Андрей Айсуваков - Красный холм

Андрей АйсуваковКрасный холмФантастическая киноповесть

Центр большого города, Площадь павших героев, Мемориальная Арка.

Тусклый городской туман безвольно парит над лавочками, цепляется за лосиные рога тополей, липнет к строительным лесам, навешанным на стены Арки. Рабочие в оранжевых униформах лазают по доскам, оттирают с памятных стен заржавелые полоски имён. Наклеивают новые ярко-жёлтые плиточки с серебряными красивыми буковками.

Идёт реконструкция.

На вершине арки бронзовый гламурно-кудрявый юноша тычет копьём в чёрного жирного змея. Бледная женщина в рабочей фуфайке, равнодушно кивая треугольным платочком головы, натирает живот юноши серебрянкой.

 Галюха, три ниже, не стесняйся!  кричат с лесов бесшабашные мужские голоса.  Нажимай, он не против!

Женщина, словно засыпая, кивает головой в платочке, и трёт ниже, и нажимает.

 Давай, давай!  подбадривают и смеются голоса.  Хорошо получается!

Вдоль арки мерно шагает высокий человек в длинном монашеском плаще, покрытый капюшоном, и зачем-то стукает по плиткам скелетными костяшками пальцев.

 Не боись, начальник, до праздника не отлетит!  задиристо успокаивают его сверху.

Человек поднимает голову, всматривается. Туман мутной извёсткой затирает фигуры и лица. Стукнув по плитке, человек усмехается и шагает дальше.

Идёт реконструкция.

На одной из лавочек, согнувшись, клонится набок человек в сером пальто. Лысоватый затылок цепляется складкой жира за воротник, руки сильно, но бережно поджимают живот. Опустив лицо к коленам, словно разглядывая носки ботинок, человек морщится и кряхтит. Распрямляется, кряхтит и, откинув голову на затылок, смотрит вверхтуда, где, наверное, над туманом должно быть небо.

Из-под арки, погавкивая и поскуливая, выбегает всклокоченный пёс. За ним гонится парень в оранжевой униформе, хватая сачком воздух, как кашу. Пёс погавкивает и поскуливает, парень пыхтит и топает, и они скрываются в тумане.

Человек на скамье издаёт кряхтящий стон, втирает ладонь в бок, сжимает веки и то ли ему кажется, то ли он, в самом деле, слышит грохочущий топот булыжников. Сморщив рыхлые щёки, шипит, стравливая боль наружу.

Перед ним появляется полицейскийпожилой такой обрюзгший парень в пыльных брюках и мятой куртке. Кулаки он держит в карманах куртки и так, не вынимая кулаков, с поворотом опускается на скамью.

 Здорово, Романыч.

Вероятно, Романычу мучительно не хочется разговаривать, и поэтому он отвечает:

 Здравствуй, Лёша.

 Ну и атмосфера. Живём, как чукчи полярной ночью, без солнца. Не помнишь, какое оноквадратное или треугольное? Я забыл.

Полицейский бултыхает кулаком в кармане.

 Будешь.

Человек переставляет ноги, словно какой-то мусор мешает ему в ботинках.

 Чётак? Не хочется?

 Сейчас не могу.

 Ага!  со злобной радостью восклицает полицейский.  Никак бунтовщиков ждёшь? Опять нас не поставили в известность. Где теперь людей брать?

 Тише, Лёша, прошу тебя. Никаких бунтовщиков. Встреча у меня, через семь минут.

 Что за встреча?

Романыч передёргивает щёками, заменив этим движением пожатие плеч.

 Шеф велел быть ровно в семь. Встретить человека и выполнять его указания.

 Грешным делом испугался, что опять эти тётки с рынка на митинг придут. Очень неприятная эта работа, разгонять баб, особенно беременных.

Романыч снова поднимает лицо туда, где, возможно, есть небо.

 Уйти на пенсию,  умирающим голосом произносит он.  Жениться на бабёнке станичной, чтоб белая была, добрая. Есть пироги по выходным. И рыбачить на тихой речке. Рано утром, в тумане, в одиночестве.

Лёша не отвечает, потому в тумане приближаются шагилёгкие, жесткие, чёткие, точно щелчки кулака по ладони. Прямо к лавочке, словно наведённый по радару, выходит человек. Высокий, стройный, в чёрной пиджачной паре, в правой руке он сжимает плоский алюминиевый кейс. И пиджак, и брюки, и кейс, и даже туфли, кажется, сделаны из одного серебристого материала. Бледная, чистая кожа обтягивает кости лицалоб, скулы, нос.

