Потом попался рассказ спасшейся из "огненной деревни" девчонки (рассказывала -то она уже глубокой старухой, до того никому это интересно не было) про то, как в деревушку приехали на паре подвод "бобики" - полицаи в черных кепках и шинелях с серыми воротниками. Командовали ими трое немцев в чудных железных шапках. Один из немцев зашел в хату старосты, тот услужливо стал угощать высокого гостя, велел яишенку сделать, самогона выставил, бабы (а в деревушке в несколько домов мужиков всего оставалось трое) кинулись собирать на стол, чтоб умаслить недобрых гостей - "бобики" уже по амбарам и хлевам пошли. И вроде бы и скотину невеликую пересчитывать стали, что явно было не к добру. До того деревню эту не шибко грабили конфискациями - на отшибе была, но от соседей было известно - новые хозяева не стесняются вовсе, берут что хотят, а хотят многого. И девок портят тоже.
Потом все пошло очень быстро и совсем не так, как ожидалось. Зашел в избу второй немец, весело поговорил с камарадом, сидящим за столом и бодро, деловито вышел. А староста, который с германцем еще в ту войну воевал и понимал по-немецки, отчего-то вместо того, чтоб яишенку гостю вежливо на стол поставить, с размаху залепил сидящему тяжелой чугунной сковородой по голове, благо воспитанный германец свою каску аккуратно снял.
Хрустнуло шибко, немец со стула стал сползать как тряпичная кукла (у старосты в избе мебель культурная была - два стула и комод), а старый солдат подхватил винтовку оглоушенного и, выворачивая у немца из сумочек на поясе блестючие патроны, (девчушка тогда еще подивилась блеску) лютым шепотом, тоном не допускающим возражений, велел бывшим в избе и обалдевшим от увиденного бабам и детям бежать до леса. И так был в тот момент старик страшен, что бабы даже заголосить по своей привычке бабьей забоялись. И почти все кинулись по огородам в лес. А в деревушке этой невеликой поднялась пальба, а потом горело там всю ночь. Из деревни тогда спаслось четыре бабы и шестеро детишек, из войны - ровно половина убежавших. Что услышал дед в разговоре двух немцев старушка не знала, но человек был выдержанный, мудрый и просто так бы не поступил, тем более, что несколько соседских деревень немцы уже наказали по полной схеме "за поддержку бандитов". Схема же была простая - все ценное из деревни забиралось, скот, жратва, имущество хоть сколько-то полезное тоже, тех людей, что могли работать на Рейх угоняли в концлагерь, а всех, для работы негодных - стариков да детей в первую очередь, стреляли или, не мудря особо, загоняли в сарай или церковку или амбар - где народу побольше влезало - и потом жгли, вместе с остальными строениями, чтоб духу людского не осталось. Оставалось от деревни жженое, мертвое место.
Попалось Паштету в другом месте, как ветеран рассказывал, что входил их отряд в такое сожженое село, а голодные были все - аж шатало. И рассказчик, бывший в головном дозоре, обрадовался, увидев, что хоть село и разорено дотла, но капусту немцы убрать забыли, и много кочнов осталось, густо так торчат, можно будет брюхо набить наконец-то. А подошли поближе - сначала показалось, что кочны какие-то неправильные и больно густо растут, близко друг к дружке, а потом поняли - что черепа это. Как сожгли каратели в сарае жителей, набив битком, как сельдей в бочку - так и валялись все неубранные, только черепа белели поверху останков.
Почему-то подумалось Паше, что тот старик из деревушки, где Лёха свою девственность оставил, вполне мог так поступить. Но у того своя винтовка была, да и вообще - не хотелось думать, что погиб старичина тот. Глупо конечно, но - не хотелось.
Вроде как проще получалось с разведчицей по фамилии Дьяченко, но только до того момента, как выяснилось, что повесили за время оккупации в райцентре немцы аж пятерых девушек с такими фамилиями - от 14 до 23 лет. А имени Лёха не помнил, обалдуй. И поди, гадай - повезло той тонконогой стрикулистке - или нет.
Даже с партизанским отрядом осталось все неясно. Сначала при Лёхе был он безымянным, а потом появилось там отрядов несколько и когда оккупанты-колонизаторы взялись за их истребление всерьез, аккурат это пошло после Лёхи, то некоторые отряды ликвидированы были полностью, другие сливались вместе, потом громили и их, а они возрождались, и сам черт там ногу бы сломал.
