Товарищ Поляков, голос Очирбата отвлек его от тягостных раздумий, сюда кто-то идет.
Что?! командир рывком вскинул голову, почуяв как по спине пробежал неприятный холодок. Из чащи на другой стороне прогалины выходил некто, явно направляющийся в их сторону. За собой на привязи путник вел какое-то животное.
Уходим? встревожено спросил Асылбек.
Погоди, отмахнулся Поляков, внимательно вглядываясь в неожиданного гостя. Тот беззаботно приближался, не подозревая, что за ним напряженно наблюдают три пары глаз. Уже было видно, что он невысок, довольно субтильного телосложения, что не мог скрыть потрепанный пастушеский дээл, перехваченный черным кушаком. Через плечо идущего свисал большой мешок. Но особенно привлек взгляды оголодавших красноармейцев шедший за пастухом на привязи черный барашек.
Похоже, что он один, пробормотал Поляков, странно, что он тут делает на ночь глядя?
И почему он идет пешком и на кой черт ему баран? добавил казах.
Я же говорил вам, повторил Очирбат, это священная гора, гора духов. Парень, наверное, хочет принести им жертву.
Ну что же, нехорошо ухмыльнулся Поляков, мы, я думаю, ничем не хуже духов. Пусть идет сюда, а мы подождем. Помнитене стрелять.
Слушаюсь, товарищ капитан, улыбнулся Очирбат, доставая из-за пояса большой нож. В руке Асылбека также появилась финкаотмотавший перед войной небольшой срок за хулиганку, казах и по сей день не оставил уголовных замашек.
Пастушок, тем временем, входил в лес. Был он молод и, как с удивлением заметил Поляков, с довольно тонкими, для монгола, чертами лица. Что-то в его глазах показалось Полякову странным, однако почти сразу же его внимание отвлек баранбольшой, жирный, с лоснящейся черной шерстью. Сглотнув слюну, красный командир шагнул навстречу застывшему пастушку.
Стой, парень, сказал Поляков по-монгольски, поможешь голодным?
Что вам нужно? голос был высокий и тонкий, даже для мальчишки.
Жрать хотим, того и нужно.
Это вас сегодня ловили в городе?
Ловили, ловили, да всех не выловили, мрачно усмехнулся Поляков, хорош болтать. Оставляй барана, оставляй мешок и проваливай.
Видно вид у него был достаточно свирепый, поскольку парень безропотно положил мешок на землю, кинул привязь с животным Полякову и шагнул назад. Тут же он натолкнулся спиной на вышедшего из-за деревьев Асылбека.
Здорово, малецосклабился тот. Широченная ладонь ухватила пастушонка за подбородок, задирая голову вверх, блеснуло лезвие.
То, что происходило далее, напоминало дурной сон или замедленную съемку. Садвакасов полоснул финкой по горлу незадачливого пастушка, но лезвие встретилопустоту. Гибкий, словно угорь, парень словно нырнул вниз, выскользнув из рук казаха. Словно змеиная кожанет, не угорь, гадюка! слетели пастушеские лохмотья, что позволило красноармейцам сделать сразу два открытия.
Это девка! воскликнул Асылбек.
Из-за спины у затянутой в черный костюм девушки, торчала рукоять меча. Увернувшись от метнувшегося к ней Очирбата, девушка кувыркнулась через голову и вскочила на ноги, выхватывая меч. «Катананеожиданно вспомнил Поляков, японцы называют ее катаной». Меч свистнул, и голова не успевшего выпрямится Очирбата, покатилась по земле. Поляков, опомнившись, выхватил пистолет, но нажать на курок не успелдевушка прыгнула в воздух, сжавшись в комок и уходя с линии огня. Приземлившись на ноги, она махнула рукойот бедра и впереди командир красноармейцев, выпучив глаза, осел на землю, держась руками за горло. Из него торчал, наполовину утонув в кадыке, четырехконечный сюрикен.
Перепуганный Асылбек кинулся бежать, но тут же почувствовал как у него подкосились ноги и он повалился ничком в жухлую листвукатана рассекла ему сухожилия под коленями. Сжав зубы от невыносимой боли, казах перекатился на спину и выхватил пистолет, разряжая в обидчицу всю обойму. Илта спаслась только резко откинувшись на спину, почти коснувшись головой земли. Согнувшись в коленях, она резко крутанулась на пятках вокруг своей оси. Выставленный меч лишь на миг задержался на неосторожно поднятой кистии она, вместе с пистолетом отлетает в ближайшие кусты.