 Здравствуйте, меня зовут Казарский,  быстро произносит человек и, кажется, что и горло, и голос у него тоже костяные.  Господин Плотников, Сергей Романович, как вы себя чувствуете?

Романыч кашляет, кряхтит, с усилием кряхтит и, раскачав этим кряхтением тело, искоса поднимается на ноги.

 Здравствуйте. Спасибо, нормально.

 Вы уверены?

 Абсолютно. Пан метрон аристон.

 Не понимаю вас.

 Это древнегреческий. Извините, дурная привычка, со времён учительства. Означает «всё хорошо в меру».

 Что это означает, я понял. Я не понял приложение данной фразы к ситуации. Но это не важно. Так, теперь.

Казарский разворачивает корпус тела к Лёше. Кажется, чтобы разговаривать, он должен стоять прямо напротив собеседника. В светлых алюминиевых глазах угадывается попытка вспомнить. Вероятно, получилось.

 Здравствуйте, Алексей. Как ваши дела? Как жена, поправилась ли дочь?

 Да вроде да.

 Ну что же, очень хорошо. У вас какие-то вопросы?

 Да, в общем-то, нет.

 Прекрасно. В таком случае, я вас не задерживаю.

 Чего?  особенным, нагловатым тоном произносит Алексей, вытягивая шею и выставляя подбородок.

Романыч знает этот тон, но вмешаться не успевает. Казарский, наклонившись к подбородку Алексея, что-то шепчет, вроде бы беззвучно двигая губами.

Алексей отшатывается, ударив по воздуху вылетевшими из карманов кулаками.

 Виноват, г-господин  бормочет он.

 Товарищ,  костяным голосом поправляет Казарский.  Запомнитетоварищ. Итак, у вас есть вопросы?

 Никак нет.

 Тогда я вас не задерживаю.

 Спасибо.

Алексей пятится в туман, но всё же, искоса и незаметно, успевает сунуть в карман Романычева пальто небольшую книгообразную фляжку.

 Потеря времени,  говорит Казарский,  Самая и ужасная и безобразная вещь в человеческой жизни. Что ж, Анатолий Романович, будем нагонять. Идёмте.

Он разворачивается и быстрыми, щёлкающими шагами, не оглядываясь на Романыча, направляется в туман. Ступает он чётко и равномерно, как будто по размеченным квадратам. Романыч тащится следом, прижимая ладонь к боку пальто. Другая ладонь накрывает фляжку в кармане.

 Осторожнее, собака, и довольно крупная.

Перед ними пробегает, по-лошадиному колтыхая боками, поскуливающий лохматый пёс. Романыч откидывается назад, словно опираясь на стену плечами и затылком.

 Почему боитесь собак?

 Да так, как-то.

 Одна вещь. Нет надобности, что-то скрывать от меня. Это бесполезно и, главное, вредит делу. Договорились?

 Ну, в общем-то, это произошло

 Я знаю, как это произошло. Идите, прошу вас, осталось всего семнадцать шагов.

Романыч поневоле начинает считать, и действительно, на восемнадцатом шаге из тумана выступает округлый бок лимузина.

Казарский, переломив спину в чёткий треугольник, наклоняется, распахивает дверь, толстую и тяжёлую, как чугунный люк, и вежливо говорит:

 Проходите, прошу вас.

В сумрачном полумраке лимузина мигает, задыхаясь, тусклая жёлтая лампочка. Приторный запах ароматизатора режет глаза, как пластмассовый офисный нож. Окна, словно заваленные глубокой землёй, черны и непроницаемы ни свету, ни взгляду.

На переднем развёрнутом сидении скорее угадывается, чем виднеется, некое тёмное пятно. Казарского хотя бы можно различить по белёсым очертаниям костей лица.

Плавно дёрнувшись, и снова дёрнувшись, лимузин то ли едет, то ли не едет, не поймёшь. Пятно шевелится, и Романыч слышит чёткие, порционные фразы:

 Здравствуйте. Господин Плотников. Давно были на кладбище?

 Это шутка?

Пятно молчит.

 Вы шутите?

Пятно молчит.

И тогда Романыч глухо произносит:

 Не помню.

 Ну, что же, вы, вероятно, действительно, сгодитесь,  одобряя этот ответ, говорит пятно.  Выньте руку из кармана. Что у вас там?

 Ничего.

 Хорошо. Выньте руку из кармана. И слушайте внимательно. Я объясню суть вашей работы. Готовы?

 Готов.

 Хорошо. В Шарьинском районе есть такое сельское поселение. Малоизвестное. Вы там бывали когда-то. Топонимическое название «Красный Кут». Кутэто?