Ты что, при жене это говоришь, рассмеялся я. Хочешь, чтобы она оставила Ваньку одного в женском кунге? Сам же знаешь, он без неё там такое натворит, что потом все вместе будем неделю исправлять последствия.
Маша, сидевшая рядом (до этого она принесла завтрак), звонко рассмеялась и потрепала меня по плечу. Потом она вместо меня ответила на реплику Игоря. На что, мол, ты его старого толкаешь, к тому же, кому он нужен, кроме меняинвалид с одним глазом?
Но-но, возмутился я, сама же знаешь поговоркустарый конь, борозды не испортит.
Я повернулся к притихшим девушкам, подмигнул им слепым глазом, улыбнулся и продолжил:
К тому же, кто это сказал, что я инвалид? Я ещё, о-го-го, какой мужик, к тому же, чувствую, что глаз начинает видеть лучше.
Ладно, мужик, лучше начинай завтракать, а то превратишься в измождённого ворчливого старикашку, остановила мои разглагольствования Маша. Потом посмотрела на молчавших девушек и добавила:
Вот же, сволочи, что с детьми сделали. Как же этих гадов, которые произвели себя в элиту, земля-то носит. Но ничего, девоньки, отольются им когда-нибудь ваши слёзы.
Пока я расправлялся с принесённым завтраком, Маша беседовала со спасёнными девушками. Игорь в это время оделся и вышел из кунга. Минут через пять, распахнулась входная дверь, и в помещение вошёл Саша, в руке у него был какой-то пакет. Не раздеваясь, он прямо от входа начал поторапливать Машу, говоря:
Все уже расселись по местам, пора трогаться. Мария Николаевна, давайте я сюда принесу Ваньку, и вы пообедаете вместе с Батей.
Да нет, Сашенька, уж лучше я пойду в наш кунг, а то он не даст Толе спокойно полежать, ответила она, к тому же, там Никита, да и собаки не дадут Ванечке заскучать.
После этих слов она спешно начала одеваться, а Саша, обращаясь уже ко, мне заявил:
Батя, скорее всего, когда мы подъедем к берегу, придётся останавливаться, но тебе выходить на улицу не стоит. Дохтур сказал, что если хочешь дня за три вылечить свой глаз, нужно всё это время соблюдать полный покой. Он собирается часов через восемь опять тебя колоть и ставить капельницу. Поэтому, лучше сиди здесь и не дёргайся. Кстати, он не против того, чтобы ты изредка выглядывал в окно и обозревал окрестности. Я тебе принёс для этого подзорную трубу, будешь нашим боковым дозором. Только смотри не увлекайся наблюдениями.
Ладно, Сань, что я тупее паровоза, что ли, буду беречься и выполнять все указания нашей медицины. Только вы хоть иногда заглядывайте сюда, а то тут с тоски можно будет сдохнуть. Мои слова прозвучали, уже в спины, Маше и Александру.
Минут через пять после их ухода тронулся и наш вездеход, опять меня начали убаюкивать мерное покачивание кунга и еле слышный звук работающего дизеля УРАЛа. Первоначально я улёгся на своё спальное место и честно попытался задремать, но спать совершенно не хотелось. Тогда я оделся и попытался понаблюдать в окно за нашим передвижением, но смотреть было совершенно не на что, везде была безбрежная, ярко блестящая снежная равнина. Читать или работать на ноутбуке с одним глазом было очень неудобно, а долгое время, так и вообще невозможно. Поэтому мне пришлось хоть как-то развлекать наших новых девушек, которые молча, сидели на ближней к двери лавке.
Разогрев самовар и налив всем чаю, я начал выспрашивать их о прошлой жизни. Сначала они отвечали односложно, но потом одна из нихбрюнеточка Марина, немного оттаяла и начала более связанный и подробный рассказ о своей прошлой жизни. Перед этим я немного капнул им, ну и себе, естественно, немного остававшегося у меня эликсира Дохтура.
