Болотина не сдавалась, держала плотно, но муха в патоку попала настырная, упертая и когда уже вечер пришел, Паштет смог лечь горизонтально и увидел носки сапог, высунувшиеся над водой - сначала левый, потом - правый. Теперь оставалось проползти эту пару метров жижи, подстраховываясь веревкой и опираясь на рюкзак с палаткой. Дыша запаленно, словно загнанная лошадь, подбодрил себя хриплой похвалой и загребая ладонями тугую, стеклистую, словно студень, черную воду, по сантиметрику стал двигаться вперед. Сил уходило немеряно и невиданно, но сейчас жалеть их было никак нельзя. Наконец, под рукой затрещали пряди сохлой травы, хлипкие веточки какого-то чахлого кустарника, хватаясь за них, выволок себя на сухое место. Еще на последних каплях сил вытянул подмокшие сидор с палаткой, удивившись мимолетно, насколько они тяжеленные и как получалось, что они не тонули, а потом завалился ничком, понимая, что надо бы просушиться, разложить на островке промокшие шмотки, но на все это уже силенок просто не было вовсе. Лежал словно выжатое белье, приходя медленно в себя и глядя на белесую траву, в которую упал лицом. Мокрая одежка давила как деревянный бушлат, холодила кожу, отнимая тепло. Надо, надо собраться и встать, но - не получалось.
А вроде как и темнеть начало. Обругав себя на все корки, Паштет сумел подняться на четвереньки, потом сать на ноги. Его шатнуло в сторону, на подгибающихся-то коленках. И ноги какие-то были мягкие, словно вареные макароны. Пришлось сесть, потому как испугался. что завалится опять в болото - островок был хоть и длинным, но узким - пара-тройка неверных шагов - и здравствуй глубина, весь я твой! Начал пробирать озноб, водичка-то была не как в ванной дома. Ругаясь и этим себя подбадривая, Паштет еле - еле стянул сапоги, вылил из них воду, начал развешивать на сухостойных елочках свою одежку, стараясь ее отжать по возможности, но не шибко преуспевая в этом. Усталость навалилась нешуточная, придавливая словно бетонной плитой. Еще и нос зашмыгал, что совсем не понравилось, только еще заболеть с самого начала не хватало. А темнело все увереннее и увереннее, потому приходилось пошевеливаться. Откуда-то взялись злющие комары, добавили красок в картинку. Хорошо, что Паша извозюкался в грязище и теперь обсохшая пленка стягивала кожу, но попутно и комарам не получалось вонзить свои голодные жала в закупоренные грязью поры. Зато зудели от души. В рюкзак набралось немного воды, но то, что Паша заботливо упаковал в мешки из прорезиненной ткани - осталось сухим и частично удалось переодеться, сразу стало теплее. Под руку попалась булькнувшая фляга и напомнила этим, что горячего бы сейчас хлебнуть было б очень к месту.
Вытащил сухой спирт, набулькал в котелок воды - оказалось, к сожалению, что там ее со стакан всего, и заварил какой-то молочный напиток из пакетика, который был в той хоревой коробке концентратов. Вскрыл банку с тушенкой, пока вода грелась, успел сожрать половину, когда в голову пришло, что вообще-то с огнем надо бы поосторожнее, тут, в 1941 году много нервных людей, которые на огонек не то, что придут, а просто влепят длинную очередь из пулемета. От костерка отказался, хотя можно было бы сухостоя наломать. Решил, что блеклый огонек спиртовки с полукилометра не заметят. С наслаждением выпил горячее молоко, сразу стало куда веселее. Палатка внутри оказалась практически сухой, устроился в ней, словно в спальном мешке, накинув сверху для тепла ватник и портки, попутно удивляясь тому, что в общем-то ночь - теплая. Ожидал, что хуже будет, холоднее. Лёха несколько раз пожаловался, что мерз по ночам, как собачий хвост, а ему, Паштету - вполне комфортно. Тепло в желудке, наверное, помогает. Протер, как мог, ружьецо, патроны поменял на те, что в рюкзаке были, пристроил оружие рядом с собой.