Илта гибко выпрямиласькак выпрямляется согнутое молодое деревцене спеша вытерла меч пучком листьев и подошла к зажимавшему окровавленный обрубок Асылбеку. Присела на корточки, с любопытством рассматривая свою жертву.
Может оставить тебя так, глаза Илты напоминали лед на зимних озерах, так ты может и проживешь до середины ночипока тебя не найдут волки. Что думаешь?
Умоляющий взгляд, полный смертельного ужаса, был ей ответом. Куноити презрительно хмыкнула и поднялась на ноги. Меч поднялся и опустился и еще одна голова покатилась по земле. Илта огляделась по сторонам и выругалась.
Ищи теперь эту глупую скотину, раздосадовано произнесла она.
«Глупая скотина» оказалась недалекоубежавший во время схватки черный баран, зацепился веревкой за колючий куст и теперь стоял там, весь дрожа. Успокаивающе погладив его, Илта привязала его к дереву и вернулась к месту схватки. Подобрав мешок, она собрала с поля брошенное красноармейцами оружие, тщательно обыскала трупы, но не нашла ничего интересного. Подойдя к Полякову, она распорола на нем гимнастерку, обнажая голое тело. Новый взмах катаной рассек поверженного врага от левого плеча до правого бока. Илта, присев рядом, запустила руки в разрез, вытаскивая оттуда еще теплую печень. После блужданий по тайге, ей было легко перенять самурайский обычай «кимо-тори» и веру в то, что, съев сырую печень поверженного противника, получаешь новый заряд смелости.
Прожевывая кровоточащие, дымящиеся парком куски и облизывая окровавленные пальцы, Илта вдруг почувствовала, что она тут не одна. Чьи-то внимательные, недобрые глаза смотрят ей в спину, чьи-то губы жадно причмокивают. Чуть слышно хрустнула подсухая ветка, послышались шаги. Очень явственно цокнули копыта.
Илта подхватила последний кусок и, не оглядываясь, бросила через плечо.
Кто бы не был ты, спокойно произнесла она, возьми и ступай. Мертвое к мертвым, живое к живым.
Позади послышалось жадное чавканье. Илта не торопясь облизала окровавленные пальцы, поправила на спине катану и не спеша двинулась прочь. Краем глаза она успела заметить, как позади нее к мертвым телам метнулись черные уродливые тени.
Уже позже, Илта вышла из леса на очередную поляну, почти у самой вершины Богд-Хан-Уула. Здесь стояла небольшая желтая юрта, возле которой горел костер. Перед ним сидел, побрасывая хворост в огонь, пожилой человек в черном халате.
А я-то думал, произнес он, не подымая глаз, кто придет раньшеты или эти трое?
Им стоит благодарить богов, что я встретила их раньше, усмехнулась Илта, привязывая барана рядом с юртой и присаживаясь у костра, здравствуй, Бэлигтэ Хар-боо.
Пей чай, Унэгэнстарик в черном халате протянул закопченную пиалу Илте. Сам сел напротив нее, прихлебывая из своей посуды зеленый чай. Илта тоже пригубила и слегка поморщиласьона уже успела отвыкнуть от монгольского чая, больше напоминающего суп: с молоком, солью, бараньим жиром и протертым вяленым мясом.
Давно ты не гостила у меня, усмехнулся старик, уже чай мой тебе не по вкусу.
Твой чай хорош Бэлигтэ-боо, Илта отхлебнула большой глоток, просто я отвыкла от степной пищи. А то, что не была у тебя столь давнокак-то времени не выдавалось. Два месяца назад уже собиралась в Мэнцзян, но не удалосьпришел приказ за подписью самого тэнно и мне пришлось отправиться в Гуандун. Прости, Илта покаянно склонила голову.
Я не обижаюсь, махнул рукой старик, ты молодая и красивая девушка, отважный боец, вхожий в Белую юрту потомка Балдан-Лхамо, владыки восточных островов. Зачем тебе дряхлый шаман, которого Эрлэн-хан заждался во дворце из черного железа?
Ты так говорил и когда мы впервые встретились, Хар-боо, подмигнула ему Илта, но я, помню, что ты и тогда говорил неправду. Может ты и старый, но совсем не дряхлый. Пусть поразит меня Номун-хан, если в одном твоем мизинце не было тогда больше мужества, чем в жирных телах ублюдков из НКВД.