Рассказ Марины
Зовут меня Мариэта, фамилия Багдасарян, я армянка. Я даже и не знаю точно, сколько мне лет. Знаю только, что когда произошла катастрофа, мне было девять лет, и я была очень счастливым ребёнком. У меня был такой большой и добрый папа, а мамочкапросто чудо, заботливая и нежная, она очень меня любила.
Марина заплакала, потом вытерла рукавом слёзы и немного срывающимся голосом продолжила свой рассказ:
То время я вспоминаю как добрую сказку. Было тепло, меня окружали красивые вещи. Было сколько угодно сладостей и фруктов. Вы не поверите, тогда я даже ела ананас и красную икру. Ананас, это такой большой, как голова, и ужасно вкусный фрукт, а икра, это такая каша, только красного цвета, говорят, её добывали из настоящей рыбы.
Знаете, у нашей семьи было целых два дома, один был очень высокий и на свой уровень мы добирались на таком маленьком, красивом подъёмнике, у нас там было четыре свои комнаты, и в них были окна на улицу, а там, представляете, было тепло и росли большие деревья. Второй дом у нас был не такой большой, но зато он находился в саду, где вокруг была пушистая зелёная трава, и тоже было много деревьев и кустов, он называлсядача.
Мой папа был какой-то большой начальник, за ним даже приезжала с работы красивая машина. Она, конечно, меньше, чем ваши, но в ней можно было сидеть даже впятером. Кроме этого, у папы была своя машина и даже больше приезжающей. Она была тоже очень красивая, белая как снег и с большими толстыми колёсами.
Когда произошло то кошмарное землетрясение, мы находились на даче. Все ещё спали, когда раздался страшный треск и дом начал рассыпаться. Я спала на втором этаже и проснулась от того, что рядом с кроватью упала какая-то большая деревяшка. Я испугалась и забралась под кровать. Только я это сделала, на то место, где я лежала, начали сыпаться доски и всякие осколки. Один даже пробил матрас и оцарапал мне спину. Потом в комнату пробился папа, он вытащил меня из-под кровати, и мы с ним еле спустились по лестнице вниз и выбежали на улицу. Только мы это сделали, дом рухнул, и поднялась большая туча пыли. Мама начала сильно плакать, прижимая меня к себе, а папа, несмотря на пыль, начал заводить машину. Потом он, почти что силой, усадил нас в неё, и мы поехали, как сказала мама, в город. На окраине посёлка нас пытались остановить какие-то люди, они выбежали на дорогу и начали махать руками, но папа достал свой чёрный пистолет и погрозил им. Дорога сразу очистилась, и мы поехали в город.
Ехали долго, везде были глубокие трещины, мост через речку был обрушен. Папа даже сказал, что если бы не наш джип, то мы никогда бы не доехали до города. По Ростову ехали тоже очень долго, многие дороги были завалены обломками рухнувших домов, было много пожаров и поэтому очень дымно. Наш дом был поврежден не очень сильно, было несколько больших трещин у первого подъезда, где жила моя подруга Лиза. Было разбито много окон, с крыши упало много разных кусков, ими повредило все машины, стоящие у дома и убило несколько человек. Их тела так и оставались лежать на тротуарах, везде было ужасно много крови. Меня, чтобы я этого не видела, папа на руках отнёс в наш подъезд, там было всё засыпано стёклами. Лифт не работал, и нам пришлось пешком, по лестнице подниматься на наш шестой этаж. На ней были трещины, и некоторые ступеньки были наполовину разрушены.
Когда мы попали к себе на этаж, то не смогли открыть железную дверь. Пришлось папе опять спускаться к машине и взять нужные инструменты. Дверь пришлось открывать очень долго, несмотря на то, что помогать папе вышел наш сосед дядя Миша.
Когда мы попали в свою квартиру, то мама очень расстроиласьпочти все стёкла были разбиты, телевизор упал с тумбочки, везде валялись мелкие предметы, попадавшие с полок. Папа всё осмотрел и быстро уехал, а мы с мамой начали всё убирать. Это было очень неудобно, света не было, было холодно и приходилось всё делать в верхней одежде. Часа через три приехал папа с каким-то дядькой. Они поставили стёкла в два окна, остальные заколотили фанерой, после этого стало немного теплей. А когда мы затопили наш камин, в этой комнате можно было ходить даже в майке. Папа, вместе с фанерой и стеклами, привёз много больших бутылок с водой и целую сумку с консервами.