И только собрался уснуть, как непойми с чего накатило, аж зубы застучали. Вот так вдруг пришло, наконец, осознание того, что чуть не сдох сегодня. Близенько старушка с косой прошла, очень близенько. Только бы сошлась над головой потревоженная ряска - и все. Ни следа не останется. Как и не было. И это почему-то напугало. Именно - бесследностью своей. Отсюда, из прошлого как-то залихватская удаль с прыганьем в портал по - другому смотрелась. Там, в будущем, в голову не пришло подумать о родителях. Почему-то уверен был, что вернется, словно в отпуск скатавшись по зарубежью. А вот не выбрался бы из болота - тогда что? Старичок в аэропорту деликатно про родителей не говорил, почему-то больше на детей упирая, а когда Паштет пошутил - не очень удачно, что типа он придерживается идеологии "чайлдфри" - старикашка разозлился не на шутку. Раскипятился всерьез. И выдал от души прямо Паше в лицо нелицеприятное.
- Чайлдфри? Это всего лишь показатель крайней инфантильности - причем никак не эгоизма, а именно глупой инфантильности этих самых "свободных от детей". Они сами - психологически - незрелые дети, потому уверены, что хоть у них и взрослый облик, но все внимание, положенное детям малым - именно им и положено. "Какие еще дети??? Я сам - ребенок! Мне не нужны конкуренты!!!"
Кончается, как правило, плохо. В таких парах, насколько сужу по своим пациентам и по рассказам коллег, обычно все идет достаточно типово. У женщин детородный возраст - до 40 лет. А мужчина и в 60 вполне может стать папой. И после 40 лет мужчины, как правило, слышат первые звоночки.
- Старушки с косой? - хмыкнул, догадываясь, Паштет.
- Нет, ее младшей, не менее гадкой, сестрички. Старости. Вы-то по молодости своей вряд ли это можете прочувствовать сейчас, но всему свое время.
- Не такой я и молодой! - затопорщился Паша.
- Вы очень молоды. И, увы - вас ждет все это удовольствие, положенное каждому нормальному мужчине. Вся эта гадость на душе, когда впервые обнаруживаешь седину в щетине. Когда меняется запах пота - и становится с душком матерого козла. Когда член из состояния "всегда, везде и сколько угодно" - вдруг начинает переходить в разряд "люменевая сабля". И шуточка про презервативы, которые раньше рвались, а теперь - гнутся - становится видна во всем безобразии. Это все пустячки, но очень грустно становится, когда организм, к которому раньше относился, словно неразумный хозяин к безотказному рабу, начинает давать сбои на всех фронтах - от неуместной бессонницы после типовой ссоры, до заболевшей, после обычных возлияний, печени. То вдруг оказывается, что сердечко начинает сбоить, то откуда ни возьмись вылазят мерзкие вены на ногах, оказывается, что суставы отлично умеют болеть и не хотят временами гнуться, зачем-то начинают шататься зубы, а как только подрастерял зубы - тут же начинает шалить желудок и уже не получается жрать без последствий жареные гвозди, негашеную известь и биг-маки. И мужчина, если он нормальный, вдруг замечает, что, в общем-то, после него не останется ничего. А по соседству шляются всякие самодовольные сволочи, и сын у Васьки, раньше бывший гнусным младенцем, теперь вылитый Васька в молодости и каждое слово папы ловит на лету. И чертов Васька этим горд, будь он проклят! К тому же у жены обвисли и сдулись сиськи, одрябла задница и вообще скука с ней смертная, все наперед известно. Даже если жена насует себе силикон во все места - никакой особой новизны в сексе это не дает. А вокруг - море тугих длинноногих девчонок, которым надо завоевывать место под солнцем. И они - в отличие от нудной жены - готовы, распахнув восторженно глазища, слушать как высшую мудрость, все, что толкует папик. Да даже и не папик, среди чайлдфри как раз больше нищебродов от зарплаты до зарплаты. Но и на таких охотниц масса. И они вызывают не зевоту, как жена, а даже и некое взбодрение от новизны и поговорка "седина в бороду - бес в ребро" работает так же, как и всегда. Обычная компенсаторная реакция, попытка доказать себе самому, что еще огого какой! И для спарринг-партнерш по сексу уже ищутся не матерые женщины, с которыми ныне страшновато связываться, а малолетки, они выглядят слабее и наивнее, на них доказывать проще. В итоге старая жена становится "самостоятельной женщиной с 30 котами", а мужичок обзаводится детьми - частенько и чужими. Увы - увы.
Только сейчас, свернувшись калачиком и стуча зубами в сыроватом тепле палатки, Паша почуял посыл доктора. Не то, чтоб ему вот немедленно захотелось иметь детей, но перед глазами стояла медленно затягивающаяся дыра в болоте. Небытие. Полное небытие. Глянул когда с бережка - передернуло. И вроде совсем рядышком с бережком барахтался, рукой подать.