В глазах рябило от десятков названий карательных операций, немцы придумывали для экспедиций самые разные - от романтических "Зимнее волшебство", "Лесная зима", "Клетка для обезьян", "Весенний праздник", "Шаровая молния", "Громовой удар", до деловитых "Соседская помощь", и уж совсем скучных "Коттбус", "Рысь", "Захват". Но как бы не называли эти операции, а суть была одна и та же и рапорта, скромно, различными эвфемизмами обозначали одно и то же - типа "обезврежено 1627 бандитов, из них мужчин 123, женщин 1504, изъято 14 единиц оружия, израсходовано 5400 патронов винтовочных и 680 автоматных. Умиротворено 18 населенных пунктов (тут следовал длинный список убитых селений - всякие Аржавухово, Белое, Чарбомысли, Альбрехтово, Байдино и Тройдавичи, Гарбачево, Двор Чарепито, Вауково, Велле, Гарелая Яма, Гуйды, Ниуе, Плигавки, Рожзново и так далее) причем 2041 работниц вывезено на работы в Германию, эвакуировано 7468 голов скота, 894 коней, около 1000 штук птиц, 4468 тонн зерна, 145 тонн картофеля, 759 тонн льносемян и льнотресы и многое другое - все очень подробно было записано. Причем грабежом увлеченно занимались и "чистые вермахтовцы, честные солдаты". Во время операции против "бандитов" 35 пехотная дивизия была снята с довольствия Вермахта, и обеспечивала себя сама - грабя вовсю население. Командир дивизии генерал-майор Рихерт гордился, что сэкономил для Вермахта "мяса 167 460, овощей 139 880 порций и 42 123 мерки фуража".
Конечно, с профессиональными карателями сравниться было трудно, там работали настоящие профи, которых чем-либо удивить было сложно. Попалось Паше в читанных воспоминаниях, как во время ликвидации очередной деревни перепуганная маленькая девчушка искренне попросила вооруженных вояк, которые сноровисто и привычно убивали ее родных и соседей: "Дяденьки, не убивайте меня, я вам песенку спою!"
Воины Рейха деловито вынесли из ближайшей избы табуретку, помогли девочке на нее залезть, внимательно выслушали песенку, уважительно поаплодировали, как положено цивилизованным культурным европейцам. А потом влепили в маленькую перепуганную девчушку пулю из взрослой винтовки, так что ошметья полетели, и пошли добивать остальных деревенских. И рассказчица считала, что девочке еще повезло - маленькая она была для секса, не заинтересовала. Была бы постарше - отведала бы с лихвой добротных мужских ласк от могучих воинов. С последующими забавами вроде отрезания грудей, вбивания кола или бутылки в промежность, а также прочей истинно арийской развлекухи на манер переезжания пытающейся уползти покалеченной женщины грузовиком или танком. Также в немецких дневниках и письмах попадалось довольно часто восторженное описание чертовски веселого зрелища - как забавно бегают облитые бензином и подожженные голые бабы.
Протоколы комиссии по расследованию злодеяний оккупантов это излагали сухо и кратко потому как пытки и насилия на фоне вала невиданно массовых убийств смотрелись слабо. Ну, изнасиловали женщин и девушек. А потом сожгли заживо в сарае со стариками и детьми и всех. Последнее ужасом перекрывало грабеж, побои и насилия.
Если убили разными способами только в Витебской области 160 тысяч мирных жителей и 90 тысяч военнопленных, что составило четверть миллиона человек, то садизм по отношению к убитым смотрелся совсем не впечатляюще. Паштет читал про то, что в расстрельных ямах вместе с косичками поисковики среди костей находили использованные презервативы германского производства. И читал и фото видел.
Так вот профессионалам пытались подражать и новички - например, герои из люфтваффе, служившие в 21 аваполевой дивизии изнасиловали отделением девушку - псковитянку, потом попытались отрезать груди, с трудом отчекрыжили только одну, извозились в кровище и устали, бросили искалеченную бедолагу подыхать, а той, как оказалось, повезло единственной из всей деревни. Остальных - то сожгли живьем, а раненую подобрали приезжавшие на следующий день люди из другой деревни и сумели выходить, хотя это каралось смертью, если б немцы узнали. Появление этой девушки на суде было для героев очень неприятным сюрпризом. Профи, как правило, свидетелей не оставляли вовсе.