После того, как этот дядька уехал, папа усадил нас с мамой на диван и сказал, что произошла большая катастрофа, и несколько дней нам нельзя будет выходить на улицу, придётся сидеть здесь, а пищу разогревать в камине. После этого он собрался и уехал, пообещав вернуться через несколько днейкогда отменят газовую тревогу. Вот мы с мамой и сидели в этой тёплой квартире больше недели, пока он не появился.
После появления папы, вся наша жизнь начала быстро меняться, через три дня, мы собрали кое-какие вещи и на нашей машине в большой колонне выехали в сторону шахт. Там мы жили сначала очень неплохо, еды хватало, у меня было много друзей. Иногда у нас даже были школьные занятия. Только там, где мы жили, не было окон на улицу и всё время чем-то неприятно пахло. Я называла место, где мы жили, пещеркой. Но к этому я быстро привыкла, к тому же рядом, в нашей пещере, была моя любимая мамочка.
Так мы прожили почти два года, папа на этой шахте был большим начальником, он распоряжался всеми продуктовыми запасами и именно он начал обменную торговлю с другими шахтами. Он же одним из первых вошёл в новую элиту, поэтому мы с мамой имели всё самое лучшее, а в еде ни в чём себе не отказывали. Но, постепенно, папа начал от нас отдаляться, даже мои друзья начали говорить, что у него на четвёртом уровне имеется целый гарем. Он начал у нас появляться очень редко и почти что всегдавыпивши.
Потом у нас в шахте произошёл бунт, люди просто обезумели, даже у нас, на элитном уровне, поднялась страшная суета и даже слышалась стрельба. Так было дня два, о папе ничего не было слышно, а мы с мамой очень испугались и всё это время сидели у себя в пещерке. Но однажды раздался громкий стук в дверь, мама открыла, и к нам ворвалось человек пять. У них у всех были автоматы, и они были очень страшные и злые, громко ругались. Когда мама попыталась что-то узнать о папе, один из них стукнул её прямо в лицо. Двое из этой группы были мне известны, они работали в папином департаменте и иногда бывали у нас в гостях. После того, как мама заплакала и упала на кровать, я бросилась к дяде Рубену с криком и жалобами, но он грубо оттолкнул меня и выкрикнул:
Молчи, ублюдочная тварь, а то я лично сверну тебе шею.
Потом он повернулся к остальным и начал распоряжаться:
Рустам, ты с двумя брателлами, бери эту валяющуюся суку и веди её на второй уровень, к другим блядям. Если опять начнёт орать, то дай ей ещё в рыло, а если и это не поможет, то можете засадить ей, по самое не могу. Я думаю, что сегодня это ещё можно будет сделать на халяву. Только не забудьте вставить ей в рот кляп, а то она своей мерзкой слюной забрызгает все стены. А я с Кузей, пока отведу маленькую сучку к другим малолеткам на пятый уровень. Встречаемся через тридцать минут в большой столовой, вроде, Комод хочет нам ещё что-то поручить.
Человек, который ударил маму, зло усмехнулся и сказал, сильно коверкая слова:
Слушай, дарагой, а ти что, совсэм нэ хочэшь попользоваться этим элитным мясом. А-а! Хытрый ти, наверное, брэзгуешь тухлым мясомхочэшь засадить свэжэнкой мартышке. Ай, нэ хорошо! С друзьями дэлиться надо, брат. Давай их обеих здэс будэм эбат. Ты как главный, будэш у нас пэрвый.
Дядя Рубен улыбнулся и ответил:
Да мне уже за эти два дня от вида голых баб, блевать хочется. Не у всех же такой чугунный член, как у тебя. А что касается этой сопли, то там, в дырку только карандаш и можно вставить, да и то весь кровью измажешься. А, сам понимаешь, что эта хата Хасану достанется, он тебе за беспорядок, учинённый в его вотчине, быстро глаз на жопу натянет и моргать заставит. Так что, давай, отводи этот мешок с говном к другим коровам и не опаздывай в столовую, а то Комод ждать не любит.
