном столе. Хирт знал, что будут проверять. Поэтому решил довольствоваться кишками мертвого спецназовца. Так сказать, разделать его после эксгумации. Он закопал Семена живьем и сказал Зиверсу, что спецназовец не выдержал мучений и умер на операционном столе. Семена откопали, а он казался жив.
Зачем ты закопал живого человека, доктор, мать твою? спросил Зиверс.
Садист, сказал Отто Скорцени, зачем ты отрезал ему член?
Я не отрезал! сам изумился доктор Хирт.
Он стал Бесполым, сказал доктор Зиверс.
Думаю, это гусеница, сказал Отто Скорцени.
Вас из дас?
Он может стать Гермафродитом.
Надо посмотреть, что у него внутри, сказал доктор Хирт.
Больше вы его не получите, сказал Отто.
По штатному расписанию, он мой еще на одни сутки.
Семена перевели в отдельную палату. Хирт решил ночью провести вскрытие и отослал на ночь домой всех сотрудников. Чтобы не было лишних свидетелей. Семен бежал практически из-под скальпеля. Хирт распял его как лягушку. И уже сделал один надрез. И Семен вспомнил тогда удар, которому обучил его Отто Скорцени. Этот удар Сириус изобрела, между прочим, Майя Плисецкая. Хотя она изобретала не удар, а движения ногами. Нога поднимается, не опускаясь. Или, что то же самое, нога поднимается, оставаясь на месте.
Ах, ты мой экспериментальный лягушоночек, прошепелявил доктор Хирт, сейчас мы посмотрим, что у тебя внутри. Он обернулся и не поверил своим глазам: нога направлялась прямо на него, прямо на его затылок. Как?! Ведь доктор приковал интересного пациента к столу железными цепями.
Хирт не успел воскликнуть:
Теперь я точно знаю, что удар Сириус существует!
Хирт упал рядом с железным столом, но Семен еще не мог понять, как освободиться от цепей. Но все же это у него получилось. Как? Он и сейчас еще толком не мог рассказать.