После этих ужасных разговоров (прошло уже столько лет, а я до сих пор помню их, слово в слово), он за шкирку выкинул меня за дверь, и вышел сам. Вместе с ним вышел и другой человек, которого я зналадядя Мирза. Они пинками погнали меня к центральному стволу шахты, там, на площадке, был установлен пулемёт, около него стояли три мужика страшного вида. Они очень грубо шутили, мы забрались в клеть подъёмника и спустились на пятый уровень. Там мы прошли по штреку, добрались до двери с решеткой, за ней увидели несколько больших помещений, это был приют для детей врагов народа. Так мне сказала надзирательница, которая встретила нас у входа. Она расписалась на листке бумаги и взяла меня у дяди Рубена. После этого кошмарного дня я никогда больше не видела не свою любимую мамочку, не своего папу.
В пещере этого приюта было очень темно, воздух был очень вонючий, у меня даже закружилась голова, и я чуть не упала. Когда я заплакала от пережитого ужаса, надзирательница, очень больно ударила меня по щеке и прошипела:
Что, не нравится, как живут обычные люди, в обморок, гнида, падаешь? Ну, ничего, подожди, скоро забудешь свою прежнюю жизнь и жраньё из золотой тарелочки. Будешь не элитой, а грязной шлюхой для наших камрадов.
В её голосе было столько ненависти и злобы, что я не выдержала и снова заплакала, за что получила ещё один удар по щеке. Потом меня пинками заставили двигаться вглубь коридора, по обеим сторонам находились спальни и другие помещения этого центра содержания детей.
Сначала тут жили дети, эвакуированные из Ростовского интерната и Дома малютки, а затем сюда начали помещать детей врагов народа, да и просто тех, у кого родители умерли от болезней или погибли. В нашей спальне сначала было тридцать девочек моего возраста, и никто из них не верил, что я жила на элитном уровне и что папа мой распоряжался всеми продуктами шахты. Первые несколько месяцев они издевались надо мной и били меня, но потом как-то я сдружилась с несколькими девочками, особенно со Светой, и вместе с ними мы смогли дать отпор детдомовским заводилам. Тем более, детдомовские были все истощённые, часто болели и умирали. Места у нас быстро освобождались и через год нас объединили с девочками из соседней спальни, и опять, все кровати были заняты.
Примерно через полгода после этого, у нас в приюте произошли большие изменения. Всех мальчиков и самых некрасивых, уродливых девочек куда-то перевели. Оставшиеся надзирательницы, говорили, что организован новый "мясной" корпус. И если кто будет себя плохо вести, окажется тоже там, а это прямая дорога под нож мясника. Все уже знали, что из самых непослушных и буйных в мясном цехе готовят фарш на котлеты. После этих изменений у нас в приюте начались совсем чёрные времена. За малейшую провинность секли кнутом, кормили только мамалыгой из зерна и кукурузы, вывезенной с элеваторов. Нас объявили высшей школой куртизанок и приписали к сословию гейш. После этого у нас появились три новых надзирателямужчины. Старые надзирательницы называли их евнухами.
Было объявлено, что каждая воспитанница при достижении шестнадцати лет, если не будет продана, или передана нашей элите, будет направлена в бордель для быков. Так же было начато наше обучение, до этого никаких занятий у нас не было, просто заставляли делать всякую мелкую и грязную работу. Обучение вели обычно новые надзиратели, они буквально издевались над девочками. Например, один из них, по прозвищу Шакал, забил насмерть Танюмою подружку. Она всего лишь плохо выполнила одно из практических заданийминет, называется. Плохо сосала и прикусила у Шакала члентот озверел и начал её бить деревянным кием. Обычно всегда наказывали плёткой, но в этот раз Шакал пришёл на занятие после игры на бильярде и принёс с собой свой кий.